Джентльмены удачи сценарий новогодний сценарий

ДЕПАРТАМЕНТА ОБРАЗОВАНИЯ ГОРОДА МОСКВЫ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ КАЗЕННОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ГОРОДА МОСКВЫ «СПЕЦИАЛЬНАЯ (КОРРЕКЦИОННАЯ) ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА-ИНТЕРНАТ № 31»

    111395, Москва, ул. Молдагуловой, д. 6А          Телефон:  (499) 374-11-31, (499) 374-13-01

                  email: sk31@edu.mos.ru                                            Факс: (499) 374-11-31

Сценарий новогоднего спектакля

«Джентльмены идут по следу»

Сценарий подготовила

воспитатель Шахова Н.П.

Москва

Новогодняя кино фантазия «Джентльмены идут по следу»

МУЗ. фон и бой курантов

ВЕД,  Здравствуйте дорогие друзья, дети и взрослые. У вас, надеюсь, у всех замечательное  предновогоднее настроение. Завершается 201н год. И каким бы он для каждого из нас ни был: радостным или больше грустным, удачным и успешным или не очень, — но в двери  уже стучится новый год, который всем нам хочется встретить радостно,  дружно, весело, ожидая от него добрых свершений, ярких событий, исполнения желаний …….

    Ну а какой новогодний праздник без красавицы-ёлки, без Деда Мороза, Снегурочки, желанных подарков! И сегодня, конечно, мы всего этого ждём. А вот и звон бубенцов! (МУЗ. выезд ДМ) Это, скорее всего, подъезжает ДМ со своими спутниками. Слышу его шаги…….Поприветствуем дорогих гостей!                     (Марш ДМ)

ВЕД.  Здравствуйте, Дедушка Мороз! Проходите, проходите, пожалуйста!             Поздравляю всех гостей!

Поздравляю всех детей!

Был у вас я год назад,

Снова вас я видеть рад.

Подросли, большими стали,

А меня- то вы узнали?

ДМ.  Здравствуйте, здравствуйте!  Вижу, как хорошо вы подготовились к празднику, какая нарядная в зале елочка. Я тоже приготовил вам новогодние сюрпризы вместе со   Снегурочкой  и  Новым Годиком.  А вот и они! Встречайте же их, ребята!

МУЗ. похищения (Сцена похищения Снегурки и Нового Годика под музыкальный грохот и при потухшем свете)

ДМ.       Где же дети? Пропали! Дети пропали! Караул! Караул!

ВЕД.  Срочно вызывайте милицию! (за кулисы кричит) Дед Мороз, примите валерьяночки, успокойтесь….

(под сирену и свистки выбегают 2 милиционера)

М2 (лейтенант) Кто нас вызывал, что случилось? Ой! Здравствуйте, товарищ Дед Мороз! Как вам у нас в столице?

ДМ.   Плохо! Совсем плохо! Дети у меня пропали!

М1 (майор) Какие дети, товарищ ДМ?

ДМ.   Как какие? Внучка моя Снегурочка и Новый Годик. Мы вместе приехали на праздник в школу, и тут прямо в зале их украли! Ах, детки мои детки! Что же теперь будет с ними? Ах, я старый не доглядел! И посох волшебный тоже исчез!

М2   Да, товарищ майор, это уже не первый случай в городе. Похоже на серийное преступление.

М1    Возбуждаем уголовное дело по двум статьям: киднепинг и воровство в особо крупных размерах.

ДМ.   Ах, старый я простофиля! Не углядел за детками! Что мне теперь делать, как быть?

                  (Милиционеры между собой обсуждают ситуацию)

М1 Есть идея! (к ДМ) Так вот. Мы вам приклеиваем парик, рисуем татуировки и сажаем в тюрьму.

ДМ(испуганно) За что, милый?

М2   Гениально, товарищ майор! Ведь родная мать не отличит – кто есть кто. Извините, ДМ, вы так похожи на  предводителя знаменитой воровской шайки, рецидивиста по кличке «Доцент», находящегося сейчас в тюрьме. Ну, прямо одно лицо! (с удивлением рассматривает ДМ)

М1   Да, Доцент сидит отдельно от сообщников. И вас, ДМ, мы внедряем к ним. Они подумают, что вы  — это он. Мы ещё допросим Доцента, и наметим возможные версии, где могут быть  спрятаны дети и кем похищены.

ДМ   А причём здесь я?

М1    Чтобы не спугнуть похитителей, отправим вас во главе шайки рецидивистов Доцента с целью нахождения детей по предполагаемым нами адресам и явкам похитителей.

ДМ   Ничего не понимаю. Так вся шайка рецидивистов в тюрьме!

М1   Так мы доведём с вашей помощью до них сведения о хорошей награде за спасение детей. А потом устроим группе Доцента ложный побег. А вы, ДМ, возглавите всю операцию, конечно, с нашей помощью……Ну, что? Согласны?

ДМ   Не согласен! Нет, нет, я не могу! У меня дети, ёлки! Меня знает вся Москва, вся страна, в конце концов! А вы хотите, чтобы я разгуливал по городу с такой рожей и в такой компании? НИКОГДА!  

ЗАНАВЕС. (МУЗ. дж-уд., ДМ раздеть до тельняшки, трио в робах, 3 стула)

ЗАНАВЕС ОТКРЫТЬ

СЦЕНА В КАМЕРЕ (МУЗ. тюремная фоном, в камере 4-3 стула)

(На возвышении сидит Доцент, в камеру  сбоку входит трио и в коляске ввозят…Николу Питерского)

УЗБ.   Эй, ты! Ты зачем мои вещи выбросил?

ДОЦ.  Ки, Цыц! Ты товой…

УЗБ.   Чего товой?

КОС.  Так это ж Доцент! Здорово, здорово, Доцент!

ДОЦ.(Узбеку)  А ты канай отсюда, а то рога поотшибаю, пасть порву, моргала выколю! Всю жизнь на лекарства работать будешь! Сарделька, сосиска, редиска, навухудоносор!

УЗБ.  Так бы и сказал!

ДОЦ.  Всем физкульт привет! (Хмырю, хлопая его по щеке) Ой, кого я вижу?

НИК.  Деточка, а  вам не кажется, что ваше место в отстойнике?

ДОЦ. (наступая на Николу, напевая) Цыплёнок пареный, цыплёнок жареный….сколько душ я загубил…..Аааааааааааа…

НИК.   Ты чего, ты чего?

ДОЦ.   В угол поставлю, моргалы выколю…..

НИК.   Помогите, помогите! Хулиганы зрения лишают! Караул!

МИЛ. (входит, всех оглядывает) Ничего страшного, адаптация вновь прибывшего проходит нормально.

(Забирает из камеры Николу и Узбека)

 (Укладывается спать на стульях троица, Узбек подслушивает из-за кулис.    

 МУЗ колыбельная)

ДОЦ.  Косой! Куда Снегурку и Нового Годика упрятали? Где посох волшебный?

КОС.  Я никуда, я ничего, я ни причём в этом деле!

ДОЦ.(остальным) А вы что скажете?

ХМ.    Мы ничего. Мы здесь не при делах. Век воли не видать!

ДОЦ.  Узнаю,  лапшу мне на уши вешаете, в угол поставлю, пасть порву! Редиски!

ДОЦ.  Косой!    

КОС.  Чо! Да, не при делах я здесь, Доцент!

ДОЦ.  Ша! Тихо. Есть возможность побега. В 10.00 у арматурного склада. Шофёр мой человек.

КОС.  А деньги, а шмотки?

ДОЦ.  Всё готово, укромная хата есть на примете.

ХМ.    Заметут. Как пить дать, застукают.

ДОЦ.   Хватит ныть! Деньги ваши, будут наши.  А сейчас всем спать…..

ЗАНАВЕС ПРИКРЫТЬ, ВСКОРЕ ОТКРЫТЬ

ДОЦ. (расталкивает спящих)  Всё пора. Хватит спать. Пора, вперёд……

МУЗ. побега  (Расползаются за кулисы,  слева из-за кулис за ними Узбек )

УЗБ. (С вытянутой рукой) Подождите, подождите!

ЗАНАВЕС

 (действие перед сценой) МУЗ.?

ДОЦ.  А ты зачем бежал?

УЗБ.   Все побежали, и я побежал.

КОС,  Иди отсюда! уходи давай!

УЗБ.   Нехороший ты человек, Косой! Злой, как собака!

ХМ.   Продаст, расколется, всех опять заметут.  Век воли не видать!

ДОЦ.  Ладно, с собой возьмём. Куда его теперь девать?

ДОЦ.  Слушай меня! Вот что. Если мы не хотим снова за решётку, то надо найти Снегурку с Новым Годком,  которых  выкрали прямо с праздника в школе. За них, по моим сведениям, мы ещё и хорошую награду получим   от надёжных людей. ПОЭТОМУ —-

с сегодняшнего дня все склоки прекратить, в карты не играть, не пить, не воровать. ……без меня, конечно. Жаргон и клички оставить, обращаться друг к другу только по имени…..(к Хмырю) Как зовут? Гаврила Петрович; (к Косому) Как зовут? Федя; (к Узбеку) Как тебя зовут? Алибаба.

ДОЦ.  Я сказал, клички оставить!

УЗБ.   Это фамилия. А зовут Вася.

ДОЦ.  Меня будете называть Дед Мороз. Ой! Шутка! Просто Сан Саныч. Слушайте меня Гаврила Петрович, Федя, Вася. Сейчас поедете на дачу к одному крутому бизнесмену по кличке Султан. Есть сведения, что для него могли выкрасть Снегурку и Нового Годика для праздничной карпоративки. Вперёд! (МУЗ дж. уд)

(Джентльменов переодеть в пальто за кулисами)

ЗАНАВЕС  ОТКРЫТЬ

1 СЦЕНА В ДОМЕ СУЛТАНА «Если б я был Султан» (Султан поёт песню, «жёны» танцуют перед ним)

(Переодетая троица ( Косой, Хмырь, Узбек  перед сценой,  выглядывают  справа, слева  )

СУЛТ. Неплохо, неплохо! Что там ещё подготовлено для развлечения в новогоднюю ночь?

1-я жена Господин, взгляните ещё на один номер. Певица – студентка, спортсменка, просто красавица.     ( уже на этих словах выходит певица)

2 ПЕСНЯ «Где-то на белом свете»

ЗАНАВЕС (под одобрительные аплодисменты всех кто на сцене)

ФЕДЯ.  Ну, что, мужики. Снегурки с Новым Годком у Султана нет.

Г.П.       Бабок, ай денег, тоже нет. Надо с Доцентом ситуацию обсудить.

ВАСЯ    Ай, Ай совсем плохо, совсем ничего нет.

                               Троица перед сценой к ней выходит Доцент

ФЕДЯ.  Сан Саныч, денег нема… Всё, кина не будет, электричество кончилось!

С.С.   Да, я и сам знаю, что нужны деньги. Федя, Вася, Гаврила Петрович, слушайте меня. Вот вам записка к моей знакомой столичной даме. Поедете к ней за деньгами, заодно и о похищении наведёте справки. Она в Москве в авторитете в определённых кругах. Только ни-ни, вести себя прилично!

           Адреса точного не знаю, но запоминайте…..Бульвар у трех вокзалов, рядом серый дом, первый подъезд, первый этаж. Да, рядом памятник пограничнику с

собакой.                    (Доцент  уходит за сцену )

Федя.  Такси, такси (ЗВУК машины, клаксон)

ТАКС. Привет,  куда ехать?  (переодетый милиционер, возможно)

Федя.   Шеф, адреса не знаем, по дороге будем ориентировку держать.

ТАКС.  На что ориентировку-то держать?

ФЕДЯ.  Бульвар у трёх вокзалов, серый дом рядом, дерево там такое…во!

ТАКС.  Что за дерево? Ёлка что ли?

ФЕДЯ.  Сам ты ёлка! Тебе ж говорят русским языком….во!

ТАКС.  Может там памятник был?

ФЕДЯ.  ДА, точно. Памятник был.

ТАКС.  Чей памятник?

ФЕДЯ.  Ой, не помню. Мужик какой-то.

ТАКС.  С бородой?

ФЕДЯ.  Нет. Да, не помню я. А!  Мужик какой-то в пиджаке, вроде с собакой.

ТАКС.  Сидячий?

ФЕДЯ. Чего? Эх, деревня. Ну, ты даёшь! Кто ж его посадит. Он же памятник!

ТАКС.  Ну, ладно, более-менее понятно. Поехали!

(Уходят направо за сцену. ЗВУК машины, МУЗ. дж.уд)

ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ (МУЗ. танго-шансон).

3 СЦЕНА     В САЛОНЕ У МАДАМ

(В салоне Федя и Гаврил Петрович выглядывают из-за кулис)

 начинается с танго, далее ПЕСНЯ МАДАМ из «Бременских музыкантов».

(К концу песни Федя и Г.П. пританцовывают в ритме танго)

Федя.  Мадам (целует руку), вот записка от вашего давнего знакомого, Доцента.

Мад.  Что за записка? (читает) Ну, как такому мужчине не помочь? Господа, пройдёмте в соседний салон, поговорим..

ЗАНАВЕС  МУЗ. дж-уд

(Перед сценой проходит Доцент, читает афишу)

ТОЛЬКО ОДИН РАЗ В МОСКВЕ НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ
ГРАФ КАЛИОСТРО СО СВОИМИ ЧУДЕСАМИ. БИЛЕТЫ ДОРОГИЕ

(Появляются Федя, Вася, Гаврил Петрович)

ДОЦ.   Афишу видели. Надо туда попасть. Вдруг, исчезновение детей дело рук этого чудесника.

