Вертинский сценарий фильма

На KION начался показ восьмисерийного «Вертинского» Авдотьи Смирновой (позднее его покажут по «Первому» в сокращенной редакции). Алексей Васильев рассказывает о совершенно нестандартном байопике и признается в любви к его создательнице.

Огромный фильм — вокруг света за 40 лет, через революцию и две мировых войны, Париж, Берлин, Америку и Китай, в компании Мозжухина, Дитрих и Молотова — начинается так же, как всякий человек приходит в жизнь: с голым задом. В первом кадре киноэпопеи Авдотьи Смирновой 25-летний Александр Вертинский зарабатывает на кокаин, который в 1915 году в Москве отпускают в аптеках, натурщиком — позирует обнаженный художникам-студентам. После революции 1905 года, среди прочих демократических свобод отвоевавшей отмену цензуры, в России стоял Серебряный век: среди молодых людей искусство и красота жеста ценились превыше всего. Общество отдыхало от заданного ритма прежних будней, пока по стране бежала трещина, которая вскоре углубится так, что страны не станет.

После ни один из нас недели три не мог выдавить из себя даже той требухи, которую писал обычно.

Авдотья Смирнова — автор великолепных сценариев («Дневник его жены», 2000, о Бунине) и фильмов («История одного назначения», 2018, о Льве Толстом), в которых она по-свойски и при этом поразительно непохабно уже оголяла, хотя и в переносном смысле, зады великих русских писателей рубежа XIX-XX веков, давая живые картины их частной жизни. Она имела на это право знатока, а гарантом такта выступала ее любовь. В конце 1990-х, когда Смирнова бралась за Бунина, все мы еще никак не могли насытиться актуальной заграничной культурой, к которой, наконец, получили полный доступ, а она упивалась русской классикой. Это было страшно несовременно, и именно Смирнову, с ее знаниями законов русской словесности, главный редактор «Афиши» вздумал поставить над нами цербером.

Мы познакомились со Смирновой, делая журнал, который взял за образец еженедельники, освещавшие культурную жизнь главных столиц мира — Лондона, Нью-Йорка — и поначалу больше имитировали «движуху» в Москве, чем комментировали. Но к концу первого года нашей работы наплодились dolby-кинотеатры, в клубы хлынули мощнейшие западные исполнители и диджеи, книги стали переводить уже через год после их выхода «там», и наш предновогодний номер был в четыре раза толще, чем тщедушный первый, который мы выпустили в апреле. Смирнова освещала в журнале книги, я писал про кино, и однажды главред усадил меня и других авторов перед ней слушать лекцию о том, как правильно писать статьи. После ни один из нас недели три не мог выдавить из себя даже той требухи, которую писал обычно.

Потом мы выяснили, что ей вся та история с лекцией тоже была некомфортна, что Смирнова не страшная, но, конечно, другая: в болтовню перерыва она могла вплести что-нибудь из школьной программы, от чего с детства сводило зубы, какую-нибудь «Капитанскую дочку», причем рассказать про нее так, что допотопная книжка выглядела вершиной совершенства и естественной грации. В ее пересказе чтение Пушкина было волшебно и естественно, как вдох и выдох морского воздуха, — а вот она сама, то ли из-за экзотичности выбора предмета для восхищения, то ли из-за резковатой манеры отвешивать фразы, то ли из-за стиля поэтесс 1930-х годов, что неуловимо, но упорно прослеживался, как тогда мне казалось, в ее прическе, украшениях, нарядах и, в итоге, самой внешности, производила впечатление диковинное.

Первый фильм по ее сценарию, который я увидел — «Дневник его жены» — хоть его и ставил другой режиссер, полностью передавал этот ее дух: смотреть его было просто, как съесть обед, и в то же время он ни на секунду не переставал быть диковинным фильмом из диковинной жизни.

Рифма к слову «осень»

Бунина в нем играл отец Смирновой, Андрей Смирнов, режиссер «Белорусского вокзала» (1970). Его следующий фильм «Осень» в паре с «Зеркалом» Тарковского в середине 1970-х киноначальство распорядилось вынести на товарищеский суд бесконечных статей о «завороте не туда талантливых наших кинематографистов, погрузившихся в новых своих лентах в настолько интимные переживания, что в отрыве от жизни страны, от чувства причастности, характеризующего советского человека, сами эти переживания стали выглядеть нереально, вымученно». В 1976 году «Осень» выпустили, и народ, от которого Смирнов оторвался, смотрел его историю адюльтера с большим интересом, но фильм было рекомендовано не задерживать в прокате. В эпоху отсутствия торрентов и даже видео это означало полное исчезновение, недоступность.

Впрочем, тут мы вступаем на скользкую дорожку психоанализа

В следующей картине, «Верой и правдой» (1979), Смирнов взял, наоборот, тему государственного значения — вопросы архитектуры в строительстве массового жилья, но и тут вляпался: наступил на больные мозоли амбиций живых и здравствующих членов Союза архитекторов. Фильм постигла та же участь. Столь противоречивые сигналы надолго охладили его желание снимать кино. В постсоветское время он вернулся в строй, но еще больше, чем режиссер, зазвучал как актер повышенной органики: своей естественностью существования в образе он переиграет и подыхающего пса — что в «Дневнике его жены» он, собственно, и сделал. Именно роль Бунина стала поворотным пунктом его возвращения в кино.

Опыт отца, которого в советской прессе официально пропечатывали как «нашего замечательного», однако показывать велели «только недолго и пока мы не смотрим», возможно, сыграл определенную роль в выборе Вертинского в качестве предмета для opus magnum дочери. Когда-то имени Вертинского было достаточно, чтобы набить ресторан в любом городе, от Стамбула до Харбина, однако слушали его спиной и жуя. А Сталин, прослушав песню Вертинского о себе, сказал: «Песня хорошая, но исполнять ее не нужно».

Идеи — они что-то вроде бесов в христианской культуре, завладевая человеком, мешают ему слышать реальность и провоцируют зло.

