День стукача праздник

       Всемирный день осведомителей — это международный праздник, который проводится 23 июня каждого года. Его главная цель — повышение осведомленности общественности о важной роли осведомителей в борьбе с коррупцией и поддержании национальной безопасности.

       Осведомителем является лицо, которое раскрывает любую информацию или деятельность, которая считается незаконной, неэтичной или не правильной в рамках организации. Информация о предполагаемом правонарушении включает в себя нарушение политики/правил компании, нормативных актов, законов или угрозу общественным интересам или национальной безопасности, а также мошенничество и коррупцию.

       Термин «осведомитель» восходит к 19 веку. Тогда полицейских, которые использовали свистки, чтобы предупредить граждан о беспорядках, называли осведомителями. Это слово получило свое современное значение в 1960-х годах, когда журналисты стали использовать его для обозначения людей, которые раскрывали правонарушения, чтобы избежать негативных коннотаций, связанных с такими словами, как “стукач” и “информатор”.

       Правовая защита лиц, сообщающих о нарушениях (доносчиков, осведомителей), варьируется от страны к стране, и отношение общества к доносчикам и их деятельности вызывает разногласия: одни люди видят в доносчиках самоотверженных мучеников за общественные интересы, в то время как другие рассматривают их как предателей, которые стремятся к славе или делают это ради личной выгоды.

       Многие неправительственные организации во всем мире выступают за более широкие права осведомителей и более сильную защиту осведомителей. Эти НПО создали Всемирный день осведомителей, чтобы повысить осведомленность о важности этих вопросов.

       Наряду со Всемирным днем ​​осведомителей, отмечаемым 23 июня, в марте также проводится Международный день осведомителей. Он был создан в 2017 году Коалицией Юго-Восточной Европы по защите осведомителей.

• 2020 — 23 июня (Вт)
• 2021 — 23 июня (Ср)
• 2022 — 23 июня (Чт)
• 2023 — 23 июня (Пт)
• 2024 — 23 июня (Вс)
• 2025 — 23 июня (Пн)

И пусть бы вспоминали весь день те, на кого настучали, коли живы, как раздался стук в дверь, а на пороге стоял имярек.

В погонах или без погон, с понятыми или без оныхѕ И кончилась жизнь. Та, которая была. И началась другая. Или ничего не началось. А стукачи могли бы смотреть на себя в зеркало весь этот день.

И рассказывать себе, как совершили поступок — в полном согласии с тем, что требовала власть. Как они — законопослушные граждане — следовали закону, без которого государству не устоять. И спасали свою страну, родину, власть. Пожертвовав одним человеком. Или двумяѕ

Просто 4 августа 2014-го исполняется 70 лет с того дня, как стукач указал на дверь, за которой пряталась девочка Анна Франк. Дверь открыли, девочку вывели, а с ней еще семерых. И увели на смерть. Просвещенный мир поминает минутой молчания этого подростка. Имя ее стало символом, и я затрудняюсь сказать, символом чего.

Анна Франк родилась 12 июня 1929 года во Франкфурте-на-Майне, в еврейской семье. Отец Анны — Отто , был офицером в отставке, мать — домохозяйкой, и была еще старшая сестра Марго. Говорят, что они не соблюдали еврейских обычаев и чувствовали себя больше немцами, чем евреями. Но пришел к власти Гитлер и помог им с самоопределением.

Отто Франк сложил вещи и эмигрировал в Голландию, где стал директором акционерного общества. Перевез семью, и в начале 1934-го пятилетняя Анна пошла в детский сад в Амстердаме. Потом была школа Монтессори, где она училась до шестого класса, после чего перешла в Еврейский лицей. В мае 1940 года фашистская Германия оккупировала Нидерланды. Оккупационное правительство начало преследовать евреев.

Сегодня найдены в архивах Америки документы, из которых видно, что Отто Франк подавал прошение о предоставлении визы ему и его семье в посольство США, и ему трижды было отказано. У него были родственники, которые звали и ждали, и готовы были принять его со всей мишпухой.

Увы — не понравилось что-то посольскому клерку в бумагах Франка. Год спустя — в июле 1942-го старшая дочь Отто Марго Франк получила повестку — явиться в гестапо. И папа решил, что все. В здании его фирмы, которая занималась производством варенья, он оборудовал убежище. По адресу Принсенграхт 263. И исчез. Дома оставил записку, в которой писал, что вся семья уехала в Швейцарию.