Г.П.    А где такие деньжищи взять на билеты?

ДОЦ.   На Поклонку иду я с Федей. А сейчас все идём на дело, на ограбление (Ну что,  грабанём мою резиденцию! фраза в зал).

(Потряхивая ключами, говорит Феде и Г.П.)

 «Ты на третьем караулишь, а ты на пятом». Васе говорит: «Ты на шухере будешь.»

 РАСХОДЯТСЯ. МУЗ. дж-уд.( Вася садится на стул слева от сцены)

ЗАНАВЕС ОТКРЫТЬ

4 ТАНЕЦ С МЁТЛАМИ (дворников) МУЗ. «Дворник Степанов

ДВ.       Эй, парень! Покарауль здесь, пока снег с крыши кидают.

ВАСЯ.  Хорошо, женщина! Эй, гражданина! Ты туда не ходи, ты сюда ходи! А то снег башка попадёт, совсем мёртвый будешь….. Эх, я, Эх, я……

ДВ.       Чего вздыхаешь?

ВАСЯ.   Шакал я паршивый, всё ворую.

ДВ.        Чего ты воруешь?

ВАСЯ.   Вот на шухере сижу.      (по сцене проходит троица в зал)

ВАСЯ.   Украли, уж. Ну,  я пошёл (догоняет троицу)

ДВ.      Эй, Эй, а ну погоди, стой!! (Все бегут по залу и далее за сцену МУЗ дж уд)

ЗАНАВЕС ОТКРЫТ(на сцену выходят запыхавшись Доцент и Гаврил Петрович).

Г.П.       Маскироваться надо, Доцент. Дворничиха нас засекла, теперь так на улицу не покажешься. Заметут.  

(Уходят. За кулисами надевают платки)

ВЕД.   Сенсация сезона! Незабываемое зрелище! Только один раз, только в Москве сегодня вечером на Поклонной горе  граф Калиостро  со своими  удивительными фокусами, с чудесами материализации. Приглашаем всех зрителей, успевших приобрести билеты! Спешите на Поклонку!

(На сцене  появляется троица без Васи и идёт в зал)  МУЗ. фоном дж. уд.

ФЕДЯ  Девушка, а девушка! А который час?

ДЕВ.    Шесть пятнадцать.

ФЕДЯ  Девушка, а девушка! А, как вас зовут?

ДЕВ.    Таня.

ФЕДЯ   А меня Федя!

ДЕВ.     Ну, и дура.

ДОЦ.    (Феде) Цыц! Не отвлекаться!  Вот билеты. Сейчас идём смотреть чудеса Калиостро. Только там ворон не лови. Вдруг, граф Снегурку материализует? (Уходят сбоку за сцену)

5 СЦЕНА С КОМЕДИАНТАМИ (танец-импровизация).  МУЗ. начала фильма «Формула любви»

ЗАНАВЕС ПОЛУЗАКРЫТЬ (заранее поставить статую — певицу, накрытую простынёй)

КАЛИОСТРО (перед занавесом)

    Все мечтают открыть формулу любви. Что значит любовь к женщине по сравнению с любовью к истине? Истина в том, что  человек несчастен, небо отвернулось от него. Я один на земле делаю его счастливым. Он хочет богатства, я дарю ему золото. Он хочет узнать будущее, я предсказываю судьбу. Человек хочет быть обманутым. Все обманывают всех, но делают это примитивно. Я один превратил обман в высокое искусство. Поэтому стал знаменит!!!

ЗАНАВЕС ОТКРЫТЬ. МУЗ. начало «Формулы любви»

 (МУЗ. для материализации из «Формулы любви»)

6 СЦЕНА МАТЕРИАЛИЗАЦИИ СТАТУИ  и  песня в её исполнении «Помоги мне»

 (Федя падает в обморок или танцует танго с Доцентом вокруг певицы)

ЗАНАВЕС закрыть под МУЗ. Лето прошло

(Далее перед сценой)

М1   Проверка показала, что по выявленным адресам и явкам группой Доцента дети не обнаружены.

М2    Посох тоже. Надо искать.

ДМ   А что делать нам, товарищ майор?

М1  А вам тысячи изменений и огромное спасибо. Снимайте парик, смывайте наколки и руководите встречей праздника в кругу детей и взрослых.

ДМ   А мои подопечные?

М1   А ваших подопечных сегодня же вернём  на место, в тюрьму.

ДМ  Может быть, нам ещё попробовать поискать? Ребята ведь тоже по-своему старались. Они даже начали меняться в лучшую сторону. Потом скоро праздник. А как его встречать без Снегурки,  моего волшебного посоха?

М2   Товарищ майор, а версия с археологами!

М1    А, да-да я об этом слышал. Раз пропавших детей не обнаружили до сих пор, может быть, их действительно отправили в другое измерение, как предполагают в Министерстве.  Кстати, в 100 км от Москвы, под Александровом, сейчас ведутся раскопки эпохи Ивана Грозного. В 16 веке там несколько лет был царский двор Ивана Васильевича. Попробуем туда вас и отправить (жмут друг другу руки и расходятся)    МУЗ. дж. уд.

ЗАНАВЕС ОТКРЫТЬ

7 СЦЕНА С ИВАНОМ ГРОЗНЫМ

(За столом царь с посохом Деда Мороза и боярин Милославский. Трапеза под народную музыку)

Мил.  Царица к тебе, государь, видеть желает. (Выходят боярыни)

Ц.       Дорогая царица, рад познакомиться, очень рад.

 (Целует руку царице, всем по очереди жмёт руку и говорит «очень приятно, здрасте)

Ц.     — Прошу вас к нашему столику, вот так  (Усаживает царицу)

         — Человек, человек, официант! Подать икру заморскую баклажанную царице.

         — Одну минуточку, простите. Ваше имя и отчество.

Ц-ца     Марфа Васильевна я.

Ц.      — Чудесно, очаровательно, Марфа Васильевна. Нам ли быть в печали?

        — Вот вы говорите:  «Царь, царь». А вы думаете, М.В., нам царям легко? Да, ничего подобного. У всех трудящихся 2 выходных в неделю. Мы, цари, работаем без выходных.

         — Вот сосисочки гостовские, салатик заморский «оливье». Откушайте, М.В. Закусывайте, всё оплачено. (Зацеловывает царице ручку).

         — Если хотите знать, нам царям надо молоко за вредность надо давать. Журнал «Здоровье» так прямо и указывает, нервные клетки не восстанавливаются.

Ц-ца    И всё-то ты в трудах, всё в трудах, великий государь, аки пчела.

Ц.       Вы единственный человек, который меня понимает. (Играют в ладушки)

МИЛ.  Маэстры! Гряньте нам что-нибудь массовое, современное!

Ц.       Что-нибудь «трали-вали, тили-тили….»  

МУЗ. с песней о счастье из к-ф «Ив. Вас. меняет профессию»

Ц.       ТАНЦУЮТ ВСЕ!!!  

СЦЕНА ТАНЦА боярынь, царя с царицей и  Милославского)               МУЗ.(что-то оригинальное, неожиданное)

(Из-за кулис выглядывают джентльмены. В круговороте танца появляются Снегурка и Новый Годик)

ДМ   Милиция, милиция!!! Нашли, нашли!! Снегурку нашли, посох, всех нашли!!! Приезжайте!!!

( Косой отнимает посох у Ивана Грозного)

(На сцене появляются милиционеры. ДМ их благодарит, обнимает Снегурку, Нового Годика)

ДМ     Вот радость! Детки нашлись! Внученька моя родная! Как же я за вас волновался. Вот и посох мой волшебный! Теперь можно и Новый Год праздновать!             Дорогие мои!

Я с праздником светлым

Вас всех поздравляю.

Здоровья и радости всем вам желаю!

Д.М. А теперь, когда посох волшебный нашли, надо красавицу ёлочку зажигать. Ну-ка, все вместе 1,2, 3, ёлочка гори!!!!

(Вместе с залом ДМ зажигает ёлку)

НОВЫЙ ГОДИК

 Усталости вам мы желаем не знать,

Шагая по белому свету.

Всем жизни счастливой хотим пожелать

И доброй, как музыка эта.

8ПЕСНЯ СНЕГУРОЧКИ

ФИНАЛЬНАЯ ПЕСНя

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

— Дед Мороз (Доцент)                        Снегурка                              Новый Годик

— Милиционер первый (майор)

— Милиционер второй

— Узбек (Вася)

— Косой (Федя)

— Хмырь (Гаврил Петрович)

— Таксист

— Ведущий

 Сцена 1  – в доме султана ( учащиеся 6-а)

 Песня 2  – Жидкова А.

 Сцена 3  – в салоне у мадам (учащимися и 5а)

 Сцена 4  – танец с мётлами (дворники, учащиеся 9а)

 Сцена 5 –  танец комедиантов (учащиеся 10а)

 Сцена 6  – материализация статуи (учащиеся 12а)

 Сцена 7 _ Во дворце Ивана Грозного (учащиеся 8а)

8 Песня  –  Песня Снегурки

9 ФИНАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Джентельмены Удачи
* * *
По желтой среднеазиатской пустыне шагал плешивый верблюд. На верблюде сидели трое в восточных халатах и тюбетейках. За рулем (то есть у шеи) восседал главарь — вор в законе и авторитет по кличке Доцент. Между горбами удобно устроился жулик средней руки Хмырь, а у хвоста, держась за горб, разместился карманник Косой.
Ехали молча, утомленные верблюжьей качкой.
Навстречу жуликам повстречался старик узбек.
— Салям алейкум! — заорал Косой, обрадовавшись новому человеку.
— Алейкум салям, — отозвался старик.
— Понял… — с удовлетворением отметил Косой.
Старик продолжал свой путь, а жулики свой.
— Хмырь, а Хмырь, — Косой постучал соседа по спине, — давай пересядем, а? У меня весь зад стерся. Доцент, а Доцент! Скажи ему!
— Пасть разорву! — с раздражением отозвался Доцент.
— Пасть, пасть, — тихо огрызнулся Косой.
В песке торчал колышек, а на нем табличка в виде стрелы:
…
«АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
№ 13. 2 км».
Жулики спешились.
— Уложи верблюда, — распорядился Доцент и стал карабкаться на вершину бархана.
— Ляг! — приказал Косой верблюду. — Ложись, дядя!
Верблюд не обратил на приказ никакого внимания. Он стоял, старый и высокомерный, перебирая губами.
— Слышь? Кому говорят? Ложись, скотина. Пасть разорву!
Верблюд оттопырил губу и плюнул в лицо Косому.
— А-а!! — завопил Косой. — Ты что, дурак, шуток не понимаешь?!
— Тихо ты! — одернул Доцент с бархана. С высоты он оглядывал перспективу в полевой бинокль.
До самого горизонта лежала пустыня, как застывшее море. Потом, приближенные биноклем, выступили какие-то древние развалины, палатки, люди…
Стояла ночь. Над пустыней взошла луна.
— Пора, — сказал Доцент.
Он лег на живот и пополз по-пластунски. Хмырь тоже лег и пополз. Далее следовал Косой, а за ним безмолвно и преданно зашагал верблюд.
— Доцент, а Доцент, — растерянно позвал Косой. — Верблюд…
— Гони! — приказал Доцент, обернувшись.
Косой встал, и его лицо оказалось вблизи от верблюжьей морды. Верблюд узнал Косого и оттопырил губу…
— А ну тебя… — Косой махнул рукой и побежал догонять товарищей. Верблюд не отставал.
Возле входа в древнюю усыпальницу дежурил сторож. Он сидел на камне, положив берданку на колени.
За его спиной послышались шорохи. Сторож обернулся, но не успел ничего увидеть, потому что его схватили, повалили, связали и засунули в рот кляп…
Сухо щелкнула в замке отмычка. Заскрипела дощатая дверь, наспех сколоченная археологами. Жулики ступили в усыпальницу.
Жидкий свет фонарика выхватил из темноты каменный свод, гробницу, дощатый стол. На столе тускло мерцал золотом древний шлем…
— Порядок, — тихо сказал Доцент.
— У-у-уа! — вдруг прорезало тишину ночи.
— Верблюд! — выдохнул Хмырь, цепенея от страха. — Заткни ему глотку! — приказал он Косому.
— Да ну его! Он кусается!
Из палатки археологов выглянул бородатый ученый, профессор Мальцев. Пошел по направлению к усыпальнице.
— Кто тут? — крикнул он в темноту.
Доцент выхватил нож и застыл, прижавшись к двери.
— Доцент, а Доцент, спрячь перо! — испуганным шепотом умолял Косой. — Не было такого уговора…
— Глаза выколю! — прохрипел Доцент.
На полдороге профессор остановился.
— Опять эти кошки… — пробормотал он и беззлобно припугнул: — Кыш!

Евгений Иванович Трошкин — заведующий детским садом № 83 Черемушкинского района Москвы — стоял у себя дома в ванной комнате и брился электробритвой, вглядываясь в свое лицо.
Он привык к своему лицу, не находил в нем ничего выдающегося и, уж конечно, не мог знать, что как две капли воды похож на вора-рецидивиста по кличке Доцент. Только Трошкин в отличие от Доцента был лыс.
Он кончил бриться и вышел на кухню. Здесь над тарелкой манной каши колдовали две женщины — мама и бабушка.
Трошкин сел, подвинул к себе тарелку с кашей и развернул свежую газету. Мама и бабушка присели напротив и с благоговением смотрели на него.
— Во! Опять насчет шлема, — сказал Трошкин, найдя что-то в газете, и прочел: — «Начальник археологической экспедиции профессор Мальцев Н.Г. предполагает, что пропавший шлем относится к четвертому веку до нашей эры и является тем самым шлемом Александра Македонского, который, по преданию, был утерян им во время индийского похода…»
— Какое безобразие! — сказала мама.
— Найдут, — успокоил Трошкин.
— Не найдут! — с жаром возразила бабушка. — Вон у Токаревых половичок пропал — нужная вещь, и то не нашли!..