Впрочем, тут мы вступаем на скользкую дорожку психоанализа, но что точно роднит впечатления от Авдотьи Смирновой и Вертинского и их творческих оттисков, это сочетание диковинности с легкой усваиваемостью. Вертинского, всего на жестах, на сингапуре, в костюме Пьеро и позе «усталого старого клоуна», который машет «мечом своим картонным», одинаково близко к душе принимали и самые накокаиненные фифы Европы и Сан-Франциско за завтраком с шампанским, и донецкие шахтеры в рабочий полдень. Смирновские экзерсисы из крученой жизни былых времен заглатываются так, что невозможно остановиться, пока она сама не перестанет. Копаться в механике этого эффекта, разбирать на запчасти природу столь странного обаяния я сам не хочу и никому не советую ни в их случае, ни в случае других художников и просто знакомых, сочетающих сермяжную правду с нездешностью. Это же приятные загадки, а не детективы, где надо найти убийцу. Вот пусть и впредь сохранится это приятное волнение встреч.

Однако в том Вертинском, которого Смирнова создает в фильме при помощи безукоризненно встроившегося в образ артиста Алексея Филимонова, основными являются те черты, которые я склонен видеть и в самой Смирновой. Главная — это поразительное пренебрежение к любым погонам. Когда эмиграция встает на дыбы при малейшем упоминании советских деятелей, Вертинский спокойно приводит на белогвардейский Старый новый год работников советского посольства в Берлине и превыше всех отношений в своей жизни ценит дружбу с вымышленным пролетарским поэтом Агеевым. Он видит в людях людей, интересных собеседников, а не носителей идей, хотя не раз в фильме получит за это по башке. Уже в «Истории одного назначения» наметилась эта тема, а здесь раскрылась сполна: идеи — они что-то вроде бесов в христианской культуре, завладевая человеком, мешают ему слышать реальность и провоцируют зло.

Юность Смирновой, ее вхождение в жизнь, выпала на время, очень похожее на то, когда входил в жизнь Вертинский. Перестройка тоже вдохновила молодежь устроить себе большие каникулы от будней, хотя и побежала по стране трещина, которая ее уничтожит — только если в случае Вертинского была Россия, то в случае Смирновой, наоборот, Советский Союз. Но в тот момент было важно не это, была важна игра и новая свобода. Смирнова сразу после школы захотела в кино, а попала в рок, рассадник перестроечного «серебряного века». Она устроилась редактором к Соловьеву, а он как раз снимал «Ассу». И следующим номером одалживала свою уже тогда появившуюся цветаевско-ахматовскую стать группе «Тупые», одной из самых эксцентричных групп московской рок-сцены. Ее лидер, Дмитрий Голубев, во время выступлений наряжавшийся то в бабку с рынка, то в бог знает кого, начал с создания домашнего журнала, который постоянно полемизировал с другим, несуществующим журналом, и критиковал несуществующие рок-группы, одна из которых называлась «Тупые». Когда перестройка вошла в зенит, он решил показать выступление вымышленной группы на сборном концерте — и «Тупые» остались. А после вместе со Смирновой создал и тот самый вымышленный журнал, с которым полемизировал первый. Чистая игра, сопоставимая с домашними маскарадами молодого Вертинского и друзей — в которой отражалось, однако, отблесками передовиц и сиюминутное, и вечное. В одном из недавних ретро-материалов о группе под фотографией Смирновой стояла подпись, мол, а вот «это — ВНИМАНИЕ! — жена Анатолия Чубайса». Не я это сказал, но черта с два, если я это не подумал. Это к вопросу о том, с какой непринужденностью пересекают и Вертинский, и автор фильма о нем, всякие идейные и государственные границы.

Жизнь в первой половине ХХ века подобна купанию в реках, которые то и дело замерзают.

Мир вокруг молодых Вертинского и Смирновой сперва дал трещину, а потом развалился. В случае Вертинского начался бег, Дуня же всегда оставалась в России, а такой бег звезды Серебряного века по межвоенной загранице стал сюжетом ее первого игрового сценария, который она написала в 25 лет, «Мания Жизели» (1995). Та лента о балерине Спесивцевой сегодня выглядит эскизом новой работы о Вертинском: так же сменяются мировые столицы, так же задокументированные события и реальные персонажи соединяются с линиями и людьми вымышленными, которые, однако, выглядят реальнее всамделишных, потому что стали в сценариях Смирновой порождением образных структур творчества главных героев или их современников: ведь явились же они им откуда-то? И так же праздник Серебряного века обступают и догоняют в новом месте новые оковы. Жизнь в первой половине ХХ века подобна купанию в реках, которые то и дело замерзают. Ты бежишь к другой, теплой, но и ее сковывают льды.

И движение мысли от итога к итогу не менее увлекательно, чем движение сюжета жизни артиста, какой она рассказана в фильме.

Эти 25 лет между «Жизелью» и «Вертинским», когда сравниваешь фильмы, показывают, насколько же Смирнова не пропустила жизнь, обогатилась ею, использовала и человеческий опыт, и опыт творческой работы в кино. Набралась мудрости. Та лента была картиной о безумии, которое преследует и нарастает в человеке, оторванном от родины, от возможности простосердечно любить в мире между революцией и мировой войной — в мире политических конфронтаций, где мужчины из просто людей превратились в носителей погон, в знаменосцев непримиримых идей, где за их поступками маячат тени таинственных задач государственной важности. «Мания Жизели» была взглядом в прошлое, в хоть и кровоточивший еще, а все ж кусок истории. Нынче в «Вертинском» она через тот же бег человека Серебряного века рассказывает историю на все времена. Историю про ту цикличность, что характерна в принципе для человеческой жизни, когда после краткой весны, когда весь мир согласен с твоим персональным цветением, по пятам начинает преследовать зима. Причем на долю Вертинского выпала зима из самых лютых: в Берлине он застал безобразный триумф фашизма, и все, что связано с нацистской главой вызывает у Смирновой ужас, гнев и брезгливость. В эти сцены Смирнова вводит стилистические заимствования из «Конформиста» и «Кабаре», и лично мне пришла в голову мысль, что всё, что сказано о Вертинском, можно ведь отнести и к жизни всякого мальчишки, что весело прошагал отрочество в гитлерюгенде, а накануне тридцатилетия увидел красный стяг над рейхстагом: можно же ведь еще вот так, как этот пацан, попасть!