ѕУтро 6 июля было дождливым. Отто Франк радовался: в такую погоду на улице было меньше гестаповцев. Евреям запретили пользоваться общественным транспортом, потому Анна с родителями шла несколько километров под дождём.

Как многие другие здания Амстердама, стоящие вдоль каналов, дом номер 263 на набережной Принсенграхт состоял из парадной и задней части. Офис был с парадного входа, а задняя часть дома пустовала. Отто с коллегами оборудовал его под большую коммуналку, и замаскировал вход шкафом с документами. К ним потом присоединилась семья ван Пельс — папа-мама и мальчик Петер. А в ноябре 1942 года в убежище впустили восьмого жителя — дантиста Пфеффера.

В этом убежище маленькая Анна неуверенно начала вести дневник. Писала письма вымышленной подруге. Рассказывала ей, что произошло за день. Первую запись Анна сделала в день рождения — 12 июня 1942 года, когда ей исполнилось 13 лет. Последнюю — 1 августа 1944 года.

Она вела дневник для себя, но весной 1944 года по радио министр образования Нидерландов Болкештейн призвал граждан страны сохранять любые документы, которые после освобождения станут свидетельством страданий народа в годы немецкой оккупации. И одним из самых важных документов назвал дневники. Анна тут же принялась переписывать на чистовик и редактировать свой дневник. Но ничего не успела. На них донесли.

4-го августа 1944 года дом, где пряталась семья Франк, был обыскан голландской полицией и гестаповцами во главе с Карлом Зильбербауэром. За книжным шкафом важные мужчины в красивой форме нашли дверь, где 25 месяцев прятались евреи. Всех выволокли, арестовали и посадили в тюрьму.

Все восемь человек четыре дня провели в тюрьме на улице Ветерингсханс, а потом были отправлены в транзитный концлагерь Вестерборк, где помещены в «штрафное отделение». 3 сентября семью Франк депортировали в Освенцим. Этот 93-й состав, в котором было 1019 человек, стал последним эшелоном, увозившим голландских евреев в лагерь смерти.

В лагере они попали на отбор к доктору Йозефу Менгеле, который решал, кто будет допущен в лагерь, а кто сразу убит. Из 1019 человек 549, включая всех детей, кто был младше 15-ти лет, «доктор» отправил в газовые камеры. Анна осталась, так как пару месяцев назад ей исполнилось 15. 7 октября в блоке, где были Франки, отбирали женщин на работу на оружейной фабрике. Мама и сестра были отобраны, но не пошли, потому что Анна заболела.

30 октября, когда советские войска были в ста километрах от Освенцима, все отделение снова осмотрел «доктор» Менгеле. Отобрал здоровых заключённых и отправил в другой лагерь. Анна и ее сестра Марго в составе 634 женщин были перевезены в Берген-Бельзен. Ее видели там знакомые.

Оставили воспоминания, какая она была страшная — облысевшая, изнурённая и дрожащая. Марго не видел никто — она была очень больна и не могла слезть с нар. Потом Марго вовсе упала с них на цементный пол и лежала там в забытьи, и ни у кого не было сил её поднять. Анна, говорят, лежала в тифе и часто улыбалась в бреду.

В начале марта 1945 года умерла Марго. Спустя день-другой соседи по нарам увидели, что место Анны пустует. Саму Анну они, якобы, нашли снаружи. Оттащили к братской могиле, куда раньше снесли Марго. А 15 апреля 1945 года англичане освободили Берген-Бельзен.

Выжил только отец Анны — Отто Франк. После войны вернулся в Амстердам, ему передали найденный дневник Анны, и до конца своих дней он занимался его изданием и переизданием. Умер в 1980 году.

А тот, кто нашёл, задержал и отправил в концлагерь Анну Франк и её семью, жил долго и счастливо. История сохранила имена. Эсэсовец Карл Йозеф Зильбербауэр. Он отличался жестокостью даже в своей организации.

В 1948 году амстердамская полиция хотела знать, кто указал эсэсовцам на дверь, и начала розыск предателя. Согласно полицейским отчетам такой человек существовал, но его имени не знал никто. Было известно даже, что за каждого еврея стукачу платили: семь с половиной гульденов. Отто Франк — истец — отказался участвовать в расследовании. Дело закрыли, но в 1963 году открыли снова.