А во Всесоюзном угрозыске, в своем кабинете, полковник Верченко показал профессору письмо и отложил в сторону.
— Союз архитекторов, коллектив Тульского оружейного завода, отдел культуры ЮНЕСКО… Уже и ЮНЕСКО подключили?
Мальцев кивнул.
— Товарищ профессор! — взмолился Верченко. — Ну зачем вы все это организовываете?! Неужели вы думаете, что мы без этих писем не будем искать ваш шлем? Это же наша работа…
— Да-да, понимаю, — согласился Мальцев.
— Вот и хорошо, — умиротворенно похвалил полковник. — Давайте я вам отмечу пропуск, а то вас так не выпустят… Мы будем держать вас в курсе…
— Спасибо, только один маленький вопросик… Я вчера говорил с профессором Лаусоном из Кембриджского университета. Он сказал, что, если понадобится, он может по своим каналам подключить к розыску Интерпол…
Верченко нажал кнопку, сказал в селектор:
— Славина ко мне! Вы бы лучше вместо того, чтобы звонить по Интерполам, охраняли свои находки как следует, а не бросали где попало! — упрекнул он Мальцева.
— У нас сторож был…
— Сторож! — передразнил полковник. — Это для вас шлем — историческая ценность. А для жуликов это просто кусок золота… Они могут его переплавить, распилить, наконец, продать за границу…
— О-о-о! — застонал профессор.
Вошел лейтенант Славин, белобрысый, подтянутый, и положил на стол папку.
— Личности преступников установлены. — Полковник достал из папки снимки. — Ермаков, Шереметьев, — на стол легли тюремные фото Косого и Хмыря, — Белый, — он показал фотографию Доцента. — Рецидивист, очень опасный преступник…
— Можно? — Мальцев взял у полковника снимок, вгляделся. — Отвратительная рожа… — чуть не плача от ненависти, сказал он. — Вы их поймаете?
— Безусловно, — заверил Верченко.
— Спасибо, — благодарно кивнул Мальцев и встал, но тут же вкрадчиво предложил: — А может, Глебу Иванычу позвонить?
— А что Глеб Иванович?! — раздражаясь, воскликнул полковник. — Я, конечно, очень уважаю Глеба Ивановича, но он тоже не Господь Бог и не гончая собака!
Зазвонил телефон. Полковник схватил трубку.
— Верченко слушает! — казенно и раздраженно отозвался он, и вдруг лицо его переменилось и голос стал приветливым. Он даже встал: — Да, Глеб Иваныч… Ну конечно, Глеб Иваныч!.. Так точно, Глеб Иваныч!..
Профессор на цыпочках вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь…
В проходной он отдал пропуск, вышел на заснеженную московскую улицу и, увидев подходивший к остановке автобус, бросился за ним…

В автобусе сдавленный со всех сторон современниками профессор еле вытащил из кармана пятак.
— Передайте, пожалуйста, — вежливо постучал он в спину впереди стоящего гражданина.
Гражданин обернулся, и рука Мальцева застыла в воздухе: прямо перед ним в пыжиковой шапке стоял его злейший враг — Доцент!
Грабитель взял из пальцев профессора пятак, передал дальше.
— Полундра! — предупредил себя ошеломленный Мальцев.
Автобус остановился, дверцы разомкнулись, грабитель вышел. Мальцев ринулся за ним.
Профессор преследовал, как заправский детектив, теряясь в толпе, пытаясь остаться незамеченным, хотя преследуемый не обращал на него никакого внимания. Он свернул в переулок и скрылся за оградой. На воротах была вывеска:
…
ДЕТСКИЙ САД № 83
Мальцев прижался носом к стеклу. В окне был виден бандит, застегивающий пуговицы белого халата, и женщина в белой шапочке. Она что-то говорила ему, и тот рассеянно посмотрел в окно.
Мальцев моментально присел, боясь быть увиденным.

— Плохо едят! — жаловалась Трошкину молодая воспитательница Елена Николаевна.
Трошкин вошел в столовую. За столиками дети скучали над манной кашей. Оглядев ребят, Трошкин громко объявил:
— Товарищи! Завтрак в детском саду сегодня отменяется!
— Ура-а-а! — восторженно закричали «товарищи».
— …Мы совершим полет на космической ракете на Марс. Командором назначается Дима. Дима, ты сегодня командор. Прошу взять в руки космические ложки. Подкрепитесь основательно. До обеда ракета не вернется на Землю.
Дети судорожно схватили ложки и стали запихивать в рот «космическую» манную кашу.
— Гениально! — прошептала Елена Николаевна.
В это время дверь в столовую приотворилась, заглянул участковый милиционер.
— Евгений Иванович, можно вас на минуточку? — виноватым шепотом попросил он.
— Здравствуй, Петя, — поздоровался Трошкин. — Ты извини, я сейчас занят.
— Вот тут гражданин настаивает, — виновато сказал Петя, и в тот же момент из двери на середину столовой с такой стремительностью, будто им выстрелили, вылетел Мальцев.
Он схватил Евгения Ивановича за горло и заорал:
— Попался!
— Пустите! Вы что, с ума сошли?! — пытался вырваться Трошкин.
— Отдавай шлем, подлец! Ты Доцент, а я профессор!..

В подмосковном дачном поселке за низким заборчиком, заваленный до окон снегом, стоял летний садовый домик. Оттуда доносилась песня:

Стучат колеса, и поезд мчится,
Стучат колеса на ветру-у…
И всю дорогу мне будет сниться
Шикарный город на южном берегу.
Хмырь и Косой пировали за дощатым столом. Перед ними стояла начатая бутылка «Московской» и лежали соленые огурцы на газетке.
— За Доцента! — Косой поднял стакан.
— Да, это тебе не мелочь по карманам тырить, — авторитетно заметил Хмырь. — Теперь тысяч по сто каждому обломится.
Они чокнулись и выпили.
— А что ты с ними будешь делать? — поинтересовался Косой.
Хмырь не ответил, усмехнулся снисходительно — было ясно, что он найдет деньгам достойное применение.
— А я машину куплю с магнитофоном, — размечтался Косой, — пошью костюм с отливом и — в Ялту! — Во все горло он запел:

Я-я-Ялта, где растет голубой виноград.
Ялта, где цыгане ночами не спят,
Ялта, там, где мы повстречались с тобой,
Там, где море шумит о прибрежный гранит,
Поет прибой…
В ворсистом пальто и каракулевой шапке пирожком, со спортивной сумкой в руках Доцент медленно шел по тропинке среди заснеженных сосен. Поселок дышал тишиной и покоем, и Доцент, казалось, был покоен и тих, но все до последней клеточки было напряжено в нем…
У калитки он остановился, постоял несколько секунд, потом вдруг резко обернулся: никого…
Доцент быстро вошел в домик.
— Ну? — встрепенулся Хмырь.
— Толкнул? — спросил Косой.
— Толкнул… грузовик с откоса, — пробурчал Доцент, зачем-то отодвигая комод. — Рыбу я ловил.
— Рыбу? — удивился Хмырь. — Какую рыбу? Где?
— На дне. В проруби у лодочной станции…
Доцент достал из-за комода пистолет и сунул его за пояс.
— Пушка!! — вытаращил глаза Косой. — Зачем она тебе?
— Ты, Косой, плавать умеешь? — спросил Доцент.
— Куда плавать?
— Ну нырять…
— Это щас, что ли? В такую холодину? Не было такого уговора! Пусть Хмырь ныряет!
— Засекли нас, — серьезно сказал Доцент.
— С чего ты взял? — испугался Хмырь.
— Чувствую. Я всегда чувствую. Расходиться надо. — Он подошел к столу. — Встретимся завтра в семь у Большого театра…
Он взял бутылку и стал пить прямо из горлышка.
— Ни с места! — раздался отчетливый приказ.
— Все! Кина не будет, электричество кончилось! — отозвался Косой и первым поднял руки.

Нам не страшен серый волк,
Серый волк, серый волк! —
пели три «поросенка» в костюмах и масках: в детском саду № 83 шла подготовка к Новому году.
Дети сидели на стульчиках, как зрители, аккомпанировал на рояле Евгений Иванович Трошкин.
— Хорошо, — похвалил он и похлопал в ладоши. Дети тоже захлопали. — Теперь Серый Волк!
Из-за занавеси вышел худенький и робкий Серый Волк и тоненьким голосом затянул:

Я злой и страшный Серый Волк,
Я в поросятах знаю толк…
— Не так, Дима. Вот смотри… — сказал Трошкин, поднимаясь с места.
Он снял с Димы маску волка, надел ее на себя и, моментально преобразившись в волка, зарычал:
— Р-р-р…
В дверь заглянула воспитательница Елена Николаевна.
— Евгений Иваныч, там этот… ненормальный пришел…
Профессор Мальцев ждал Трошкина в кабинете заведующего.
— Здравствуйте, дорогой товарищ Трошкин. Садитесь, — любезно предложил он. Трошкин сел напротив Мальцева.
— Грабителей я поймал! — сообщил профессор.
— Поздравляю.
— Не с чем. Шлема при них не оказалось — я там все перерыл. А где он, они не говорят. Молчат.
— Продали, наверное, — предположил Трошкин.
— Может быть. А может, и спрятали. Теперь это можете выяснить только вы!
— Я? — удивился Трошкин. — Каким образом?
— А вот каким… — Мальцев достал из портфеля фотографию, спрятал за спину. — Закройте глаза! — потребовал он.
— Зачем?
— Закройте, не бойтесь!
— А я и не боюсь.
Трошкин зажмурился. Мальцев быстро вытащил из-за спины портрет Доцента, закрыл ладонью его лоб, чтобы скрыть челку, и скомандовал:
— Можно!
Трошкин открыл глаза.
— Кто это? — спросил профессор.
— Не знаю, — пожал плечами Трошкин.
— Это вы!
— Да, вроде я… — неуверенно согласился Трошкин.
— Ага! — обрадовался Мальцев. — А это вовсе и не вы!
Он убрал ладонь, открывая доцентовскую челку.
— Да, не я… — еще больше удивился Трошкин.
— Так вот, дорогой мой, я вам приклеиваю парик, рисую татуировки и сажаю в тюрьму! Согласен?
— Зачем? — растерялся Трошкин.
— Родная мать не отличит, кто есть кто! — Профессор забегал по кабинету. — Это моя идея! — похвастал он.
— Ничего не понимаю, — сказал хмуро Трошкин.
— Суд уже был, — сообщил Мальцев. — Тем двоим дали по четыре года. Они так, мелочь… А этому, — профессор ткнул в портрет, — восемь! Отвратительная личность, мародер! У него еще и пистолет был… Так те двое сидят в Средней Азии, а этот под Москвой. Теперь ясно?
— Нет! — отрезал Трошкин.
— Господи! — развел руками Мальцев. — Я сажаю вас к этим. — Он указал на дверь, вероятно, подразумевая под дверью Среднюю Азию. — Они думают, что вы — он! — Профессор ткнул в портрет. — И вы узнаете у них, где шлем! Татуировки сделаем ненастоящие, я договорился с НИИ лакокраски, мне обещали несмывающиеся! Согласны?
— Не согласен.
— Почему? — растерялся Мальцев, не ожидавший такого поворота.
— У меня работа, дети. Елка на носу. Пусть милиция этим занимается, пусть еще раз у них спросит. И вообще… — Трошкин поморщился. — Не получится это у меня. Да и неэтично…
— Этично — неэтично! — передразнил профессор. — У нас вот с ними цацкаются, перевоспитывают, на поруки берут. А надо как в Турции в старину поступали: посадят вора в чан с дерьмом — так, что только голова торчит, — и возят по городу. А над ним янычар с мечом И через каждые пять минут он ка-ак вж-жж-жик!.. мечом над чаном, — Мальцев с удовольствием полоснул ладонью воздух, — так что, если вор не нырнет — голова с плеч! Вот он весь день в дерьмо и нырял!
— Так то Турция, там тепло… — неопределенно ответил Трошкин, глядя на сугробы за окном.

…А через год попал я в слабосилку.
Все оттого, что ты не шлешь посылку, —
пел Трошкин доцентовским голосом, стоя в ванной комнате перед зеркалом.
Он выключил электробритву, подвинул лицо к зеркалу, изучая, и вдруг, сделав свирепые глаза, выкинул вперед два пальца.
— У-у… Глаза выколю!
Он вышел в комнату, где бабушка укладывала чемодан.
— Брюки от нового костюма я положила в чемодан. А пиджак надень — меньше помнется.
— Ладно.
— Наш Женечка будет самый красивый на симпозиуме! — крикнула бабушка маме.
— Мама! — позвала мама из кухни. — У тебя пирожки горят!
Бабушка устремилась на кухню, а Трошкин, воспользовавшись моментом, быстро вытащил из чемодана брюки, схватил пиджак и, приподняв сиденье дивана, сунул костюм туда…

Поезд шел, подрагивая на стыках рельсов, равнодушно стуча колесами. Трошкин и лейтенант Славин сидели друг против друга в купе международного вагона.
Славин экзаменовал Трошкина, тот нехотя отвечал, глядя из-под бандитской челочки на проплывающий за окном среднеазиатский пейзаж.
— Убегать? — спрашивал Славин.
— Канать, обрываться.
— Правильно… Сидеть в тюрьме?
— Чалиться.
— Квартирная кража?
— Срок лепить. Статья 145-я.
— Ограбление?
— Гоп-стоп. Статья 26-я.
— Девушка?
— Маруха, шалава, шмара.
— Нехороший человек?
— Падла.
— Хороший человек?
Трошкин задумался, достал из кармана записную книжку.
— Сейчас… — Он нашел в книжке нужное слово. — Зараза, — прочитал он и удивился: — Да, точно, зараза!