Раз уж зашла речь о заимствованиях: они не становятся в фильме важным элементом, но Смирнова же сама не была там и тогда, где прошла жизнь Вертинского, так что если есть в мировом кино какой-то канонический образ, мизансцена времени и места, по которым мы их опознаем как по фотографии, она не стесняется их повторить. Так, погрузку белоэмигрантов на последний корабль до Стамбула, эту запруженную лестницу вдоль высокого борта с ее толчеей мы уже видели не только в «Беге» Алова и Наумова, но и, в уже отраженном от того, кадре из прошедших куда менее заметно «Берегах в тумане» Карасика. Думается, Смирнова как раз и берет именно растиражированные эпигонским кино образы, потому что в силу их повторов они за десятилетия обросли в нашем сознании силой фотодокумента.

Но, повторюсь, прием этот не является самодовлеющим элементом: цитата возникает только тогда, когда в истории кино есть образ, заменивший в нашем коллективном сознании представление о том или ином историческом моменте, стране и ее эпохе. Вообще, режиссерская рука Смирновой очень расслаблена, она берет те средства, которыми удобнее и доходчивее будет рассказывать историю и донести мысль, которая должна соединить эту историю с современностью. В связи с фильмом пока больше всего пишут об аутентичности материалов, которые использовала художница по костюмам Светлана Тегин, сооружая совершенно фантастические наряды для персонажей Веры Холодной и Марлен Дитрих: то есть игравшие их актрисы (Паулина Андреева и Виктория Исакова) действительно чувствовали себя в костюмах как в шкуре своих так хорошо нам знакомых по черно-белым фильмам героинь, и отчасти благодаря этому самый скользкий постановочный момент был пройден успешно исполнительницами, обретшими в атласе и мехах ту твердую почву, что позволила им зажить своей жизнью в золотой клетке чужой и такой заразительной мимики и жестикуляции. Но в то же время если технически проще было создать общий план сверху на поезд, который, попыхивая паровозным дымком, несет сквозь снег Вертинского из Шанхая в Россию, то использовали компьютерную графику.

Смирнова наконец-то мне сказала, что все я правильно понял

Что касается сценарных приемов, тут и полностью сконструированный (хотя и основанный на историческом персонаже), проходящий красной нитью через все эпохи и строи в жизни Вертинского образ эдакой дамы-политического флюгера, играющей в жизни артиста роль Доброй феи, вынутый из головы в расчете на то, что его очеловечит своим исполнением Анна Михалкова — и расчет себя полностью оправдывает. Или некие предчувствия, что будет потом: «Ну, это чтобы зритель чувствовал себя умнее автора», — объяснила мне Смирнова. Интересно придуман и прекрасно сыгран Ксенией Раппопорт и Анной Мишиной опыт о сообщающихся сосудах, теще и жене в жизни пожилого Вертинского, когда более близкая ему по возрасту теща постепенно становится для него духовно в большей степени женой, чем молодая Лида, лучше понимает жизнь, ритмы, потребности пожилого человека, а когда этот опыт осуществляется, на смену восхищению приходят мысли о некоторой авторской нарочитости. Но это как раз те вещи, без которых в многосерийном жанре никуда.

А киноприем, на котором автор действительно настаивает, всего один: каждая серия завершается песней Вертинского, которую он исполняет в кадре, фронтально. Песней не только созданной в ту эпоху, которой была посвящена данная серия, но и концентрирующей в себе смысловую нагрузку увиденной главы. Кстати, названием этой, финальной песни, озаглавлена каждая серия: «Кокаинетка», «То, что я должен сказать» и так далее. Впрочем, это тоже вполне обычная для сериалов вещь: песни играют здесь ту же роль, что закадровые комментарии в финалах эпизодов «Отчаянных домохозяек». Потому что у каждой серии свой итог. И движение мысли от итога к итогу не менее увлекательно, чем движение сюжета жизни артиста, какой она рассказана в фильме.

• 

  Авдотья Смирнова

А что касается итога всего фильма, то вот как он увиделся мне — поскольку у меня была возможность поделиться своими мыслями с автором, могу сказать, что донесу я до вас ее намерение верно (Смирнова наконец-то мне сказала, что все я правильно понял, тем самым сняв заклятье лекции о статейном ремесле): история Спесивцевой, «красной Жизели», была историей о том, как мир и ход истории сломали человека, свели с ума, теперь, спустя четверть века, опираясь на тем более фантастическую (и совершенно реальную) биографию Вертинского, в годы бескомпромиссных конфронтаций сопрягшего всех со всеми, прошедшего все войны и пересекшего все заслоны, Смирнова показывает его пример. В мире, где насилие и дискриминация склонны множиться и вешать амбарные замки на границы, паспортом служат доброжелательность и милосердие, а якорем — творчество и открытость для любви. Эта четкость в определении, где добро и где зло, особенно ценна, когда четко проведена сквозь гигантский восьмисерийный фильм. Очень при этом личный. Рождающий параллели с нашим сегодняшним днем и с чувствами поколения нынешних пятидесятилетних. И раскидывающий свои ветки в необъятные дали, где возможно даже постижение жизни.

Я не хотел смотреть сериал «Вертинский», но понимал, что не посмотреть не смогу.

С Александром Николаевичем Вертинским случилась совершенно жуткая, мистическая вещь.

За свою жизнь он дал тысячи концертов. Только в СССР, после возвращения, в 1943 году, выступил чуть меньше трех тысяч раз.

Вертинского не стало в 1957 году, когда фотоаппараты, советские и трофейные, были у всех желающих. Да и любительские кинокамеры никого не удивляли.

Но почти нет концертных, не постановочных фотографий Вертинского. Не сохранилось ни минуты, ни полминуты записи концерта на кинопленку. Да, осталось множество аудиозаписей, пусть и весьма посредственного качества. Но, как рассказывали очевидцы, относительно небольшие вокальные способности Александра Николаевича с лихвой компенсировали мимика и жесты. Именно они создавали законченное произведение. Даже на концертных записях слышно, как зал хохочет на совершенно ровном месте. Видимо, Вертинский что-то показывает. Но что? Мы никогда не узнаем. Остался только звук, который, благодаря новым технологиям, с годами становится все лучше. Записи есть на стриминговых сервисах, послушайте. Я недавно просто поразился – во что превратили звучание заезженной граммофонной пластинки.