Дневник Анны Франк к тому времени уже был известен во всем мире, и мир требовал, чтобы предатель, по вине которого погибли невинные люди, был найден и наказан. Его не нашли. Точнее, не смогли предъявить неопровержимых доказательств, что это сделал именно он. Но история сохранила имена трёх возможных доносчиков.

Первый — Виллем ван Маарен (1895-1971). Он был кладовщиком на фирме и очень интересовался тем, что находится в глубине складов. Один раз его застали за кражей канцелярских принадлежностей, но самый поразительный случай произошёл, когда ван Маарен спросил у других сотрудников, приходил ли Отто Франк в фирму, хотя он не мог знать этого имени.

Особое внимание заслуживает факт, что в тот памятный день 4 августа 1944 года налёт Зелёной Полиции на «Опекту» начался с того, что, когда они вошли внутрь, ван Маарен столкнулся с возглавляющим их СС-офицером Карлом Зильбербауэром, после чего последний остался внизу с ван Маареном, а остальные пошли наверх. Сам ван Маарен своё общение с Зильбербауэром позже объяснил тем, что у него были связи в гестапо.

Увы — его оправдали. Хотя сам ван Маарен признал, что догадывался о наличии тайных помещений в здании. Организация PRA (Политическая Ветвь Расследований) не смогла выдвинуть против него обвинение из-за нехватки доказательств. Даже сам Отто Франк оправдывал его, так как ван Маарен сам скрывал в тайном месте своего сына.

Второй претендент — Тонни Алерс (29 декабря 1917-4 августа 2000). Согласно исследованиям английской писательницы Кэрол Энн Ли, которая долгое время изучала семью Франк, он встретил Отто Франка в 1941 и пытался шантажировать его тем, что ему удалось перехватить в СД, где он работал курьером, донос на имя Франка, в котором описывалась его беседа с бывшей сотрудницей фирмы Ёб Йянсен, в которой Отто негативно высказался о немецком вторжении в Нидерланды.

В 2002 Ли объявила Алерса предателем. Данное заявление опровергла жена Алерса Марта ван Как, однако его брат Кас Алерс и сын Алерса Антон с разницей в два года заявили, что лично слышали от Тонни его признание в том, что это он выдал местонахождение нелегалов.

Известно, что Алерс после войны не был арестован за членство в СС, но был ограничен в избирательных правах. В 1946 его всё же арестовали за поддержку Вермахта. Обвинение, выдвинутое против него Ли, не вошло в силу из-за недостатка весомых улик и доказательств. Удивительным совпадением осталось то, что Алерс скончался в день ареста Анны Франк — 4 августа — 56 лет спустя.

Третий претендент — Лена ван Бладерен-Хартох. Мелисса Мюллер, автор биографии Анны, считает, что Виллем ван Маарен, узнав о наличии нелегалов, рассказал об этом помощнику Ламмерту Хартоху, который сообщил своей жене Лене ван Бладерен-Хартох (умерла в 1963), что служила в 1944 году в «Опекте» уборщицей.

Сама Лена на допросах заявляла, что после ареста ещё три-четыре дня проработала в фирме, однако другие утверждали, что она с мужем уволилась в тот же день. О причинах того, почему Лена сделала звонок в гестапо, можно только догадываться. Мелисса Мюллер считает, что Лена боялась: если гестапо узнает, несдобровать было всем.

В пользу версии, что доносчиком является Лена Хартох, говорят «упорные слухи» о том, что в гестапо звонила женщина. Слухи пошли от бывшего директора Фонда Анны Франк и доверенного лица Отто Франка, от которого он это, якобы, и узнал. Вторая жена Отто незадолго до смерти в 1998 году также подтвердила, что слышала от Отто, что у доносчика женский голос. О том, где и как Отто Франк это узнал, сведений найти не удалось.

В 2003 году ван Маарен, Алерс и Хартох были проверены Нидерландским институтом Военной Документации, где пришли к выводу, что они невиновны. Было решено, что предатель никогда не будет найден, потому что на данный момент все свидетели и очевидцы событий мертвы.