По улочкам небольшого среднеазиатского городка ехал милицейский «газик».
— Очень похож! — говорил в машине начальник тюрьмы майор Бейсембаев, с восхищением глядя на Трошкина.
— Поработали, — похвастал Славин. — А волосы?
— А что волосы? — не понял Бейсембаев.
— Парик! — торжествующе сказал Славин.
— Можно? — спросил майор.
— Можно, — без особой охоты разрешил Трошкин.
Бейсембаев взялся за челку и осторожно потянул.
— Да вы сильней дергайте, — сказал Славин. — Спецклей! Голову мыть можно!
— Очень натурально, — опять похвалил майор.
— Скажите, Хасан Османович, — спросил Славин. — Вы Белого хорошо знаете? И вот если б вас не предупредили, догадались бы вы, что перед вами не Доцент?
— Да как вам сказать… — Майор уклончиво улыбнулся. — Можно догадаться…
— Почему? — встревожился Славин.
Бейсембаев еще раз внимательно поглядел на Трошкина и сказал:
— Этот добрый, а тот злой…
Раздвинулись массивные ворота, и «газик» въехал в тюремный двор.

— Вот ваша «палата». — Славин отпер дверь и пропустил в пустую камеру Трошкина.
— А где моя кровать? — спросил Лжедоцент, оглядываясь по сторонам. Чувствовалось, что ему здесь не понравилось.
— Нары! — поправил Славин. — Вы должны занять лучшее место.
— А какое здесь лучшее?
— Я же вам говорил — возле окна! Вот здесь…
— Но тут чьи-то вещи.
— Сбросьте на пол. А хозяин придет, вот тут-то вы ему и скажете: «Канай отсюда, рога поотшибаю…» Помните?
— Помню, — с тоской сказал Трошкин.
Во дворе ударили в рельс.
— Ну все! — заторопился Славин. — Сейчас они вернутся с работы. — Оглядев в последний раз Трошкина, он пригладил ему челку и пошел из камеры, но возле двери остановился. — Если начнут бить — стучите в дверь…
Оставшись один, Трошкин снял чужие вещи с нар и аккуратно сложил на полу. Стянув рубашку, он сел на нары, закрыл глаза и стал шептать, как молитву:
— Ограбление — гоп-стоп. Сидеть в тюрьме — чалиться. Хороший человек — зараза…
В коридоре послышались топот, голоса. Загремел засов, дверь распахнулась, и в камеру ввалились заключенные. И тут Косой и Хмырь застыли: на нарах возле окна, скрестив руки и ноги, неподвижный и величественный, как языческий бог, сидел их великий кормчий — Доцент! Рубашки на нем не было, и все — и руки, и грудь, и спина были синими от наколок.
Трошкин грозно смотрел на жуликов, выискивая среди них знакомые по фотографиям лица Ермакова и Шереметьева.
От группы отделился хозяин койки, широкоплечий носатый мужик со сказочным именем Али-Баба.
— Эй, ты! Ты зачем мои вещи выбросил?!
— Ты… это… того… — забормотал Трошкин, к ужасу своему обнаружив, что забыл все нужные слова и выражения.
— Чего — «того»? — наступал Али-Баба.
— Не безобразничай, вот чего…
— Это ж Доцент!! — вскричал Косой очень своевременно, а Хмырь кинулся на Али-Бабу. — А ну канай отсюда!..
— Канай! — обрадованно закричал Трошкин, вспомнив нужный термин. — Канай отсюда, падла, паршивец, а то рога поотшибаю! Так, что ни одна шалава, маруха, чувиха не узнает!! Всю жизнь на лекарства работать будешь, Навуходоносор!
— Так бы и сказал… — проворчал Али-Баба и поплелся в угол.
Трошкин слез с нар и небрежно протянул Косому и Хмырю свои вялые пальцы.
— Мальчик, — раздался вдруг сиплый голос, — а вам не кажется, что ваше место у параши?..
Трошкин медленно и нехотя обернулся. Перед ним шагах в десяти стоял здоровенный рябой детина со шрамом через все лицо.
— Это Никола Питерский, — шепотом предупредил Трошкина Хмырь. — Пахан. Вор в авторитете.
Заключенные замерли в напряженном ожидании.
— Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил!! — вдруг завопил Трошкин. Подпрыгнув, он изогнулся, как кот, и двинулся на Николу Питерского…
— Ну ты чего, чего… — забеспокоился Никола, пятясь к двери.
— Р-р-р-р! — свирепо зарычал Трошкин так, как рычал в детском саду, когда изображал волка, и снова подпрыгнул, выкинул вперед два пальца на уровне глаз жертвы. — Р-р-р!
— Помогите! — заорал Никола, его нервы не выдержали, и он отчаянно забарабанил в дверь локтями и пятками. — Спасите! Хулиганы зрения лишают!!
И в ту же секунду распахнулась дверь: за нею стояло все тюремное начальство во главе с Бейсембаевым.
Майор сразу понял расстановку сил…
— Извините… — вежливо сказал он ко всеобщему изумлению жуликов и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.

В камере ярко горела электрическая лампочка. Заключенные спали. Трошкин сел на своей постели.
— Эй, Косой! — тихо позвал он и потолкал спящего Косого в бок.
— А-а-а! — завопил Косой, просыпаясь и затравленно оглядываясь. Но, увидев вокруг себя родную обстановку, успокоился. — Чего? — недовольно спросил он.
— Спокойно! — грозно предупредил Трошкин. — Куда шлем дел, лишенец? А?
Проснулся и Хмырь. Тоже сел на своей койке.
— Я? — удивился Косой. — Он же у тебя был!
— Да? А тогда куда я его дел?
— А я откуда знаю!
— Пасть разорву!
— Да ты что, Доцент, — вступился за Косого Хмырь. — Откуда ж ему знать, где шлем? Ты его все время в сумке носил — как уходил с сумкой, так и приходил с сумкой. А когда нас взяли, там, оказалось, его и нет.
Трошкин задумался.
— Сам потерял куда-то, — обиженно сказал Косой. — И сразу — Косой. Как чуть что, так Косой, Косой…
— Ты что, не помнишь, что ли? — спросил Трошкина Хмырь.
— В том-то и дело, — озадаченно сказал Трошкин, понимая всю серьезность полученной информации. — В поезде я с полки упал башкой вниз. Вот тут помню, — он постучал по правой стороне головы, — а тут ни черта! — Он постучал по левой.
Косой с интересом посмотрел на ту половину, которая ни черта.
— Побожись! — сказал он.
— Вот век мне воли не видать! — побожился Трошкин. — Как шлем взяли — помню, как в Москву ехали, помню, суд помню, а в середине — как отрезало!
— Так не бывает! — не поверил Хмырь. — Тут помню, там не помню…
— Бывает! — неожиданно поддержал Трошкина Косой. — Я вот тоже раз надрался, проснулся в милиции — ничего не помню! Ну, думаю…
— Да подожди ты! — оборвал его Хмырь. Приблизившись к Трошкину, он умоляюще заговорил: — Послушай, Доцент! Вот ты меня мало знаешь, так у людей спроси — я вор честный. Скажи, где шлем! Мы тебе твою долю всю сохраним — век воли не видать — всю до копеечки!..
— Значит, и вы не знаете… — огорчился Трошкин. — Как же мы его найдем?.. — задумчиво проговорил он.
— И как в Москву приехали, не помнишь? — с любопытством спросил Косой.
— А что в Москве? — заинтересовался Трошкин.
— Поселились в каком-то курятнике. — Косой сел напротив и для убедительности показал руками, какой был курятник.
— Ну а потом?
— Дядя к тебе какой-то приезжал, во дворе вы с ним толковали.
— Чей дядя? — оживился Трошкин.
— Ты говорил: гардеробщиком он в театре Большом…
— А дальше?
— К барыге ездили.
— Куда?
— На бульвар, где машины ходят. — Косой показал, как ходят машины.
— Какой бульвар?
— Адреса не назову, а так помню…
— Слушайте — заткнитесь, пожалуйста! — попросил из другого угла камеры Али-Баба. — Устроили тут ромашку: помню, не помню… Дайте спать!..

«Заканчивается посадка в самолет № 16917, отлетающий рейсом шестьдесят вторым Ашхабад — Москва. Просим отлетающих занять свои места!» — объявлял по радио диктор аэропорта.
Трошкин, Славин и Бейсембаев стояли у трапа «Ту-104». Прощались.
— Ну, счастливо оставаться! — Славин протянул майору руку.
— Всего доброго, — улыбнулся Бейсембаеву и Трошкин. Он был уже без парика, в обычном костюме, в своем прежнем трошкинском обличье. — Извините, что напрасно потревожили.
— Это вы извините, — улыбнулся Бейсембаев.
Славин и Трошкин поднялись по трапу последними, и стюардесса закрыла дверь самолета. Трап отъехал.
— …время нашего полета — четыре часа сорок минут, — объявляла в самолете синеглазая стюардесса. — А сейчас я попрошу всех пристегнуть ремни и не курить!
— А какая разница во времени с московским? — спросил Трошкин у Славина.
— Три часа. — Славин удобнее устроился в кресле и откинул спинку.
— Так, выходит, мы в Москве будем в двенадцать? — обрадовался Трошкин. — Я еще на работу успею.
Шум моторов внезапно прекратился. В проходе снова показалась стюардесса.
— Товарищи, кто здесь Трошкин? — спросила она.
— Мы, — сказал Трошкин.
— Вас просят выйти.
Трошкин и Славин, недоумевая, двинулись следом за стюардессой. Она открыла дверь, и они увидели подъезжающий к самолету автотрап. А на трапе, как памятник на пьедестале, величественно стоял профессор Мальцев в светлой дубленке.

Официантка поставила на столик, за которым сидели Мальцев, Трошкин и Бейсембаев, четыре дымящиеся пиалы. За стеклянными стенами ресторана было видно летное поле, самолеты, поблескивающие на солнце.
Все с удовольствием принялись за еду, кроме Трошкина — он отодвинул от себя пиалу, сказал:
— Я дома пообедаю.
Профессор перестал жевать и уставился на Трошкина.
— Следующим рейсом я улетаю! — твердо сказал тот.
— Какая безответственность! — воскликнул Мальцев. — Какое наплевательское отношение к своему делу!
— Мое дело — воспитывать детей, — сдержанно напомнил Трошкин, — а не бегагь с жуликами по всему Советскому Союзу.
Мальцев бросил ложку.
— Меня вызывает полковник, — он повернулся к Бейсембаеву, — и говорит: операцию прекращаем. Почему? — говорю я. — Если эти двое не москвичи и не знают названия улиц, они могут показать их на месте! Устроим им ложный побег, и они помогут нам определить все возможные места нахождения шлема! А он мне говорит: нельзя…
— Правильно, — сказал Трошкин.
Профессор молча царапнул по нему глазами.
— Ладно, думаю, — продолжал он. — Беру нашего вице-президента, отрываю его от работы, едем в ваше министерство. Ну то, се — наконец получаю разрешение. — Профессор вытащил из папки бумагу, потряс ею в воздухе. — Представляете, как все это сложно!
— Представляю, — сказал Бейсембаев. — Я двадцать пять лет работаю в системе и первый раз слышу, чтоб мы сами устраивали побег.
— А шлем, между прочим, тысячу шестьсот лет искали и тоже первый раз нашли!
— А я что? — сдался Бейсембаев. — Приказ есть, я подчиняюсь!
— Я бросаю все дела, беру это разрешение, — продолжал Мальцев, — лечу сюда, хватаю такси, мчусь к вам в Ахбулах, отпускаю такси, бегу в тюрьму, мне говорят: «Они уехали на аэродром». Лечу обратно с преступной скоростью, останавливаю самолет в воздухе, а он говорит: не хочу!
— Не хочу! — подтвердил Трошкин.
— Видите? — с мрачным удовлетворением проговорил Мальцев, впиваясь глазами в Бейсембаева. — Не страшен враг — он может только убить! Не страшен друг — он может только предать. Страшен равнодушный! С его молчаливого согласия происходят и убийство, и предательство!
— И я б на его месте боялся! — вступился за Трошкина Славин. — Они могут разбежаться, своровать, убить…
— Не в этом дело, — сказал Трошкин. — У меня сто детей каждый год, и у каждого мамы, папы, дедушки, бабушки. Меня весь Черемушкинский район знает, а я буду разгуливать с такой рожей да еще в такой компании!
— Кстати, о бабушках, — вдруг спохватился Мальцев. — Где у меня тут был пакетик? — забеспокоился он. — Ну только сейчас я держал в руках такой целлофановый пакетик…
— Вы на нем сидите, — подсказал Бейсембаев.
Мальцев приподнялся, вытащил из-под себя сплющенный пакет, протянул его Трошкину.
— Бабушка прислала вам пирожков, — сказал он. — Сегодня утром я забегал к вашим.
— Спасибо, — вздохнул Трошкин.