Еще есть несколько плохих советских фильмов с Вертинским, где он играет каких-то упырей. Представления о нем, как человеке и исполнителе собственных песен, фильмы не дают вовсе.

А еще остались мемуары. Не очень обширные, но потрясающе живые и образные. Похоже, у Александра Николаевича был огромный дар визуализировать свои мысли и чувства. Почитайте «Дорогой длинною», и вы прямо с первых строк окажетесь то в Киеве, то в Москве, то в Иерусалиме, то в Голливуде. И всегда есть это странное ощущение присутствия. Словно вы стоите рядом с Вертинским, который чуть отстраненно и с мягким юмором рассказывает о происходящем вокруг. Хотя нет, вру. Иногда слова его хлестки и жестоки. Но только иногда.

Мы точно не знаем, насколько точен в своих воспоминаниях Вертинский. Вполне возможно, что кое-что опущено или изменено. Например, за кадром полностью осталась первая жена, брак с которой продолжался почти 20 лет. И, судя по всему, все там было по-настоящему. По крайней мере, состариться вместе Александр Николаевич планировал именно с ней.

А потом пройдут года, и, вами брошенный,

Постаревший, жалкий и смешной,

Никому уже не нужный и изношенный,

Я, как прежде возвращусь к себе домой.

И скажу с улыбкой жалкой и измученной:

«Здравствуй, чиженька, единственный и мой!

Ничего, что я усталый и замученный,

Одинокий, позабытый и больной.

Ты не плачь, не плачь, моя красавица,

Ты не плачь, женулечка-жена.

Наша жизнь уж больше не поправится,

Но зато ведь в ней была весна!»

Не наше собачье дело осуждать Вертинского. Но если он выкинул из воспоминаний такой серьезный пласт жизни, мог выкинуть и что-то еще. А что-то добавить.

Еще у нас есть воспоминания второй жены Вертинского, Лидии Владимировны. «Синяя птица любви» — это очень важная книга, дополняющая образ Александра Николаевича массой бытовых, житейских деталей. Но их совместная жизнь началась, когда Вертинскому было 53 года, а ей 19. И я осторожно, с уважением предположу, что молодая девушка могла не совсем понимать мотивацию мужа. И не все знать.

А других источников у нас нет. Ну, почти нет. Если о Шаляпине написали мемуары все его знакомые, коллеги, дети и просто побывавшие на спектаклях люди, то о Вертинском сохранились лишь небольшие предания, вроде фрагмента у Паустовского. В каких-то мемуарах (я правда не помню, плохое быстро забывается) автор откровенно завидовал наличию у Вертинского молоденькой жены и намекал на наркотическую зависимость. Да-да, видимо с собой из Шанхая привезли бидон кокаина, или по личному приказу Сталина подгоняли самолетами из-за бугра.

Кое-что удавалось узнать о Вертинском, что называется, на местах. Например, есть трогательная история о гастролях в Саратове, когда он страшно обиделся на отсутствие афиш и высказался, что существует на правах борделя: все ходят, но никто не рассказывает.

Но это крохи, крохи…

К чему я это все пишу?

Да к тому, что сериал «Вертинский» мог бы стать уникальным шансом показать живого Вертинского. Живого человека в реальных обстоятельствах. Ну, в тех, что он сам нарисовал, как реальные. Мемуары Александра Николаевича, по сути, и есть готовый сценарий для сериала. Бери да снимай. Даже красивостей додумывать не надо – автор все отлично додумал за вас.

Но вместо этого авторы во главе с Авдотьей Смирновой решили снять кино о себе. И при этом – как бы про Вертинского.

Если вы хотите короткую рецензию, то сериал «Вертинский» — унылое плохо костюмированное говно.

Для тех, кто хочет подробностей, пишу дальше.

Недовертинский

Предположу, что выбору актера Филимонова на роль Вертинского поспособствовало внешнее сходство с молодым прототипом. Да, действительно, что-то есть.

Видимо, сходство так заворожило авторов сериала, что они решили оставить один грим для всех возрастов Вертинского. Так что в 65 лет он выглядит на экране примерно, как в 20. Прекрасно, я считаю.

Актер Филимонов играет Вертинского двумя выражениями лица – веселым и грустным. Вертинский жаловался, что употребление кокаина плохо влияло на мимику, но, даже судя по советским фильмам, его в итоге отпустило. Актер Филимонов то ли не смотрел фильмы, то ли не умеет в мимику.

Исполнение актером Филимоновым песен Вертинского – просто какая-то катастрофа, даже писать про это противно. Он не понимает, что поет. Не понимает, зачем машет руками. Даже полные трагизма песни получаются у него каким-то балаганным говном. Зачем? Зачем вы разрешили этому петь Вертинского? Даже у Галкина в его довольно дурацкой пародии получилось просто на порядок лучше. Неужели так дорого попросить спеть всерьез? Максим феноменально хорошо справился с Шаляпиным, ужель бы не осилил Вертинского? Ну или попросить кого-то еще?

Оно понятно, что авторские трактовки песен Вертинского могут быть какими угодно. Ну у Филимонова оно не хорошо и не плохо. Оно просто никак. И у сериала просто исчезает стержень. Абсолютно непонятно – почему все так восторженно реагируют на вяленькое глумливое пение под размахивание руками невпопад?

Я могу долго придираться к ошибке кастинга на главную роль. Но скажу последнее. Александр Николаевич Вертинский был очень высоким для своего времени человеком. Метр восемьдесят для конца 19 века – это было много. И сам Вертинский, и Лидия Владимировна постоянно упоминают о высоком росте. То есть Александр Николаевич буквально возвышался над окружающими его людьми. Устал уже повторять, но оно заметно даже по советским фильмам.