Есть еще один персонаж — Мартин Слеехерс. Он был частным ночным патрульным, который объезжал каждый вечер на велосипеде улицы вдоль канала Принсенграхт в сопровождении двух собак. В дневнике в записи от вторника 11 апреля 1944 года Анна рассказывает о том, как вечером в субботу 8 апреля на «Опекту» напали грабители, но её отец с Ван Пельсом спугнули их. Так вышло, что мимо проезжал Слеехерс.

Увидев взломанную дверь, он позвал полицейского, и они вдвоём обыскали помещение. Анна записывает, что они возились у маскировочного шкафа. В официальном расследовании по поиску предателя имя Слеехерса не всплывало, и сегодня оно упоминается лишь по причине того, что он был знаком с членом НСБ Хёзинасом Хрингхасом, который 4 августа присутствовал при аресте нелегалов. После ареста нелегалов некто Мип Гиз стащила дневник Анны. Но когда Красный Крест в июле 1945 года подтвердил смерть сестёр Франк, Гиз отдала дневник её отцу.

Впервые он был издан в Нидерландах в 1947 году. На русском языке опубликован с сокращениями в 1960 году. Перевод Р. Райт-Ковалёвой, предисловие И. Эренбурга. Эта книга стала мировым бестселлером — не только из-за пронзительной интонации, но главным образом потому, что объединила в судьбе одной девочки миллионы человеческих трагедий. Анна Франк и её семья считаются одними из самых известных жертв нацизма.

Последняя запись в дневнике была такой.

Вторник, 1 августа 1944 г.

Милая Китти! «Клубок противоречий»! Это последняя фраза последнего письма, и с нее начинаю сегодня. «Клубок противоречий» — ты можешь объяснить мне, что это значит? Что значит «противоречие»? Как многие другие слова, и это слово имеет двойной смысл: противоречие кому-нибудь и противоречие внутреннее? Первый смысл обычно означает: «не признавать мнения других людей, считать, что ты лучше всех все знаешь, всегда оставлять за собой последнее слово», — в общем, все те неприятные качества, которые приписывают мне.

А второе никому не известно, это — личная тайна. Однажды я тебе рассказывала, что у меня, в сущности, не одна душа, а две. В одной таится моя необузданная веселость, ироническое отношение ко всему, жизнерадостность и главное мое свойство — ко всему относиться легко.

ѕЯ точно знаю, какой мне хочется быть, какая я есть… в душе, но, к сожалению, я такая только для себя самой. И, может быть — нет, даже наверняка, — это причина, почему я считаю, что я по натуре глубокая и скрытная, а другие — что я общительная и поверхностная. Внутри мне всегда указывает путь та, «чистая» и «хорошая» Анна, а внешне я просто веселая козочка-попрыгунья. И, как я уже говорила, я все чувствую не так, как говорю другим, поэтому обо мне и создалось мнение, что я бегаю за мальчишками, флиртую, всюду сую свой нос, зачитываюсь романами. И «веселая» Анна над этим смеется, дерзит, равнодушно пожимает плечами, делает вид, что ее это вовсе не касается. Но — увы! Та, другая, «тихая» Анна думает совсем иначе. И так как я с тобой абсолютно честна, то признаюсь: мне очень жаль, что я прилагаю неимоверные усилия, чтобы изменить себя, стать другой, но каждый раз мне приходится бороться с тем, что сильнее меня.

И все во мне плачет: “Видишь, вот что вышло: у тебя дурная репутация, вокруг — насмешливые или огорченные лица, людям ты несимпатична — а все из-за того, что ты не слушаешь советов своего лучшего “я”. Ах, я бы и слушалась, но ничего не выходит: стоит мне стать серьезной и тихой, как все думают, что это притворство, и мне приходится спасаться шуткой. Я уж не говорю о своей семье, они сразу начинают подозревать, что я заболела, дают пилюли от головной боли, от нервов, щупают пульс и лоб — уж нет ли у меня жара, спрашивают, действовал ли желудок, а потом порицают меня за плохое настроение.

И я не выдерживаю, я начинаю по-настоящему капризничать, потом мне становится грустно, и наконец я выворачиваю сердце наизнанку, плохим наружу, а хорошим внутрь, и начинаю искать средства — стать такой, как мне хотелось бы, какой я могла бы стать, если бы… да, если бы не было на свете других людей…»

На этом дневник Анны обрывается.