На стене цементного завода в строительной зоне исправительно-трудовой колонии висел лозунг:
«ЗАПОМНИ САМ, СКАЖИ ДРУГОМУ, ЧТО ЧЕСТНЫЙ ТРУД — ДОРОГА К ДОМУ».
А под лозунгом в составе своей бригады трудились Хмырь и Косой, укладывая шлакоблоки в штабеля.
— О! Появился! — сказал вдруг Косой.
Хмырь обернулся: по двору от проходной понуро шел Трошкин-Доцент.
— Ты где был? — подозрительно спросил Хмырь подошедшего Трошкина.
— В больнице.
Хмырь многозначительно посмотрел на Косого.
— Понятно, — сказал он и принялся за свои шлакоблоки.
— Что тебе понятно? — спросил Трошкин.
— Все понятно… Золото со шлема врачу на зубы толкал, вот чего! — выкрикнул Хмырь.
— Не по-воровски поступаешь, Доцент, — упрекнул Косой.
— Ну вот что, — спокойно сказал Трошкин. — В 10.00 у арматурного склада нас будет ждать автоцистерна. Шофер — мой человек. Возле чайной в стоге сена для нас спрятаны деньги и все остальное…
— Бежать?! — спросил Хмырь. — Я не согласный. Поймают.
— И я, — сказал Косой. — Как пить дать застукают!

Лейтенант Славин заглянул в пустую автоцистерну с надписью «Цемент». Там было темно, уныло, пахло сыростью.
— Н-да… — сказал он. — Неудобный вагончик.
— Тут недалеко, потерпят, — отозвался снизу шофер.
— Повторите задание! — сказал Славин, спрыгивая на землю.
— Занять позицию, чтоб меня было не заметно. Когда увижу, что трое залезли в цистерну, — выехать, не заправляясь цементом, к Али-Бакану. На развилке возле чайной остановиться и идти пить чай, пока эти не вылезут. А дальше…
— А дальше разбегутся они все к чертовой матери! А кто будет отвечать? Славин!.. Выполняйте!

— Нет, — сказал Хмырь.
— Нет, — сказал Косой.
— Ну бывайте! — попрощался Трошкин. — Деньги ваши стали наши… — Зайдя за угол, он облегченно и с наслаждением потянулся, засунул руки в карманы и, насвистывая песенку трех поросят, зашагал к проходной.
Когда работавший Али-Баба случайно оглянулся, он увидел острый зад Косого, мелькнувший за недостроенным домом…
— Эй, постой! — за спиной Трошкина раздался шепот.
Трошкин оглянулся: за ним следом по-пластунски ползли Косой и Хмырь.

Они залегли в канаве за зданием цементного завода. Перед ними метрах в пятидесяти виднелся глухой щитовой барак, крытый шифером.
Трошкин посмотрел на часы, спросил:
— А это точно арматурный склад?
— Я ж говорю — это слесарный! — раздраженно зашипел Хмырь. — Арматурный там — за конторой, — показал он большим пальцем назад.
— Во придурок! — возмутился Косой. — Чего свистишь-то? Я сам видел, как отсюда арматуру брали… Во!
Из цемзавода выехала автоцистерна с прицепом и остановилась возле барака. Из машины вылез шофер и скрылся за углом здания.
— Вперед! — скомандовал Трошкин и выскочил из канавы, как из окопа.
Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.
А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.
Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой — постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.
— Пронесло! — перекрестился в темноте цистерны Косой. Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.
— А чего стали? — удивился Косой.
— Проходная, наверное, — прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.
— Давай! — крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: — Порядок! Полна коробочка!
Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.
По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой — он был ниже других ростом.
— А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, — упрекнул Хмырь отплевываясь.
Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.
— Как в Турции… — сказал Трошкин.

Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.
— Вылезай! — скомандовал он.
Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.
— Эй! — закричали сзади. — Подожди!..
Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..

Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди — профессор Мальцев.
— Вон там! Там, в углу, проверьте! — истерично требовал он.
— Николай Георгиевич, — Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора. — Ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос — два метра!
— А где же они тогда? — чуть не плача, спросил Мальцев.

Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.
— Вон еще сено, — тяжело дыша, показал Косой.
Неподалеку виднелось несколько аккуратных стогов.
— За мной! — скомандовал Трошкин.

— И в этом нет, — сказал Косой. Все поле вокруг них было покрыто разбросанными клочками сена.
— А может, ты опять что-то забыл? — сказал Хмырь Трошкину. — Может, не в сене, а еще где?
— Отстань, — отмахнулся Трошкин. — Сюда! — крикнул он. И вся команда с остервенением накинулась на последний оставшийся стог.
— Стой! — раздался вдруг окрик. — Зачем сено воруешь!
На поляне появился старик сторож с берданкой.
— Шухер! Обрыв! — завопил Косой и первым устремился к кустам. Остальные за ним.
— Стой! — раздалось им вслед, и тут же прогремел выстрел.
— Не попал! — радовался Косой, продираясь сквозь кусты.
Хлопнул еще выстрел.
— Попал! — констатировал Трошкин, хватаясь за зад.

Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья в трусах и в майках, стирали свою одежду. Трошкин чуть поодаль сидел по горло в ручье, кряхтел.
— Больно? — с сочувствием спросил Хмырь.
— Не больно, — раздраженно сказал Трошкин. — Жжет…
— Поваренная соль, — констатировал Хмырь и научно объяснил: — Натрий хлор.
— Ай-ай-ай! — зацокал языком Али-Баба. — Какой хороший цемент, не отмывается совсем…
— Ты зачем бежал? — строго спросил Трошкин.
— Все побежали, и я побежал, — объяснил Али-Баба.
— У тебя какой срок был? — спросил Косой.
— Год, — сказал Али-Баба.
— А теперь еще три припаяют, — радостно хихикнул Косой. — Побег. Статья 188-я.
— Ай-ай-ай! — укоризненно зацокал языком Али-Баба. — Нехороший ты человек, Косой. Злой, как собака.
Хмырь вытащил из воды свои окаменевшие брюки, встал.
— Что делать будем, Доцент? — Он показал Трошкину брюки.
— Так побежим! — угрюмо сказал Трошкин.
— Прямо так? — поразился Хмырь. — Голые?
— Да! Прямо так и прямо по шоссе. И прямо в гостиницу. Пусть думают, что мы спортсмены.
— Да ты что, в гостиницу! — испуганно вскричал Хмырь. — Нас же сразу заметут! Можно пока и в канавке переспать!
— Буду я с вами в канаве валяться, — зло сказал Трошкин. — Сказано в гостиницу, значит, в гостиницу!
Он вылез на берег, присел пару раз, разминаясь, потом согнул руки в локтях и затрусил в сторону дороги.
Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:
— Открывай дорогу, дядя!
По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.
Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки, плечи и даже ноги которого были изукрашены узорами татуировок, черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.
— Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! — крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.

Голодные, измученные марафонцы вбежали в маленький белый городок, пересекли площадь у мечети и вошли в подъезд Дома колхозников.
В вестибюле Трошкин, кивком указав подчиненным на диван, подтянул трусы, пригладил челку и подошел к дежурному администратору — молодой женщине, сидевшей за деревянным барьером.
— Мы марафонцы, — задыхаясь, выговорил он.
— Сколько вас? — спросила дежурная, пытаясь прочитать надписи на трошкинской груди.
— Четверо. Один лишний.
— Всем места хватит, — сказала дежурная.
— Вы из какого общества, ребята? — Перед замершими от страха Хмырем, Косым и Али-Бабой остановился скучающий командированный.
— «Трудовые резервы», — сообщил Косой.
— А «Динамо» бежит?
— Все бегут, — пробурчал Хмырь.
— За мной, — позвал Трошкин. И спортсмены организованно затрусили на второй этаж.
Команда подошла к двери, Косой присел на корточки, заглянул в замочную скважину, потом привалился спиной к правому косяку, а в левый уперся ногой и сильно потянул дверь на себя. Хмырь толкнул дверь, и она распахнулась.
— Ключ же есть! — возмутился Трошкин.
— Привычка, — сказал Хмырь.
«Марафонцы», голодные и обессиленные, рухнули на кровати.
— Жрать охота, — простонал Косой.
— Очень охота, — поддержал Али-Баба. — А у нас в тюрьме ужин сейчас… макароны…
— Вот что, — приказал Трошкин. — Отсюда ни шагу, понятно? Я сейчас вернусь! — Он вышел в коридор. — Товарищ, — робко попросил он сидящего возле дежурной командированного. — Вы не могли бы мне на несколько минут одолжить какие-нибудь брюки? А то наши вещи еще не подвезли…
— Может, козла забьем? — оживился командированный вставая.
— Потом, — пообещал Трошкин.

На улице Трошкин вошел в телефонную будку, снял трубку и набрал 02.
— Милиция, — отозвались с другого конца.
— Можно лейтенанта Славина?
— У нас такого нет.
— Как нет?
— Так. Нет и не было.
— Я — Доцент! — закричал Трошкин.
— Поздравляем!
— Вас разве не предупредили?
— О чем?
Евгений Иванович посмотрел на бестолковую телефонную трубку и положил ее на рычаг. Медленно вышел из автоматной будки.
— А какой это город? — спросил он у пионера.
— Новокасимск, — сказал пионер, с восхищением разглядывая татуированного босого дядю в узких джинсах.
— А Али-Бакан далеко?
— Тридцать километров.
Трошкин задумался.

Детский сад в Новокасимске был такой же, как в Москве, — двухэтажный, белый, штукатуренный.
Трошкин пригладил набок челку и пошел в подъезд.
— Здравствуйте! — вежливо поздоровался он, войдя в кабинет заведующей.
— Здравствуйте, здравствуйте… — отозвалась заведующая, глядя на робкого посетителя. — Садитесь.
— С вашего разрешения, я постою. — Трошкин хотел скомпенсировать свою внешность хорошими манерами. — Понимаете, в чем дело… — начал Трошкин. — Я из Москвы. Ваш коллега. Заведую 83-м детсадом.
Она понимающе покивала.
— Нас четверо, — продолжал Трошкин.
— И все заведующие?
— Вроде… — смутился он.
— Ну-ну…
— И вот, понимаете… в цистерне, где мы ехали, случайно оказался цемент, и наша верхняя одежда пришла в негодность.
— Бывает, — сказала заведующая.
— Мне очень неловко… — У Трошкина от унижения выступили пятна на лице. — Не могли бы вы мне одолжить на два дня 19 рублей 40 копеек?
— А хватит на четверых-то? — весело спросила заведующая.
— Хватит! — серьезно сказал Трошкин. Заведующая встала и взяла Трошкина за руку.
— Пошли! — сказала она и повела его за собой, высокая, статная и решительная, как боевой генерал.
Они вышли из детского сада к одноэтажному кирпичному зданию с забитыми окнами.
Заведующая отворила дверь, и они оказались в небольшой комнате, совершенно пустой, если не считать старой тумбочки.
— Здесь у нас будет игротека, — сказала она. — А вот здесь… — она отворила дверь в смежную комнату, — здесь у нас будет спортзал.
Где будет спортзал, Трошкин не увидел: комната до потолка была забита ржавыми радиаторами парового отопления.
— Так что вот вы с вашими заведующими очистите эту комнату от радиаторов и сложите их там, — она указала на навес во дворе. — Я вам за это плачу 20 рублей. Идет?
Трошкин задумался, глядя на бесконечные радиаторы.
— Идет, — сказал он. — Только знаете что: работать мы будем ночью. — Он подошел к тумбочке. — Положите наши 20 рублей вот сюда, в ящик. А на дверь повесьте замок. — Он показал на другой конец здания. — Когда все вынесем, эта дверь освободится. Мы войдем и заберем нашу зарплату.
Заведующая помолчала, обдумывая предложение.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Только учтите, майн либер коллега: замок будет крепкий!