Рост Алексея Филимонова 172 сантиметра. Ничего плохого в этом нет. Но играть высокого человека,  рост которого  по нынешним меркам сравним где-то с 190-195 сантиметрами, трудно. Филимонову, говорят, делали фальшивые каблуки, чтобы казался выше. И все равно многие герои сериала заметно выше «Вертинского». Мелочь? Ну, не знаю. Как по мне – очень важный момент, особенно при воплощении образа артиста. Стал бы двухметровый Шаляпин Шаляпиным, будь он среднего роста? Не знаю, не уверен.

Почему-то в западных исторических сериалах по поводу роста сильно заморачиваются. Для этого есть правильный кастинг и грамотная работа оператора. Вспомним – каким гигантом выглядит всегда совсем не гигантский Арнольд Шварценеггер. А у нас – и так сойдет. В результате маленький «Вертинский» бегает среди больших актеров. Круто, чо.

Недосценаристы

Что касается сюжета, то у меня одна хорошая новость: авторы сценария читали все то же, что и я. Это заметно.

Но на этом хорошее заканчивается. Потому что эти прекрасные люди решили, что оригинальные воспоминания не соответствуют их представлениям о прекрасном. И начали передергивать да домысливать.

Я при всем желании не смогу пересказать вам всю шизу сценария сериала. Тонкости понятны и интересны только фанатам Вертинского, вроде меня. Но просто поверьте на слово: написанного в мемуарах АБСОЛЮТНО ДОСТАТОЧНО для невероятно зажигательного сериала. Можно что-то чуть домыслить, чуть изменить для удобства съемки. Но додумывать целиком – не надо.

Но сценаристы решили, что Вертинский написал все слишком уныло. И улучшили историю.

Просто несколько примеров.

Автор мемуаров очень откровенно и натуралистично пишет о своей кокаиновой зависимости. Пишет, как о тяжелом недуге, от которого тяжело избавлялся. Пишет, как влиял на него белый порошочек. Если кратко, человек просто сидел и смотрел в одну точку, сжав зубы. А в сериале показывают, что, нанюхавшись, Вертинский с друзьями устраивали оргии с бухлом и шлюхами. И еще пишут гениальные стихи на спор, хотя сам автор утверждает, что под веществом творить не получалось от слова совсем. Но сценаристам виднее. Видимо, какой-то свой опыт.

Потрясающая сцена с ожившим в кокаиновом бреду памятником Пушкина, которая, по словам Вертинского, и заставила его всерьез задуматься о завязке, в сериале превратилась в убогую пантомиму в ресторане, причем приписываемую какому-то другу Вертинского. Але, ребят, вам что – трудно было загримировать актера или, что еще лучше, нарисовать Пушкина? Чтобы он прошелся с Вертинским по Тверской?

Зачем придумывать, что Вертинский подсадил на вещества свою сестру? Сам автор утверждает, что, будучи актрисой, она прекрасно справилась сама. Потому что нюхали тогда просто все. Зачем выдумывать самоубийство сестры и острое чувство вины Вертинского?

Тем более, что с биографией Надежды Вертинской все не очень однозначно. Александр Николаевич говорит, что она умерла. Лидия Владимировна в мемуарах вообще пишет, что сестра присутствовала на похоронах брата в 1957 году. Так – для чего? И эта «красивая» сцена, где Вертинский приходит в комнату сестры после ее смерти и видит за окном кучу баночек от кокаина. Он же О СЕБЕ рассказывал, что выглянул в окошко, увидел россыпь и побежал лечиться к профессору Баженову. По пути встретил Пушкина. Причем тут бедная сестра?

Половой гигант

Отдельно стоит упомянуть об эротических приключениях, которыми сериал «Вертинский» сдобрен подозрительно щедро.

Нравились ли Александру Николаевичу женщины? О да. О да! Так нравились, что жить мешало. Не зря в поздних записях обнаруживается фраза «Самое страшное – женщины – ушло из моей жизни».

Надо полагать, что высокий и остроумный Александр Николаевич женщинам тоже нравился. Даже в пожилом возрасте он, мягко говоря, не испытывал нехватки их внимания.

Раз у сериала рейтинг 18+, в него, конечно, обязательно надо было напихать побольше голых тетенек и дяденек. И ничего плохого в этом нет, хотя, пожалуй, история про менеджера Вертинского, ушедшего жить в берлинский гей-клуб, довольно на любителя.

Александр Николаевич в мемуарах много рассказывает – с кем и когда… встречался. И если вы, дорогие сценаристы, хотели добавить сисек, он предоставил вам все возможности.

Но вы хотели большего. Вот Вертинский, работавший медбратом на фронте, берет письмо у прапорщика Холодного. Привозит письмо в Москву, отдает жене прапорщика и… после небольшой прелюдии ее трахает. Потому что это не просто жена прапорщика, а Вера Холодная, будущая звезда немого кино. В своих мемуарах Вертинский подчеркивает, что нет, не трахал. Дружил с ней, с ее мужем, играл с дочкой. Да, песни посвящал, но не за постельные подвиги.

Но сценаристам виднее. Они бы Вере Холодной, конечно, вдули. А раз так – и Вертинский вдул. Это же так по-человечески огулять жену солдата, доверившегося тебе.

Затем сценаристы выкапывают… первую жену Вертинского. Да-да, ту, о которой он решил промолчать. На нее навешиваются обрывочные заметки о вообще других женщинах из мемуаров. Получается, коварная баба много лет использовала влюбленного по уши Вертинского, жила с каким-то бандитом, тянула из шансонье деньги, а потом он откупился, чтобы жениться на Лидии Владимировне. Даже в мерзкой книге одного провинциального писателя, рассказавшего про так называемую «Рахиль Потоцкую», такой херни не было.

Да, актриса Екатерина Щеглова – девушка с выдающимися внешними данными, но неужели нельзя было показать ее голой просто так, без ассоциаций с первой женой? Ну и, простите, софт-порно все же надо немного уметь снимать, а то вот это натужное кривляние с крупными планами почему-то «Вертинского»…

Ну и, конечно, надо было придумать про роман с Марлен Дитрих. Плевать, что Вертинский в мемуарах про это молчок, а саму Дитрих упоминает через запятую среди прочих знакомых знаменитостей, причем не на первых местах. Неважно, что в тот период у самой Дитрих был девочковый период, и с мужчинами она просто дружила. Но сценаристы решили – наш должен трахнуть звязду! И, вы представляете, таки да!