4 августа в дверь постучали. 

В США может появиться новый праздник — Национальный день осведомителя. Эксперты указывают на этическую неоднозначность, но соглашаются с тем, что доносить о преступлениях лучше, чем не доносить.

Автором идеи нового американского праздника стал сенатор-республиканец Чак Грэссли. «Любые действия для поддержки осведомителей и их защита должны быть в сфере ответственности государства. Если вы знаете, что законы были нарушены и деньги были потрачены зря, у вас есть патриотическая обязанность сообщить об этом», — сказал Грэссли, известный тем, что лично помогает разоблачителям в битвах против нарушающих правила чиновников.

Официально называть праздник сенатор предложил так: Национальный день признания осведомителей. Выбор даты, 30 июля, не случаен. Именно в этот день 235 лет назад отцами-основателями в конгрессе был принят первый американский документ, касающийся разоблачителей. Он носит название Акт о защите осведомителей (Whistleblower Protection Act).

«Обязанность всех людей, состоящих на службе у США, так же, как и всех других жителей, незамедлительно предоставлять конгрессу или любому другому подходящему ведомству информацию о любых должностных проступках, мошенничестве или правонарушениях, совершенных любыми чиновниками», — говорится в законе, одобренном 30 июля 1778 года.

Собственно говоря, теперь у американцев появился новый повод отмечать Национальный день осведомителя 30 июля. Именно в этот день был оглашён приговор по делу Брэдли Мэннинга, собравшего и передавшего владельцу сайта «Викиликс» Джулиану Ассанжу тысячи секретных документов для последующей огласки. Увязка проблемы осведомительства с именами Мэннинга и Сноудена — совершенно новый, не предусмотренный изначально, поворот темы. Из-за этого сенатор Грэссли рискует остаться в меньшинстве, считает сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Александр Гусев:

«Что касается предложения сенатора, то оно, наверное, не будет поддержано ни демократами, ни республиканцами. Хотя республиканцев в сенате больше, чем демократов. Но тем не менее я полагаю, что широкого резонанса предложение не получит. И вряд ли такой день в США будет. Этот билль должен подписать президент США. И это тоже вряд ли произойдёт на фоне мирового скандала с Эдвардом Сноуденом. Многие американцы сейчас воспринимают проблему в контексте его разоблачений. Он «открыл карты». Как это расценивать? По этому вопросу американское общество расколото: считать ли Сноудена информатором, считать ли его доносителем? Проблема осведомительства развернулась на 180 градусов. Очень всё запутано».

Идея сенатора-республиканца Чака Грэссли необязательно будет одобрена его коллегами, но проблема как таковая остаётся: осведомительство или стукачество? — даже на лингвистическом уровне заметно, что она имеет этическую глубину. И здесь в дело вступают национальные традиции. Следует признать, что в Штатах, где общество считает осведомительство приемлемым с моральной точки зрения институтом, предложение сенатора не вызывает такого внутреннего содрогания, как, допустим, в России. Говорит член Общественной палаты, директор Института политических исследований Сергей Марков:

«Мне представляется, что у билля «о дне осведомителя» есть все шансы быть принятым. Конечно, это не будет какой-то широкий американский праздник. Но он подчёркивает особенность американского общества: человек, который сообщает о правонарушении органам власти, является не стукачом, а гражданином, заботящимся об общественном благе. Тем более что сейчас возникает новый контекст: нужно ли считать осведомителем человека, который говорит о нарушениях со стороны самой власти? В принципе, не так много стран, где стукачество считается чем-то негативным, как в России. Это связано с длительной историей криминального сознания, террористических методов власти, государственных институтов, которая, к сожалению, есть у России. Но в развитых странах считается, что власть поступает правильно. И, если кто-то нарушает закон, патриотический долг сообщить об этом. Надеюсь, что и в России когда-нибудь будет так».