Командированный сидел по одну сторону стола, а Хмырь по другую. Между ними лежала шахматная доска, играющие сосредоточенно глядели на поле битвы. Хмырь был целиком и полностью одет в одежду командированного: костюм, рубашка с галстуком, ботинки. А командированный сидел раздетый — в трусах и в майке. Но на голове его была шляпа.
Али-Баба и Косой «болели» за спиной товарища. Али-Баба молчал, он ничего не понимал в шахматах. Косой тоже не понимал, но поминутно подсказывал:
— Ходи лошадью… лошадью ходи, дурак!
— Отстань. — Хмырь переставил ферзя и объявил: — Мат!
Али-Баба, как бы иллюстрируя сказанное, снял с головы командированного шляпу и плавно перенес ее на голову Хмыря.
— Все! — Хмырь встал. Он был при полном параде, хотя все ему было заметно велико: рукава свисали ниже кистей, а шляпа сползала на глаза.
— Не все! — запротестовал командированный. Он вытащил из чемодана электрическую бритву и положил на стол. — Против бритвы — пиджак и брюки, — потребовал он.
— Один пиджак! — отозвался Косой.
Хмырь в торговле не участвовал, он был уверен в своих силах. Сел за шахматы.
Некоторое время играли молча.
— А вот так? — пошел конем командированный.
Хмырь задумался.
— Лошадью ходи, — нервно посоветовал Косой.
— Отвались! — раздраженно сказал Хмырь.
— Лошадью ходи, век воли не видать!.. А мы — вот так! — заорал Косой и, не выдержав, передвинул пешку.
— Пошел? — вопросительно посмотрел командированный.
— Ну пошел, пошел… — с раздражением сказал Хмырь.
— Мат! — торжественно объявил его противник.
Хмырь посмотрел на доску, убеждаясь в проигрыше, перевел глаза на недоуменную физиономию Косого и, не выдержав этого зрелища, сгреб с доски фигуры и швырнул их в советчика.
— Ты что делаешь? — У Косого от обиды и гнева задрожали губы. Он не терпел унижения при посторонних. — Ты кого бьешь?..
Он схватил шахматную доску и треснул Хмыря по лысине.
— Товарищи! Товарищи! — заметался командированный. — Прекратите! Вы что, с ума сошли?
— Отставить! — вдруг раздался резкий, повелительный окрик.
В дверях стоял Трошкин. Одним прыжком оказавшись на середине комнаты, он схватил Хмыря и понес из номера, как щенка.
Косой и Али-Баба последовали за ними. Проигравшийся и перепуганный командированный снова остался в одиночестве.
— Раздевайся сейчас же! Верни вещи! — с тихой яростью приказал Хмырю Трошкин.
— А это не видел? — Хмырь выкинул к носу Трошкина фигу: ему не хотелось расставаться с честно выигранными вещами.
Трошкин не выдержал и, размахнувшись, с наслаждением дал Хмырю по уху. Легкий Хмырь отлетел в противоположный угол комнаты. Туда же подбежал Косой и, воспользовавшись лежачим положением товарища, добавил ему от себя лично ногой в бок.
— Вот тебе… — И в следующее мгновение сам отлетел в другой угол: Трошкин, не балуя разнообразием, съездил по уху и ему.
Али-Баба, полагая, что и его будут бить, присел на корточки и замахал над головой руками.
— Снимай! — Трошкин поставил Хмыря на ноги. Тот не заставил себя ждать, стал судорожно стягивать все выигранное имущество.
Трошкин сгреб вещи в охапку и пошел к командированному.
— Вот! — Он бросил все ему на постель, снял с себя джинсы и приобщил к возвращаемой одежде. — Стыдно, товарищ!
И вышел, хлопнув дверью.
Хмырь и Али-Баба лежали на постелях лицом к стене. А Косой стоял и смотрел в окно.
Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:
— Ну вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться — с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить без меня, не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? — Он обернулся к Хмырю.
— Гарик… Гаврила Петрович.
— Тебя?
— Федя… — сказал Косой.
— Тебя?
— Али-Баба.
— Я кому сказал, клички отставить!
— Это фамилия! — обиделся Али-Баба. — А имя — Василий Алибабаевич, Вася.
— Как верблюда, — отозвался Косой.
— А меня… Александр Александрович. Все ясно? — спросил Трошкин.
— Ясно… — нестройным хором отозвались Федор, Гаврила Петрович и Василий Алибабаевич.
Трошкин обвел их усталым взглядом.
— Как стемнеет, кассу будем брать, — объявил он.
— И он пойдет? — Косой кивнул на Али-Бабу.
— И он…
— Так он же на этом скачке расколется, падла, при первом шухере! — скандально закричал Косой.
Али-Баба насупился, но промолчал.
— Пойди-ка сюда, Федя. — Трошкин поманил Косого пальцем. — Вот тебе бумага. — Он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером. — Пиши.
Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать:
— Падла… поставь тире… нехороший человек. Раскалываться — предавать, сознаваться. Шухер — опасность. Скачок — ограбление… Записал?
— Записал, — сказал Косой.
— А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.
— Хе-хе, — заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: — «Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности».

Ночью на задворках детского сада трудилась «команда», освобождая помещение будущего спортзала.
Работали по двое: Хмырь в паре с Трошкиным, а Косой с Али-Бабой. Производительность была неодинаковая: гора из батарей у первой пары была вдвое выше, чем у второй.
— Семьдесят первая. — Хмырь опустил очередную секцию.
— Сорок шестая… — так же шепотом отсчитал у себя Косой.
— Не сорок шестая, а тридцать вторая! — прошипел Хмырь, державший под контролем работу товарищей. — Филонишь, гад!
— Александр Александрович! — громким шепотом позвал Косой. — А Гаврила Петрович по фене ругается!
— Отставить разговоры! — приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: — А-а!! Ой, нога, нога!!
— Тише ты! — Хмырь в темноте зажал ему рот.
— Этот Василий Алибабаевич… — простонал Трошкин, — этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!

У двери лежала последняя батарея, ее оттащили в сторону. Хмырь потянул дверь, она легко поддалась. Все вошли в игротеку.
— Здесь! — простонал Трошкин, указывая на тумбочку.
Хмырь присел на корточки и потянул на себя ящичек.
Косой нервно чиркал спичкой. Дрожащее пламя осветило пачку трехрублевок, рядом лежала брошюра «Алкоголизм и семья»…

Наступило утро.
Али-Баба и два разбойника мирно похрапывали на своих постелях.
Трошкин вытащил из-под подушки честно сворованные деньги, вышел из номера и заковылял вниз по лестнице.
— Товарищ марафонец, — обратилась к нему дежурная, — вас просили позвонить по этому телефону. — Она протянула ему записку.

— Ну где же он? — нетерпеливо спрашивал профессор Мальцев Славина, бегая по кабинету новокасимской милиции. — Может, они его убили?..
— В восемь тридцать вышел из гостиницы, в девять ноль-ноль приобрел в универмаге четыре тренировочных костюма. В девять пятнадцать переоделся в общественном туалете. В данный момент очень медленной скоростью направляется к нам…
* * *
Хмырь нервно шагал по номеру из угла в угол.
— За шмотками, говоришь, пошел? — сердито спросил он, останавливаясь перед лежащим в постели Косым.
— Ага, — зевнул Косой. — Жрать охота, — пожаловался он.
— Да? — Хмырь снова забегал по комнате. — А если он вовсе ушел? А если он вовсе не вернется, а?
За окном послышалась далекая трель милицейского свистка, Хмырь вздрогнул, на цыпочках подбежав к своей кровати, юркнул под одеяло.
— Ай-яй-яй! — вдруг зацокал языком на своей кровати Али-Баба. — Тьфу!
— Что плюешься, Вася? — спросил Косой.
— Шакал я паршивый! У детей деньги отнял, детский сад ограбил!
— Ишь какой культурный нашелся, — сказал Косой. — А когда ты у себя там на колонке бензин ослиной мочой разбавлял, не был паршивым?
— То бензин, а то дети! — Али-Баба вздохнул, встал и пошел.
— Ты куда, Вася? — забеспокоился Косой.
— В тюрьму. — Али-Баба снова вздохнул и вышел из номера.
— Продаст! Век воли не видать, продаст! — сообщил из-под одеяла Хмырь.
Косой спрыгнул с кровати, подбежал к двери и высунулся в коридор.
— Вась, а Вась! — тихонько позвал он удаляющегося по ковровой дорожке дезертира.
— Ну что? — Али-Баба нехотя остановился.
— У тебя какой срок был?
— Год. И три за побег… Четыре, а что?
— А теперь еще шесть дадут! — ласково пообещал Косой. — Статья 89, кража со взломом. Иди-иди, Вася!..
Али-Баба подумал, подумал… Потом горестно поцокал языком и пошел обратно в номер.

Отворилась дверь, и в кабинет, прихрамывая, вошел Трошкин. Он был небритый и усталый, под глазами лежали глубокие тени, синий тренировочный костюм был ему тесен.
Мальцев посмотрел на вошедшего, шагнул к нему, порывисто обнял:
— Евгений Иваныч, родной, а я думал, вас нет в живых.
— Ну, чего там… — Трошкин похлопал профессора по спине.
Славин тоже пожал руку Трошкину.
— Простите, Николай Георгиевич, — сказал он Мальцеву. — Времени у нас в обрез. Садитесь, Евгений Иваныч!
— Не хочу, — отказался Трошкин.
— Вот! — Лейтенант протянул Трошкину ведомость. — Распишитесь: деньги на четверых, суточные и квартирные. Одежда, — он показал на стул, где лежали пальто, сапоги, ушанки. Сверху лежала профессорская дубленка.
— Это вам. — Мальцев похлопал по ней ладошкой.
Трошкин посмотрел, но ничего не сказал.
— А почему четыре? — обеспокоенно спросил он. — Что же, мне и этого Василия Алибабаевича с собой водить?
— Придется. Если его сейчас арестовать, у тех двоих будет лишний повод для подозрений. В Москве будете жить по адресу: 7-й Строительный переулок, дом 8.
— Квартира? — уточнил Трошкин.
— Выбирайте любую — этот дом подготовлен к сносу. Жильцы выселены.
— Да ведь там не топят, наверное! — забеспокоился Мальцев.
— Не топят, — согласился лейтенант, — и света нет.
— Вот видите. А может быть, они остановятся на даче? У меня под Москвой зимняя дача, — предложил Мальцев.
— Спасибо, — отказался Трошкин. — Только на нейтральной территории мне будет спокойнее.
Он расписался в ведомости, положил деньги в карман.
— Поезд отходит в 18.30 с городского вокзала, — объяснил Славин.
— А билеты? — спросил Трошкин.
— Видите ли, в чем дело… — Славин слегка замялся. — Тут есть одна тонкость… У вашего двойника странная привычка: он никогда не пользуется самолетами, не садится в поезд — он передвигается исключительно в ящиках под вагонами. И об этом знает воровской мир…
— А может, у него еще есть какие-нибудь привычки, о которых вы забыли мне сообщить и которые знает весь воровской мир? — поинтересовался Трошкин.
— А знаете, — обрадованно сказал Мальцев, — это не так уж плохо! В бытность свою беспризорным я всю страну исколесил под вагонами! Я ведь из беспризорных… Это было прекрасное время!

Поезд шел, равнодушно стуча колесами, подрагивая на стыках рельсов. В купе международного вагона Славин и Мальцев пили чай с лимоном, за окном тянулись заснеженные поля, а под вагонами в аккумуляторных ящиках тряслись Хмырь, Косой, Али-Баба и Трошкин.
Стараясь перекричать грохот колес, Косой пел:

— Я-я-лта, где растет голубой виноград!..
По зеркальной поверхности замерзшего пруда под музыку носились на коньках дети.
Сквозь разбитое стекло старого дома, покинутого жильцами и огороженного забором, сверху, с четвертого этажа, на каток смотрел Али-Баба.
По комнате гулял ветер, приподымая обрывки старых газет. В одном углу валялся старый комод с поломанными ящиками, а в другом — на полу, скрестив ноги, сидели Хмырь и Косой. Хмырь был в длинном, не по росту черном суконном пальто, а Косой — в светлой профессорской дубленке, порядком измазанной мазутом. Оба курили и с брезгливым неодобрением глядели на Трошкина, который посреди комнаты делал утреннюю гимнастику.
— Раз-два, — весело подбадривал себя Трошкин, — ручками похлопаем, раз-два, ножками потопаем!
— Во дает! — тихо прокомментировал Косой. — Видно, он здорово башкой треснулся!
Трошкин покосился на «приятелей», запел:
— Сколько я зарезал, сколько перерезал… — и высоко, как спортсмен, приподнимая колени, выбежал из комнаты.
Трошкин вбежал на кухню. Из крана свисали две тоненькие прозрачные сосульки. На кухне стояли отслужившие свое столы, стены были когда-то покрыты масляной краской, теперь вздулись пузырями. В углу валялся ржавый примус. Трошкин подобрал его и принес в комнату.
— На! — протянул он примус Али-Бабе. — Вот тебе два рубля! — Он достал деньги. — Купишь картошки, масла. Пошли!
* * *
Возле забора стояло такси с зеленым огоньком.
— Эй, шеф! — негромко окликнул Косой, выглядывая из-за забора. — Свободен? Шеф кивнул. Это был Славин.

Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье — Хмырь и Трошкин.
— Этот? — спросил шофер у Косого. — Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.
— Ну человек! — возмутился Косой. — Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое… — Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.
— Елка, что ли? — не понял Славин.
— Сам ты елка! — разозлился Косой. — Тебе говорят: во! — Косой снова растопырил пальцы.
— Да говори ты толком! — закричал на Косого Хмырь. — Александр Александрович, — повернулся он к Трошкину, — может, сам вспомнишь, а то уже восемь рублей наездили… — Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул под сиденье.
— Пруд там был? — спросил Славин.
— Не было. Лужи были, — отрезал Косой.
— Может, памятник? — подсказал Трошкин.
— Памятник был.
— Чей памятник? — спросил Славин.
— А я знаю? Мужик какой-то.
— С бородой?
— Не.
— С бакенбардами?
— Да не помню я! — заорал Косой. — В пиджаке.
— Сидит?
— Кто? — не понял Косой.
Славин уже потерял всякое терпение и выразительно посмотрел на Трошкина, выражая ему полное сочувствие.
— Ну мужик этот! — заорал уже Славин.
— Во деревня! — снисходительно сказал Косой. — Ну ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!
Славин остановил машину.
— Отдохнем немножко, — предложил он.
Все замолчали, настроение было удрученное.
— Может, Сиреневый бульвар? — спросил Трошкин у Славина.
— Нет там никакого памятника, — устало сказал Славин.
— А вот там за углом театр Маяковского, — неожиданно сообщил Хмырь.
— Не было там никакого театра, — возразил Косой.
— Это я так… Мы с женой в 59-м году приезжали в отпуск, все театры обошли, — объяснил Хмырь.
— А где она, жена? — спросил Трошкин.
— Нету.
— Умерла?
— Не-а. Это я умер. — Хмырь застучал пальцами по спинке сиденья. — А чего мы стоим? — вдруг спохватился он. — Чего деньгами швыряемся? Поехали!
— Куда? — спросил Славин.
— Домой, — вздохнул Трошкин.