Дорогие сценаристы. Все мужчины, и мужчины-актеры особенно – те еще негодяи. Но не надо делать их хуже и глупее, чем они есть. Не надо реализовывать свои комплексы, обмазывая говном известных людей. Снимите фильм про Петю Пердинского, снимите про своего папу в молодости. Вот это будет интересно и весело. Почему вы все время мараете мертвых звезд?

Сценаристы, кажется, не понимают, что современному зрителю – что Вера Холодная, что Марлен Дитрих – просто какие-то имена. Ни с чем не ассоциирующиеся. Если вы хотели добавить про половую еблю, можно было просто напихать безымянных девушек. Типа, просыпается Вертинский после концерта, а рядом с ним – опа- голая балерина. Тем более, что про подобное он как раз рассказывает.

Вы думаете, что можете придумать жизнь Вертинского лучше него самого? У меня плохие новости.

Напоследок

В сериале «Вертинский» 8 частей, так что глумиться и ныть можно до бесконечности. Пора закругляться.

Проигнорируем вопиющее невнимание к историческим деталям. Вот когда в кабинете советского полпреда в Берлине в 1933 году висит портрет Сталина, написанный в 1938-м – это что? Месть кровавому тирану? Причем портрет не канонический, художественный. С него потом мозаику на станции метро делали.

Более-менее гармоничной получилась последняя серия, о жизни после возвращения СССР. Нет, и тут, конечно, наврали. Зачем-то придумали, что Вертинский снимался в кино в 1945 году в роли фашистского офицера (!), хотя на самом деле первый фильм с ним вышел только в 1950-м. В «Заговоре обреченных» он играл кардинала Бирнча, и даже получил за роль Сталинскую премию второй степени. Хотя, подозреваю, что не за нее, а за песню из 1945 года. «Чуть седой, как серебряный тополь» вождь автора ценил и в обиду не давал.

Но на фоне бреда в предыдущих сериях последняя все же выглядит прилично. Она почти вся снята по мемуарам Лидии Владимировны, и словно кто-то сказал сценаристам: «Так, деда коверкайте, как хотите, с него не убудет, а бабуленьку не трогайте!».

Я досматривал сериал с большим трудом. Он оказался даже не симулякром, как фильм о Высоцком. Там хотя бы заморочились с внешностью Безрукова, на это любопытно разок посмотреть.

А тут-то что? Я не буду утверждать, что Алексей Филимонов бездарен. Но Вертинский из него никакой. Просто никакой. Нет никакого Вертинского в сериале. Просто какой-то человек, которого так называют.

Удивительно яркую и разнообразную жизнь, добросовестно зафиксированную в тексте, переврали. Местами – до неузнаваемости. Придумали то, чего не было. То, что было – даже не упомянули. Например, Александр Николаевич очень гордился дружбой с Шаляпиным, и описывает несколько эпизодов с ним. Где это?

Он был знаком с Кшесинской и Павловой, причем последнюю учил танцевать танго. Вы представляете – какая красивая сцена могла получиться? И как просто ее было снять.

Он вкусно рассказывает, как в Париже грохнули Петлюру. И как суд оправдал его убийцу. Судя по всему, Вертинский наблюдал за процессом лично. Что, страшно о таком, да?

Я не знаю – зачем сняли это унылое подобие исторического сериала. И мне трудно представить реакцию самого Вертинского, увидь он такое. Хотя, кажется, в этом может помочь Паустовский.

«Вертинский сильно ударил по клавишам и поднял руку. Сразу все стихло.

– Господа! – произнес ясно и надменно Вертинский. – Это просто бездарно!

Он повернулся и медленно ушел со сцены».

Рассказ о жизни Александра Вертинского (Алексей Филимонов) постановщица Авдотья Смирнова начинает с 1915 года, когда о будущем великом шансонье мало кто знал, а сам он вращался в богемной «тусовке» и дружил с товарищами по искусству: Осьмёркиным (Степан Девонин), Агеевым (Сергей Уманов), Мозжухиным (Павел Ерлыков) и другими яркими творческими личностями. Время позже расставит всё и всех по местам: кто-то окажется в психиатрической больнице, кто-то перейдёт в пролетариат, кто-то станет невостребованным писателем, – а пока они спорят о поэзии, выпрашивают в аптеках наркотические вещества, таскают водку в грелках и воруют пироги, и всё это на фоне уличных беспорядков в Москве. Пока что жизнь кажется беспечной и лёгкой, но великая трагедия уже на горизонте. Сестра Вертинского (Юлия Марченко) покончит с собой, сам Александр Николаевич отрезвеет от вольного ветра Серебряного века во фронтовом санитарном поезде, их союз с Верой Холодной (Паулина Андреева) оборвётся в Одессе, откуда маэстро уплывёт за границу на пароходе.

Алексей Филимонов в роли Александра Вертинского на кадре из сериала «Вертинский»

Много ли мы знаем о жизни Александра Вертинского? Как оказалось, бесконечно мало, несмотря на то что его песни многие из нас знают наизусть. Воображение сразу рисует нам грустного клоуна в костюме Пьеро, но единственный факт из его биографии, известный большинству, – это то, что Александр Николаевич является одним из немногих эмигрантов, которым было позволено вернуться на Родину и продолжить творческую деятельность в Советской России. Помимо всего, Вертинский еще и получил Сталинскую премию. Если рассуждать здраво, то в качестве героя сериала можно было бы поставить любого человека той эпохи, даже вымышленного, тут больше интересен фон, на котором развиваются события. Однако надо понимать, что это очень дорогой амбициозный проект не только для Игоря Мишина, возглавляющего платформу KION, где сейчас и можно посмотреть сериал, но и для Константина Эрнста, который не отрицает, что «Вертинский» – это эксперимент. Никогда ещё Первый канал не вкладывался в интернет-сериал, да ещё и в огромном объёме. (Здесь стоит сделать небольшую ремарку: на KION «Вертинский» показывают с ограничением «18+», на Первом канале он будет идти в ноябре в купированном варианте под грифом «12+»). Конечно, кто-то когда-нибудь снял бы для Первого канала сериал про Вертинского, но в данном случае работу предложили сценаристке и режиссёрке Авдотье Смирновой.