— Гражданам Казахстана будут платить за информацию о взяточниках

-Туркам дадут возможность анонимно доносить друг на друга

Ответ на вопрос, почему в России до сих пор не так, следует искать в непростой истории страны. Корни национальной нетерпимости к доносчикам понятны: весь сталинский режим держался на массовом доносительстве. Миллионы людей стали жертвами соседей по коммуналке, коллег по работе и даже родственников. Классический пример — Павлик Морозов, который без мучительных сомнений заложил родного отца во имя «высоких идеалов социальной справедливости». Потом на его примере воспитывались миллионы юных ленинцев. Как писал нобелевский лауреат Иосиф Бродский в одном из своих стихотворений: «Входят строем пионеры, кто — с моделью из фанеры, кто — с написанным вручную содержательным доносом».

Система стукачества продолжала процветать и после Сталина. На каждом предприятии, в каждом учреждении, в каждом вузе были свои штатные и нештатные стукачи. «Если вы сообщили на партсобрании завода, что вчера Петров рассказывал в курилке политические анекдоты, — пишет сценарист Леонид Каганов, — то вы сказали правду ради справедливости, четко прописанной в Уголовном кодексе. И Петров совершенно справедливо сядет на десять лет за антисоветскую агитацию. И для всех тех, кто считает справедливым действующий УК, вы непримиримый борец за правду и светлое будущее. А для тех, кто этот УК люто ненавидит, вы стукач, гнида и ябеда».

Фокус в том, что в России больше людей, не принимающих и не понимающих законы, чем тех, кто свято чтит их. Осведомитель здесь — позорное клеймо. Надо признать, что обет молчания, круговая порука, связывающая членов одного коллектива или семьи — знак недоверия к власти, защита против репрессивного государства. Говорит сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Александр Гусев:

«Стукачи в России никогда не пользовались авторитетом, особенно среди простых граждан. Всегда к этим людям относились с презрением. Мне кажется, что институт осведомительства в России не приживётся. Мы устроены по-другому, у нас душа другая, и сердце другое, и голова другая».

Есть очень чёткое определение добровольного осведомителя. Это человек, ставящий вертикальные отношения выше горизонтальных. Исходя из этого, можно предположить, что большинство таких людей сотрудничает с властями не из-за каких-то материальных благ (хотя и здесь возможны варианты), а исключительно по «зову сердца». Вновь слово Сергею Маркову:

«В абсолютном большинстве случаев доносительство связано с желанием сделать жизнь лучше. Это такой психологический момент. С желанием наживы это связано крайне слабо. Чем более законопослушной является страна, тем больше там развито доносительство — там, где закон вызывает уважение. В России не очень уважают закон. Это традиционно. Поскольку сами власти нарушают закон. И поскольку зачастую власти создают такие законы, которые чрезмерно тяжёлым бременем ложатся на людей».

Очевидно, что чем роднее гражданину власть своей страны, тем больше у него желания считать страну своим домом, а прочих сограждан — своей семьей, и тем чаще у него возникает абсолютно искреннее желание вывести на чистую воду тех, кто в этом доме гадит. И общество только поддержит этого человека. Так сложилось не только в США, но и в европейских странах, к примеру в Германии, говорит Александр Гусев:

«Если обратиться к истории Германии, проблема доносительства уходит в далёкое прошлое. Практика формировалась на протяжении длительного времени. Мне достаточно часто приходилась бывать в ФРГ. Я лично сталкивался с такой проблемой. Для многих немцев это не является каким-то анахронизмом. Это вполне допустимо. Кстати, оплачивается в зависимости от объёма и глубины информации, от её срочности и секретности. Это не скрывается. Это вполне легальная процедура. Государство всячески это поддерживает».

Другой вопрос, что американцы (равно как и немцы) в своём рвении часто «вываливаются» за рамки логики и здравого смысла. В обществе начинают править бал воинствующее мещанство и невежество. Обыватель на Западе готов признать враждебным всё то, что он не понимает, и всех тех, чьё поведение нестандартно или только кажется таковым. И это создаёт совершенно нездоровую атмосферу, говорит Вилен Иванов:

«Это вошло «в плоть и кровь» американского быта. И они готовы доносить по самым мелким поводам. Например, кто-то не накормил рыбок в аквариуме, кто-то газон не подстриг. Они готовы доложить в полицию даже об этом».

Следует различать доносительство как способ предотвратить реальное преступление и доносительство как способ «зачистить поляну». Цивилизованные люди разных культур и традиций одинаково негативно воспринимают пьяного водителя на дороге и не без всяких моральных сомнений готовы сообщить о нём, предотвратив тем самым трагедию. А дальше пути расходятся.