Машина остановилась у забора напротив катка.
— Восемь семьдесят, — сказал Славин.
Трошкин полез в карман.
— Карту купи, лапоть! — на прощание посоветовал Славину Косой.
— Вот билеты. — Славин незаметно протянул Трошкину билеты. — Проверим вариант с гардеробщиком…
— Ладно… Вот что, Володя, узнайте мне, пожалуйста, адрес жены Шереметьева: где она и что…
— Во! — раздался вдруг торжествующий вопль Косого. — Нашел! Во!
Трошкин и Славин подбежали к орущему Косому.
— Вон мужик в пиджаке. — Он выбросил палец в сторону памятника Грибоедову. — А вон оно! Дерево! — Напротив в витрине цветочного магазина стояла пальма в кадке. — А ты говорил: елка! — передразнил Косой Славина.

Дверь отворил лохматый парень в очках.
— Вам кого? — спросил парень.
— Вы меня не узнаете? — робко спросил Трошкин. — Я был у вас месяц назад.
— У кого? — не понял парень. — У меня?
— А может, еще кто-нибудь дома есть, кто бы мог меня узнать? — с надеждой спросил Трошкин.
— Никого нет. — Парень пожал плечами.
— Ну простите, — извинился Евгений Иванович.
— Пожалуйста!
Парень закрыл дверь, а Трошкин позвонил в следующую квартиру.
Открыла розовощекая молодая женщина в ситцевом халате.
— Вы меня узнаете? — сразу спросил Трошкин, приобретя уже некоторый навык.
— Узнаю.
— Здравствуйте! — обрадовался Трошкин.
— Сейчас, — неопределенно ответила молодая женщина и закрыла дверь.
Трошкин заволновался, полагая, что сейчас снова откроется дверь и ему протянут злополучный шлем.
Дверь отворилась, и женщина молча хлестнула веником Трошкина по лицу.
— Вот тебе, гадина! — сказала она и захлопнула дверь.
Трошкин позвонил еще и отскочил к лестнице, чтобы его не достали веником. Но бить больше его не стали.
Из двери вышел детина с широкими плечами и короткой шеей.
— Послушай, Доцент! — сказал детина, надвигаясь на Трошкина. — Я тебе говорил, что я завязал? Говорил. Я тебе говорил: не ходи? Говорил. Я тебе говорил: с лестницы спущу?
Трошкин со страхом глядел на надвигающегося человека.
— Говорил?
— Говорил, — растерянно подтвердил Трошкин.
— Ну вот и не обижайся!..
И заведующий детсадом № 83 ласточкой вылетел из подъезда и растянулся на тротуаре.

— Я-л-та! Там живет голубой цыган… — пел Али-Баба, по-своему запомнивший песню Косого. — Ял-та, ля-ля-ля-ля паровоз…
Он расхаживал по покинутому дому и искал, чем можно поживиться.
Подходящего было мало: разбитый репродуктор, ржавый детский горшок и непонятно откуда взявшийся гипсовый пионер с трубой.
— Ял-та… — Али-Баба взял под мышку пионера и понес. Он вышел на лестничную клетку и тут столкнулся со своими.
— Что это у тебя? — спросил Трошкин, постучав пальцем по гипсовому пионеру. Нос и щека у Трошкина были оцарапаны.
— Надо, — загадочно ответил Али-Баба и зашагал наверх. — Ноги вытирайте, пожалуйста! — приказал он, когда они подошли к дверям «своей» квартиры. У порога лежал половичок из разноцветных лоскутов. Али-Баба первым вытер ноги, показывая пример, и прошел.
Трошкин, Косой и Хмырь тоже вытерли ноги, прошли по коридору, открыли дверь и — остолбенели…
Комнату было не узнать. Это была прекрасная комната! Дыра в окне забита старым одеялом, на подоконнике — маленький колючий кактус в разбитом горшке, на стене — старые остановившиеся часы, под часами — пианино без крышки, на пианино — гипсовый пионер с трубой.
Посреди комнаты лежал полосатый половик, на половике стоял круглый стол, на столе — две ложки, три вилки, одна тарелка и таз с дымящейся горячей картошкой. Здесь же стоял чайник, а на нем толстая кукла-баба с грязным ватным подолом. А надо всей этой роскошью царил портрет красивой японки в купальнике, вырванный из календаря.

— Кушать подано, — сдержанно объявил Али-Баба, пытаясь скрыть внутреннее ликование. — Садитесь жрать, пожалуйста! — галантно пригласил он.
Трошкин снял пальто, повесил его у двери и, потирая руки, сел к столу.
— Картошечка! — радостно отметил Косой, хватая руками картошку и обжигаясь. — А еще вкусно, если ее в золе испечь. Мы в детдоме, когда в поход ходили… костер разожжем, побросаем ее туда…
— А вот у меня на фронте был случай, — вспомнил вдруг Трошкин, — когда мы Венгрию отбили…
— Во заливает! — покрутил головой Косой. — На фронте… Тебя, наверное, сегодня как с лестницы башкой скинули, так у тебя и вторая половина отказала.
— Хе-хе, — неловко хихикнул Трошкин, понимая свою тактическую оплошность. — Да, действительно.
С улицы послышались голоса.
Хмырь подошел к окну и стал смотреть. Все тоже подошли к окну.
Посреди пустого катка стояла громадная пушистая елка, и двое рабочих на стремянках окутывали ее гирляндами из лампочек.
— В лесу родилась елочка… В лесу она росла… — пропел Косой.
Трошкин посмотрел на него, отошел к пианино, взял несколько аккордов. Инструмент ответил неверными дребезжащими звуками.
— Давайте вместе, — сказал Трошкин и запел:

В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
Зимой и летом стройная,
Зеленая была, —
подхватил Косой.
— Бум-ба, бум-бум-ба… — загудел басом Али-Баба вдохновенно.
А Хмырь не пел. Воспользовавшись тем, что на него не смотрят, он подкрался к трошкинскому пальто, запустил руку в карман, вытащил деньги и, приподняв половицу, спрятал их туда.
— И вот она нарядная на Новый год пришла… И много-много радости детишкам принесла!
— Бум-бум-бум!
— Сан Саныч… — Али-Баба решил использовать хорошее настроение начальства. — Давай червонец, пожалуйста. Газовую керосинку буду покупать. Примус очень худой — пожар может быть.
— Есть выдать червонец! — весело отозвался Трошкин. Он шагнул к пальто, сунул руку в карман — карман был пуст.
Трошкин обыскал все карманы — денег не было!
— Нету… — растерянно сообщил он. — Были, а теперь нет.
— Потерял? — участливо спросил Хмырь, глядя на Трошкина невинными голубыми глазами. — Выронил, наверно…
— Да не… — сказал Косой. — Это таксист спер. Точно, таксист. Мне сразу его рожа не понравилась.
— Вот те на… — Огорченный Трошкин сел на диван и почесал себя по парику. — Что ж делать теперь?
— Керосинку очень надо покупать, — напомнил Али-Баба. — Примус с очень большой дыркой.
— Отвались! — прикрикнул на Али-Бабу Хмырь. — На дело, Доцент, идти надо, — сказал он Трошкину. — Когда еще мы каску найдем.
— Воровать хотите? — мрачно спросил Трошкин.
— Ай-яй-яй! — зацокал языком Али-Баба. — Можно дырку запаять, — предложил он выход из создавшегося положения. Воровать Али-Бабе совсем не хотелось.
— Заткнись, — отмахнулся Хмырь. — Вот что. Ты, Сан Саныч, отдыхай, а мы с Косым на вокзальчик сбегаем. Пора и нам на тебя поработать. Да, Федя? — повернулся он к Косому.
— Точно, — согласился Косой. — Только зачем на вокзал? Вот тут проходной двор… Гопстоп, и любая сумочка наша. А, Доцент?
Трошкин с ненавистью смотрел на своих «друзей».
— Все вместе пойдем, — наконец проговорил он.

Из подъезда трошкинского дома вышла трошкинская бабушка с авоськой в руке.
А из-за трансформаторной будки за ней следили ее внук и три бандита.
Бабушка скрылась в арке ворот.
— Объясняю дислокацию, — распорядился Трошкин. — На шухере: Василий Алибабаевич — во дворе, Гаврила Петрович — в подъезде. Выполняйте! — приказал он.
Возле своей двери на лестничной площадке Трошкин извлек из кармана драные варежки, надел их на руки, потом достал ключ от собственных дверей, отомкнул замок и проник в собственную квартиру.
— Стой здесь, — приказал Трошкин Косому. — Ничего не трогать. Отпечатки пальцев оставишь…
Трошкин прошел в свою комнату, сел к письменному столу, открыл ящик и вынул деньги. Посмотрел, подумал, бросил обратно в ящик пять рублей и сунул деньги в карман.
Пора было вставать и возвращаться в свою доцентовскую жизнь. Трошкин медлил, сидел, устало свесив руки, смотрел перед собой. Над письменным столом висели детские фотографии — штук сорок или пятьдесят. С них глядели на Трошкина смеющиеся детские лица — отчаянно хохочущие и лукаво улыбающиеся, за каждой улыбкой вставал характер. Трошкин коллекционировал детский смех.
На каждой фотокарточке аккуратно были написаны имя и фамилия обладателя и год. На верхних фотокарточках, где стоял 47-й год, дети были худенькие, бедно одетые, и сами карточки выцветшие, с желтыми пятнами. Чем позже были датированы карточки, тем заметнее менялись их качество, облик и одежда детей.
Косой тем временем скучал в столовой, поглядывая вокруг безо всякого выражения. Поживиться было действительно нечем: в столовой стоял стол, сервант с посудой и диван. Косой приостановился возле дивана и от нечего делать приподнял ногой сиденье дивана. Он сделал это небрежно, ни на что не рассчитывая, и вдруг замер, пораженный. Под сиденьем сверху лежал костюм с отливом!

Во дворе на лавочке, нахохлившись как воробей, сидел Али-Баба. Перед ним краснощекая дворничиха расчищала дорожку.
— Ай-я-яй! — горестно зацокал Али-Баба и покрутил головой. — Тьфу! — Он в сердцах плюнул на снег, как бы подытоживая свое внутреннее состояние.
Дворничиха разогнулась и посмотрела на горестно согнувшегося, удрученного человека.
— Чего вздыхаешь? — посочувствовала она.
— Шакал я паршивый, — отозвался Али-Баба скорее себе, своим мыслям, чем дворничихе. — Все ворую, ворую…
— Что ж ты воруешь? — удивилась дворничиха.
— А! — Али-Баба махнул рукой. — На шухере здесь сижу.
Из подъезда тем временем вышли Трошкин, Косой и Хмырь, тихонько свистнули Али-Бабе.
— О! Украли уже! — отметил Али-Баба. — Ну, я пошел, — попрощался он с дворничихой.
Дворничиха некоторое время озадаченно смотрела вслед удаляющейся четверке, потом крикнула:
— Эй!
— Все! — сказал Косой. — Кина не будет, электричество кончилось! — И первый бросился бежать.
— Стой! — заорала дворничиха и, сунув в рот свисток на веревочке, засвистела на весь свет.

Четверо грабителей с завидной скоростью неслись посреди улицы. За ними почти по пятам бежала дворничиха.
— Держи воров! — кричала она.
Жулики свернули за угол, и Трошкин остановился как вкопанный. Навстречу ему шли Елена Николаевна и следом за ней, как утята за мамой-уткой, старшая группа детского сада № 83.
Косой, Хмырь и Али-Баба обогнули колонну и помчались дальше, а Трошкин стоял и смотрел во все глаза и не мог двинуться с места.
— Евгений Иваныч! — ахнула Елена Николаевна.
— Здравствуйте, Евгений Иваныч! — восторженно и нестройно заорали дети.
Евгений Иванович понял, что надо сворачивать, но на него уже набегала дворничиха. Выхода не было: заведующий детским садом, Евгений Иванович Трошкин, разбежался и сиганул через высокий забор.

Ночь. Мягко шурша щетками по пустому катку, двигался снегоочиститель, оставляя позади себя зеркальную полосу. И в этой матово поблескивающей поверхности, отражаясь, то вспыхивали, то гасли разноцветные огни — проверяли освещение елки.
Четверо лежали поперек широкой тахты, подставив под ноги табуретки. Спали в пальто и шапках, укрывшись половиком — тем, что днем красовался на полу.
Хмырь не спал. Он лежал с краю, смотрел в потолок остановившимися глазами. На потолок время от времени ложились причудливые тени от мигающей за окном елки.
— Доцент, а Доцент, — тихонько позвал Хмырь лежащего рядом Трошкина. — Сан Саныч! — Он потеребил его за плечо.
— А-а-а! — заорал Трошкин, просыпаясь. «Воровская жизнь» давала себя знать.
— Маскироваться надо, — сказал Хмырь.
— Что? — не понял Трошкин.
— Засекли нас. Теперь так на улицу не покажешься. Заметут.
— Ну? — спросил со сна Трошкин, стараясь не проснуться окончательно.
— Вот я и говорю: маскироваться надо.
— Давай, — согласился Трошкин и заснул.

Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках.
Из шатра с вывеской «Хозтовары» высунулась голова Али-Бабы. Али-Баба огляделся по сторонам и перебежал в шатер с вывеской «Женская обувь». К груди он прижимал новенький керогаз.
— Три пары сапог для женщины по одиннадцать пятьдесят, — обратился он к продавщице в форме Снегурочки. — Сорок, сорок два, сорок четыре.
— Ого! — удивилась Снегурочка. Она сняла с полки две коробки, поставила перед Али-Бабой. — Вот сорок, вот сорок два.
— А сорок четыре?
— Только такие. — Она поставила на прилавок огромные лакированные туфли на высоких шпильках.