Алексей Филимонов в роли Александра Вертинского на кадре из сериала «Вертинский»

Постановщица не стала устраивать авторскую версию жизни великого певца и поэта, позвала наряду со своей частой партнёршей по перу Анной Пармас сценариста и историка Джона Шемякина. Получилась красивая история, хотя и не без фантазии. Например, до сих пор точно не известно, насколько сильная любовная история была (и вообще, была ли) у Вертинского и Холодной. По версии создателей сериала – была и не могла не быть, слишком много совпадений. Или официальная версия смерти Надежды, сестры Александра Вертинского, – передозировка запрещенных веществ. В сериале – самоубийство из-за несчастной любви. Такие же сомнения вызывают многочисленные события сериала, но мы же говорим о художественном произведении. За правдой – это к «Википедии», за красивыми историями, заполненными роковыми совпадениями, – в кино. И это не преувеличение, «Вертинский» был снят для большого экрана, так что если вам выпадет возможность посмотреть хоть одну серию в кинотеатре, поверьте, это стоит того.

Паулина Андреева в роли Веры Холодной на кадре из сериала «Вертинский»

Никогда ещё Авдотья Смирнова не была замечена в филигранно выстроенных массовых сценах. Околофронтовые железнодорожные станции, похороны юнкеров, проезды по длинному санитарному поезду – всё это не может не вызывать восхищение. В «Вертинском» нет просто «восьмёрок», средних и крупных планов, здесь даже перекрестившийся где-то вдалеке в толпе мужичок заметен, а, как гласит поговорка, «хороший актёр и спиной сыграет». А хороших актёров в «Вертинском» много, если не сказать, что плохих здесь нет. Одна только Паулина Андреева настолько точно сыграла Веру Холодную, что стоит закончить говорить о ней языком таблоидов. Это, кстати, наверное, самый обидный момент, что зритель узнал о существовании сериала лишь после громкой премьеры, куда стёкся весь бомонд отечественной эстрады, заслонив собой сам факт появления «Вертинского».

Кому и зачем это нужно? С самого начала сериала, когда Александр подрабатывает манекенщиком и случайно перекидывается взглядами с художником и будущим близким товарищем Осьмёркиным, все дальнейшие события будут иметь характер «случайности». Там, где наверху лежит пласт истории успеха, под ним – история любви или почти нелепого попадания на фронт (санитарный поезд трогается, случайно оказавшийся в нём Вертинский спрашивает первую же медсестру: «Какая следующая станция?» – и получает ответ: «Следующая – война»), и так далее вплоть до исторического фона. Вертинского случайно носит ветер по всей Москве, от грязной Хитровки до богатых залов, потом – по России, потом – по миру. Эта «случайность» оберегает его от преждевременной смерти (его несколько раз могли расстрелять или повесить, он мог погибнуть если не от пули, то от острия бритвы).

Дуня Смирнова никогда, даже в самых серьёзных своих работах, не допускает пафоса с суровой миной на лице. Случайные встречи и расставания она в «Вертинском» разбавляет, да, анекдотическими случаями, но без них никуда. Достаточно добавить «кровавую» мадам Бурковскую (Анна Михалкова), которая не только выписывает на частный концерт перепуганного Вертинского, но и выдаёт ему гонорар в виде двух билетов на корабль. Довольно примечательно, что смешные моменты проходят почти в глубокой тишине, а самые страшные – под водевильные тапёрские наигрыши. Наверное, самое важное в «Вертинском» то, что здесь все разговаривают нормальным человеческим языком. Не декламируют, не поют, не изъясняются, а говорят, спорят, ругаются и мирятся как нормальные люди. Как пример – сцена расставания Вертинского и Холодной вот-вот может перейти в озвучивание немого кино с заламываниями рук, но тут Александр Николаевич вставляет: «Вот ты сейчас говоришь дурными фразами из дурных сценариев. И сыграла плохо». И понимание этого даёт ключ к пониманию всего сериала.

Время прочтения:
5 минут

Дата публикации:
6 декабря 2021

Что сценаристы выдумали и зачем они это сделали.

Сериал «Вертинский», который завершается на Первом канале, нельзя назвать биографией в чистом виде по двум причинам. Во-первых, он охватывает только часть жизни артиста. За бортом оказался интереснейший, щедро описанный в мемуарах киевский период. У Вертинского были бурное детство и юность — он довел родную тетку, которая его воспитывала, до того, что она выгнала его из дома. Прямая дорога была в воры да каторжники, а поди ж ты — его всегда манила сцена. Да и московские годы изображены схематично, урывками — не показали, например, его встречи с Маяковским (по молодости Вертинский отдал должное футуризму и тоже шлялся по улицам в желтой кофте) и Игорем Северяниным, которого он так едко описал в воспоминаниях.

А во-вторых, многие персонажи и события сериала выдуманы сценаристами (Авдотья Смирнова, Анна Пармас, при участии Джона Шемякина). Резонный вопрос: зачем они это сделали, реальный же человек был, богатую жизнь прожил? Несмотря на мемуары самого Вертинского и его жены, а также воспоминания некоторых его современников, в истории его жизни хватает белых пятен. К тому же история, рассказанная на экране, имеет свои законы, у нее должен быть крепкий драматургический костяк, который еще нужно уложить в хронометраж. Поэтому сценаристы были вынуждены додумывать события, которые все-таки были, и придумывать новые, а также с нуля создавать персонажей, которых не было, но они могли бы быть.

Спал Вертинский с Верой Холодной — женой русского офицера, или нет? А с Марлен Дитрих? Черт его знает. Холодную описывал в мемуарах как-то отстраненно, Дитрих вообще едва упомянул. Но ведь не принято было тогда в подробностях описывать свою личную жизнь. Вполне возможно, что «что-то было» — особенно, что касается Дитрих (одна его песня «Марлен» говорит о многом, и тот факт, что актриса навестила могилу Вертинского, когда в 1964 году приехала в СССР). Но эту расплывчатость в сериале показать нельзя — это же кино, интересно должно быть. Поэтому мы видим в нем размашистые эротические сцены (иногда даже чересчур размашистые).