Западное общество, как кажется, не почувствовало необходимости вовремя остановится. Оно активно строит мир антиутопий Джорджа Оруэлла, где тотальное доносительство по любому поводу расценивается как демонстрация лояльности и всё равно не спасает от репрессий. Можно сказать, что Запад повернул назад в те времена, которые Россия когда-то с большим трудом и кровью сумела преодолеть. Сегодня россиянин, прежде чем просигнализировать властям об услышанном или увиденном, тридцать три раза подумает, во имя чего он это собирается сделать. Это и есть наиболее адекватная модель поведения ответственного гражданина и просто порядочного человека.

Профессор Александр Гусев в интервью радиовещательной компании «Голос России»

Но для начала две серь­езные поправки. Конечно, человека, отвечающего за литавры, никто не называет барабанщиком — это ударник, или перкуссионист. А повод для разговора был очень серьезный. Сегодня, 26 января, Бекбай Сагынбеков наденет концертный смокинг, за полчаса до начала выступления проверит, как обычно, все инструменты, что находятся в его ведении, и торжественно начнет уникальный концерт “Век барабанщиков”.

Так музыкант отметит свой 60-летний юбилей. Не отдыхом и тоем, а трудом, который для него давно превратился в праздник. Тем более что в этот вечер он займет место не в привычной оркестровой яме, где всегда скрыт от глаз публики, а прямо на сцене, там, где порхают Жизели и Сильфиды.

— Обычно мы, артисты невидимого фронта, всегда спрятаны от публики, — шутит юбиляр, — поэтому вместе с другими ударниками нашего оркестра решили сделать концерт и показать все, на что способны. В первом отделении — “Кармен-сюита”, во втором — особенная программа, которую превратим в настоящее шоу. Мы заранее предвкушаем это выступление. Два месяца готовились, нашли самые интересные наши “фирменные” произведения.

— Вот объясните, вы с детства мечтали стать барабанщиком?

— Нет, просто очень хотел быть музыкантом. После восьмого класса пошел в Шымкентское музыкальное училище, и поскольку я не оканчивал музыкальную школу, мне предложили отделение ударных инструментов. “Они специалисты, им виднее, да если и не понравится, всегда можно перевестись”, — подумал я тогда. Но когда меня привели в класс ударных инструментов и я увидел, сколько их, какие они разные, то очень удивился. Я же рос в ауле, не видел ничего подобного. После училища мне порекомендовали поступить в консерваторию. А в 1985-м я пришел на прослушивание в оперный театр, был принят и здесь проработал всю свою жизнь.

— Простите, если обижу вас, но что ударнику делать в консерватории? Инструменты ведь у вас не такие сложные, как скрипка или фортепиано…

— А вот вы зря так думаете! Мы проходим и нотную грамоту, поскольку играем на ксилофонах, умеем читать партитуры, знаем историю музыки. Все это очень важно для музыканта. В ведении перкуссионистов ксилофон, виб­рофон, большой барабан, литавры, тарелки, ну и по мелочи еще…

— Скажите честно, как вас называют коллеги?

— Стукачом, конечно! Но дальше не заходят, у нас все-таки солидный коллектив. Пошутить любят, но меру знают, хотя… Как-то надо мной пошутили ребята, причем мои же, из группы ударников — они самый веселый народ. Откуда-то узнали, что я очень боюсь мышей. Не поленились, на барахолке купили имитацию мышонка и подложили в ноты. Стою за литаврами на репетиции, все серьезно, перевернул страницу — а там мышь! Естественно, я закричал, а они начали смеяться. Шутка удалась на все сто, классно подловили меня. Теперь я очень осторожно переворачиваю листы.

— Остальные музыканты в оркестре не завидуют? У вас же самая легкая работа…

— Вот мои родственники тоже так думают. Говорят: мол, повезло-то как, пришел один раз в полчаса, бумкнул — всего и делов, а зарплата такая же, как у остальных! Но когда люди так говорят, то не понимают, что даже если у меня небольшая партия, то исполню я ее от всего сердца, а для этого надо прожить всю музыку, а не просто в положенное время ударить в барабан или литавры. Ну и представьте себе, какой будет эффект, если я это сделаю невпопад.

Поверьте, мы точно так же устаем после выступления, как остальные музыканты оркестра. И не от физической нагрузки, а от эмоционального сопереживания. Если все музыканты не будут единым организмом, которые дышат даже в паузы синхронно, то не будет эффекта от нашей музыки.

— Ну и ошибаться вам нельзя: барабан не десятая скрипка — тут если лажанешь, то слышно всем. Это ощущается как момент позора?

— На самом деле все люди ошибаются, это каждый понимает. Да, бывает, на репетиции что-то не то выдашь, дирижер останавливает, поправляет, добиваемся нужного звучания. Но на концерте, если случается какая-то оплошность, останавливаться нельзя, надо идти дальше как ни в чем не бывало.

— Признайтесь честно, наверное, успеваете между делом прямо на работе позалипать в телефоне?

— Этого точно нет. Даже если у меня пауза, рядом коллеги играют, и, если я буду сидеть в телефоне, их это будет отвлекать, сбивать. Поэтому смартфоны во время выступления запрещены. Если уж совсем большая пауза, можно выйти из концертной ямы, чаю попить, например.

— Какое самое сложное для вас произведение?

— У нас в репертуаре есть балет “Фрески”, где в оркес­тре находятся сразу пять ударников — весь наш состав. Все потому, что на нас там основная нагрузка. Сложные и другие современные балеты: “Легенда о любви”, “Ромео и Джуль­етта”, “Спартак”.

— Пианист может поиграть для души, а вы практикуете?

— Бывает, хочется, но соседей жалко. Мы дома обычно не занимаемся. Есть специальное тренировочное приспособление с резиновой поверхностью, для того чтобы руки размять, проверить себя. Но в том, что дома не поиграешь, есть и плюсы. У музыкантов же всегда так — соберутся гости и требуют сыграть. А у меня все мои инструменты на работе. Если кто-то просит сыграть, я так и говорю: “Не на чем. Приходите в театр, там меня и послушаете”.

— А подработки у вас бывают? Духовики раньше на похоронах калымили, пианисты могут в кабаке поиграть. Вы где востребованы?

— Обычно это или преподавание, или в ресторане. Если кто любит ударную установку, то оты­грают оперу или балет и могут ночью поработать в каком-то заведении. Это нормальное явление, да и для профессионального уровня хорошо, потому что чем разно­образнее твое мастерство, тем оно ярче. Я одно время преподавал, потом понял, что не мое это дело. Да и дети пошли сейчас сложные, а ругать их нельзя — сразу скандал.

— Какой для вас был самый запомнившийся концерт?

— О! Дело было в Астане, одно время мы туда каждый год всем оркестром отправлялись на День столицы. Как-то нам даже соорудили сцену на понтоне прямо на реке. Очень красиво получилось. Мы отрепетировали утром и оставили инструменты в специально поставленной там же юрте. Не таскать же их с собой по городу полдня! Разошлись по своим делам. И вдруг раздается звонок инспектора оркестра: “Бегом все на понтон!” Приезжаем, а там выясняется, что все наши инструменты… утонули. Налетел ветер и скинул с понтона все в реку. Через несколько часов концерт, играть надо, несмотря ни на что! Нам быс­тро вызвали водолазов, и они со дна реки достали все инструменты, даже арфу — самый капризный, тяжелый и хрупкий инструмент. Кое-как мы все это высушили и провели концерт. А куда деваться-то…

— Всю жизнь работаете в оперном, каждый вечер одно и то же. Не надоело?

— Знаете, с каждым годом больше понимаешь каждое произведение, слышишь по-новому, открываешь в нем что-то, чего раньше не понимал. Это удивительный процесс!

— Кто-то строит карьеру, идет по головам, а вы столько лет в театре. Не пожалели, что выбрали такую профессию?

— Ни одной секунды! Сбылось все, о чем мечтал, и даже больше. Благодаря любимому делу я кормлю семью, полмира объездил, каждый вечер получаю удовольствие. Это же прекрасно! Одно плохо: у нас такая работа, что невозможно отпроситься, уехать куда-то в отпуск без содержания. Я даже на свадьбы и юбилеи к родне не могу выбраться, если они не в Алматы, потому что здесь после выступления с опоз­данием могу приехать, а на два выходных дня из города исчезнуть ну никак не получится. Мы незаменимые!

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, фото Олега СПИВАКА, Алматы