Парадоксальным образом все эти придумки работают на создание реалистичного образа Вертинского, помогают нам прочувствовать его как личность. Вертинский в сериале Авдотьи Смирновой получился очень живой и настоящий, как бы несуразно ни смотрелись некоторые сцены. Остановимся на некоторых придумках поподробнее.

События: кто галлюцинировал Пушкиным?

Кое-что происходившее с Вертинским и описанное им в мемуарах в сериале было приписано другим персонажам. Например, в действительности именно Вертинский донюхался кокаина до галлюцинаций и ему в трамвае привиделся Пушкин — певец честно об этом пишет. А в сериале солнце русской поэзии привиделось Константину Агееву (кстати, выдуманному герою — об этом ниже). Наверное, это показалось авторам более логичным — поэту привиделся поэт.

Совсем иначе, чем в сериале, артист попал в санитарный поезд, где спасал раненых. У Авдотьи Смирновой все происходит случайно — Вертинский шел по Москве, увидел раненых солдат, был потрясен, кто-то попросил его отвезти документ в санитарный поезд, тот тронулся, а остановок нет… На самом деле Вертинский вместе с другими волонтерами долго готовил этот поезд (его организовала дочь Саввы Мамонтова Мария), а потом сознательно поехал на фронт.

В Константинополе сериальный Вертинский открывает кабаре «Черная роза» на пару с ушлым импресарио в исполнении Сергея Роста, который в первой серии был режиссером немой фильмы с участием сестры певца. Ничего подобного в жизни, конечно, не было: согласно мемуарам, «Черную розу» Вертинский открыл вместе с Нуриддин-беем — бывшим турецким дипломатом в России.

Не поместились в сериал гастроли по Ближнем Востоку, которые Вертинский так колоритно описывал — серий-то всего восемь. Да и выступления в Бессарабии в румынский период тоже не влезли — а там артист очень тосковал, видя на том берегу Дуная недоступную ему Россию.

Из проекта также выпала Польша. Вертинский, намучившись в Румынии, по сюжету благополучно добирается сразу до Парижа, хотя на самом деле была еще рукоплескавшая ему Варшава, где он, кстати, познакомился со своей первой женой. Про нее так мало известно, что авторы сценария оторвались от души: переселили в Париж и придумали ей тайную любовь к красавчику-бандюгану, которому потом отрубили голову на гильотине. Самые откровенные постельные сцены отдали тоже ей. А что? Получилось весело и остросюжетно. В сериале Вертинский женится на ней, чтобы… расстаться — ему уже все про нее понятно. Но он поступает благородно: дарит ей свою фамилию и дает денег, чтобы ей легче жилось.

В пятом серии главный герой случайно встречает Марлен Дитрих на скамейке в парке — Виктория Исакова в этом образе с аппетитом поглощает багет, а он тащит ее на рыбный рынок насладиться свежесваренным буайбесом. В мемуарах реальный Вертинский упоминает, что впервые увидел актрису в кабаре «Казанова», где он выступал. Но сцена с багетом и буйабесом интереснее, ее можно рассказывать.

Из Америки Вертинский едет в Шанхай. В сериале — чисто на гастроли, а потом не может вернуться из-за сменившейся геополитической обстановки, хотя его ждут на съемки. В мемуарах же артист с такой ненавистью описывает Штаты — не понравилось ему там буквально все: еда, быт — что очевидно, что он оттуда сбежал без намерения вернуться. К тому же Голливуд его не принял, поскольку кино стало звуковым, а по-английски он не говорил. Смысл возвращаться.

Придуманные герои: их не было, но они могли быть

Множество героев сериала пришлось целиком выдумать или собрать из разных биографий. Вот основные из них.

Константин Агеев, поэт и один из лучших друзей главного героя (Сергей Уманов). Цель этого персонажа — рассказать, что происходило в России в то время, пока Вертинский был в эмиграции, и как могла бы сложиться его судьба, если бы он не уехал. Агеев принимает революцию всем сердцем, он обрел себя в Советской России. Но в итоге отсидел в лагерях, откуда вернулся сломленным человеком, лишившимся здоровья. Он не понимает, почему Вертинский решил вернуться.

Александра Бурковская, экс-командир белогвардейского отряда, завербованная НКВД и обретшая себя на службе в аппарате советского правительства (Анна Михалкова). Периодически всплывая в жизни Вертинского, она поражает его очередной сменой занятий (то она за белых, то за красных) и железобетонным спокойствием. У Бурковской есть прототипы: генерал-лейтенант Яков Слащев-Крымский — он воевал за белых, бежал в Турцию, а потом вернулся в СССР, и актриса Ярославской оперетты Бурковская, участница эсеровского восстания вы Ярославле в 1918 году.

Михаил Поляков, аккомпаниатор (Геннадий Смирнов). Это коллективный образ двух пианистов, работавших с Вертинским в эмиграции. Персонаж также раскрывает тему поднимающего голову нацизма в Германии — гибнет от рук фашистских молодчиков.

Егор Бочуров и Мира, работник советского посольства в Германии (Михаил Трухин и Наталья Рогожкина). Вертинский поддерживал отношения с советскими дипломатами — за это его ненавидели многие в эмигрантской тусовке, считая шпионом (хотя советским агентом он не был). Эту сторону его жизни и раскрывают персонажи. Вертинский стремится вернуться в Россию, но в СССР уже началась охота на врагов народа и Бочуров оказывается совсем не тем, за кого Вертинский его принимал…

Елена Павловна и Таня (Алена Бабенко и Анна Виллер). Вертинский обожал женщин и заводил с ними отношения, сколь бы драматическими не были обстоятельства вокруг. Две дамы обозначают эту грань личности артиста. По сюжету дело было в Турции: Елена Павловна была совсем не прочь, но Вертинский лишь протянул ей дружескую руку; с Таней вроде завертелось, но она вскоре крутанула хвостом и уехала в Европу с компаньоном певца. Легкие штрихи на обширном полотне мужских побед и поражений Вертинского.