Вечер. Театральная площадь. Из троллейбуса вышли три женщины — толстая курносая в цветастом платке, низенькая старушка, по-монашески обвязанная поверх фетровой шапки темной косынкой, и девушка в лохматой синтетической шапке, в дубленке, из-под которой виднелись кривые жилистые ноги в чулочках сеточкой и лакированных туфлях на шпильках.
— Брр-рр, — сказала девушка басом и заскакала, пытаясь согреться. — И как это только бабы без штанов в одних чулках ходят?
— Привычка, — сказала старуха.
Это были Трошкин, Хмырь и Косой.

На контроле три подруги предъявили билеты и оказались в вестибюле Большого театра.
За деревянным барьером ловко работал гардеробщик — худой, с нервным лицом и торчащими ушами.
— Этот! — тихо сказал Хмырь.
Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд. Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.
Гардеробщик тоже едва заметно кивнул, что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.
— Узнаешь? — Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.
Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.
— Узнаешь? — еще раз спросил Трошкин, робея.
Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.
— Завтра у фонтана, против театра, в пять! — тихо сказал он.

— Ну? — с нетерпением спросил Хмырь, когда Трошкин вышел из гардеробной. — У него?
— Неясно, — неопределенно ответил Трошкин. — Пошли! — Ему было неприятно расхаживать на людях в бабьем обличье.
— Нельзя, — сказал Хмырь, кивком головы показав на двух милицейских офицеров, стоявших у выхода. — Переждать надо.

Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился, пораженный: там стояли три женщины.
Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:
— Девочки, а вы не ошиблись, случаем?
— Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? — свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.
— Извините, — проговорил человек и вышел.
— Застукают здесь! — испугался Хмырь. — В дамский идти надо…
— Пойдем в зал, — сердито сказал Трошкин. — В зале нас никто искать не будет.
— Прямо так? — спросил Косой.
— Нет. В мужском варианте.
Трошкин и Хмырь вошли в кабину. Косой снял дубленку и положил ее на подоконник. Под дубленкой на нем оказался краденый трошкинский костюм: пиджак с орденскими колодками и брюки, закатанные выше колен. Косой поднял сначала правую ногу, отломал от туфель каблук, потом точно так же поступил с левым. Обломанные туфли не походили на мужские — получились остроносые чувяки с задранными носами, как у Аладдина. Косой раскатал брюки и прошел в зеркально-кафельную умывальную комнату. Зеркала сразу отразили Косого в новом костюме — со всех сторон, анфас и в профиль. Костюм сидел мешком — он был ему короток и широк, но Косой очень нравился себе.
В этих же зеркалах отразились появившиеся в тренировочных костюмах Трошкин и Хмырь.
— Ну как? — Косой кокетливо повернулся, развесив руки. — Битте дритте, данке шен, — добавил он, думая, что походит на иностранца.
— Где взял? — ревниво спросил завидущий Хмырь, ощупывая материал.
— Попался! — кто-то сзади с силой хлопнул Косого по плечу.
Косой весь сжался, втянул голову в плечи — за ним стоял парень в кожаном пиджаке с университетским значком.
— Не узнаешь, Федор? — улыбался парень.
— Мишка… — неуверенно произнес Косой, испуганно глядя.
— Здорово! — Мишка похлопал Косого по плечу. — А я смотрю — ты или не ты…
— Я, — заулыбался Косой. — Братцы, познакомьтесь, это Мишка. Мы с ним вместе в детдоме были… Ну, где ты? Что ты?
— На «Шарикоподшипнике», инженер. А ты?
— Я?..
— Вор он, — вдруг сказал Трошкин.
— Что вы сказали? — не понял Мишка.
— Вор! — Трошкин шагнул к Косому, отколол орденские планки, сунул их в карман и вышел.
— Что это он? — спросил Мишка Косого.
— Да так… Хе-хе, — насильно хохотнул Косой. — Шутка. Ну пока, привет, — и выбежал.
Разрозненные звуки плавали над залом Большого театра. Оркестр настраивал инструменты.
Наши герои сидели в пятом ряду партера: милиция проводила операцию с размахом.
Рядом с Косым сидела высокая женщина в меховой пелерине. На коленях у нее лежал бинокль.
— Тетя, а тетя! — тихонько позвал Косой.
«Тетя» не отзывалась. Тогда Косой потолкал ее локтем.
— Бинокль дай поглядеть, — попросил он.
— Же не компранца! — сказала женщина.
— Бинокль, гражданочка. Бинокль! — повторил Косой и, чтоб быть понятым, приставил к глазам кулаки и посмотрел в них.
Француженка улыбнулась и протянула Косому бинокль.
— Я отдам, не бойся! — хмуро заверил ее Косой. Он встал и, настроив бинокль, стал искать кого-то в публике.
Приближенный биноклем Мишка сидел, облокотившись на барьер третьего яруса, и, улыбаясь, говорил что-то сидевшей рядом девушке.
Трошкин проследил за взглядом Косого.
— Дай-ка. — Он взял у Косого бинокль, посмотрел.
— Это его жена? — шепотом спросил Трошкин, возвращая бинокль Косому.
— Откуда я знаю… — буркнул Косой.
— Что, давно не виделись?
— Знаешь что, Доцент, ты, конечно, вор авторитетный, — с глубокой обидой шептал Косой. — Ну и дал бы мне по морде. Только зачем ты при Мишке? Мишка, он знаешь какой… Не то что мы. Он, видал, как обрадовался, а ты при нем… — Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать.
— Ну и что? — сказал Трошкин. — Подумаешь, инженер. Что у него за жизнь? Ну, сходит в театр, ну, съездит летом в Ялту. Придет домой с работы, а там жена, дети. Никто его не ловит, ни от кого он не бегает. Тоска. А ты… Ты — вор. Джентльмен удачи. Украл, выпил — в тюрьму, украл, выпил — в тюрьму…
— Да тише вы! — зашипел Хмырь.
Поднялся занавес.

«Ялта, где растет голубой цыган», — пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку.

Старый дом пылал хорошо и красиво, и поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.
Автор зрелища — Али-Баба — скромно стоял в сторонке, держа в одной руке чайник, в другой бабу с ватным подолом.
Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.
— Все, — грустно сказал Косой. — Кина не будет, электричество кончилось.
Помолчали.
— Деньги! — вдруг завопил Хмырь. — Деньги там под половицей лежат! — И кинулся к горящему дому.
— Старуху! Старуху держите! — заволновались в толпе.
Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и вместо того, чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:
— А, падла! Так вот кто деньги украл!
А старуха к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответь за падлу!» — пошла на девку в дубленке.
Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья — толстая, в косынке — и, крикнув: «Отставить», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.
Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» — и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней — свирепая девка, следом — толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.

Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины.
Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.
Возле автоматной будки Трошкин остановился.
— Стойте здесь! — приказал он.
Троица отошла к стене дома, куда им показал Трошкин.
— И ни шагу в сторону! Убью!
Трошкин вошел в автомат и стал звонить.
Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. А перед ними шли беспечные люди, которые ни от кого не бегали, и каждого ждало где-то светящееся окно.
— Слаломисты, снег пушистый, — неслось из репродукторов, — воздух чистый, у-а-у!
— Вот тебе и у-а-у… — сказал Косой.

— Раз-два! Три прихлопа! Раз-два, три притопа! — командовал Трошкин. На вытоптанной площадке перед окруженной старыми соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.
Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.
— …А теперь переходим к водным процедурам, — распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снега, потер им себя по голому животу.
— А у меня насморк! — заныл Косой.
— Пасть разорву!..
— Только это и знаешь… — Косой нехотя подчинился.

— Алло, алло, квартира Трошкиных? Свердловск вызывает, — кричал Трошкин женским голосом в телефонную трубку, но не из Свердловска, а со второго этажа профессорской дачи, из кабинета Мальцева. Трошкин подул, посвистел и погудел в трубку, потом радостно закричал уже своим, трошкинским голосом: — Мама! Здравствуй, это я! С наступающим! Позвони ко мне на работу, скажи, что конференция затягивается, пусть Елена Николаевна возьмет маски у Саруханяна: зайчиков, лисичек и кошечек. Волков и свиней не брать категорически! Запомнила?

Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге. На ковре, скрестив ноги по-турецки, сидел Али-Баба, чистил картошку. Из-под его пальцев вился серпантин из картофельной шелухи и падал в хрустальную вазу.
А Косой, разложив на столе пиджак от трошкинского костюма, колдовал над ним, вооружившись ножницами.
— Ялта, где растет голубой цыган… — пел Али-Баба.
— Во дурак! — с восхищением сказал Косой. — Виноград!
— Ялта, ляляляляляляля, паровоз. — Али-Баба не обратил внимания на критику. Своя песня ему нравилась больше. — Какой шакал этот доцентовский кунак! — заметил он. — Какой большой дом украл…
— А сколько может стоить такая дача? — задумчиво спросил Хмырь, меланхолично пуская голубые кольца душистого дыма.
— Тыщи полторы, не меньше, — сказал наивный Косой. — А то и все две…
— Считай, в десять раз больше, — поправил Хмырь, оглядывая гостиную. — Возьмем шлем, приобрету себе такую хату, сосны срежу и огурцы посажу…
— А к тебе приедет черный машина с решеткой, — продолжил Али-Баба, — скажут: «Тук-тук-тук, здрасьте, Гаврила Петрович!»
Косой вздохнул, взял со стола ножницы и с недовольным лицом разрезал трошкинский пиджак.
В гостиную со второго этажа спустился Трошкин, подошел к Хмырю, выдернул у него изо рта сигару, выкинул в открытую форточку.
— Я же предупреждал: ничего не трогать! — с раздражением сказал Трошкин.
— А он еще губной помадой на зеркале голую бабу нарисовал, — тут же наябедничал Косой.
— Ты что это делаешь? — с ужасом проговорил Трошкин, глядя на свой разрезанный пиджак.
— Разрезы, — поделился Косой.
— Сан Саныч, давай червонец, пожалуйста, — попросил Али-Баба, — газовую керосинку буду покупать, а то тут плитка не горит совсем!
— У-у-у! — застонал Трошкин. Запасы его терпения подходили к концу. — Слушай мою команду! — заорал он плачущим голосом. — Я поехал в город. Без меня ничего не трогать — раз! Огонь не разводить — два! Пищу есть сырую! Из дачи не выходить! Кто ослушается — убью! Вот падла буду, — поклялся Трошкин, — век воли не видать. Вот честное слово!

С электрички на заснеженную платформу сошли двое: профессор Мальцев в летнем пальто и его жена Людмила в дорогой шубе.
— Вот видишь, уже почти час, а в два у меня совещание. Поехали обратно! — раздраженно сказал Мальцев.
— Ну и езжай обратно. Я тебя не звала. — Людмила пошла по платформе.
— Люся! — Профессор догнал жену, взял за локоть. — У людей серьезная умственная работа, а мы потревожим их, отвлечем. Это неприлично.
— А по-моему, неприлично забросить своих коллег за город и не оказывать им никакого внимания. Когда ты был в Томске, с тобой носились как с писаной торбой.
Людмила высвободила руку и пошла. Профессор — за ней.
Людмила поднялась на крыльцо, позвонила в дверь.
Никто не отозвался.
— Вот видишь, нету никого, — обрадовался Мальцев.
Людмила позвонила настойчивее.
— Открыто! — донеслось из-за двери.
Людмила толкнула дверь и в сумерках прихожей увидела двоих с поднятыми руками.
Наступила пауза. Обе пары с недоумением разглядывали друг друга.
— Это они? — тихо удивилась Людмила.
— Вроде, — неуверенно отозвался Мальцев.
— Разве вы не знакомы?
— Как это не знакомы? Это товарищ Хмырь, это товарищ Косой. Здравствуйте, дорогие! — закричал Мальцев и кинулся обнимать обалдевших жуликов.

Али-Баба стирал в ванной комнате, с остервенением терзая в руках простыни.
— Это Али-Баба! Наш младший научный сотрудник, — сообщил Мальцев Людмиле, заглянув в ванную.
— Ну какие молодцы! — растроганно проговорила Людмила. — А вот моего Николая Георгиевича ни за что стирать не заставишь.
— Доцент бы заставил, — мрачно сказал Али-Баба.
Общество прошло в гостиную. Сели.
— Ну вот что! — сказала Людмила. — Я знаю, что вы очень заняты. Но сегодня Новый год, и мы вас всех приглашаем к себе в нашу городскую квартиру. Народу будет немного. Только свои из академии. Договорились? — Людмила ласково глядела на Косого и Хмыря.
— Они не могут, — сказал Мальцев.
— Коля! — Людмила выразительно посмотрела на мужа.
— Договорились, — согласился Косой. — Адрес давай…
— А мы еще не решили, — поспешно сказал Мальцев, — может, мы еще к Мельниковым пойдем.
— Как это к Мельниковым? — возмутилась Людмила. — Тогда зачем я два дня не отхожу от плиты?
Вошел Али-Баба, поставил перед гостями хлеб, соль и сырую картошку.
— Нате, жрите! — сказал он и ушел.
— Это что такое? — удивилась Людмила.
— Картошка, — сказал Мальцев.
— Я вижу, что картошка. А почему она сырая?
— Доцент так велел, — объяснил Косой.
Мальцев решительно взял из вазы картофелину и стал ее есть, как едят яблоко.
— Коля… — удивилась Людмила.
— А что? Вот хунзакуты, племя на севере Индии, употребляют в пищу только сырые овощи, и это самые здоровые люди на земле. Мак-Кэрисон провел опыт: 1200 крыс, содержавшихся на рационе небогатой лондонской семьи — хлеб, сельдь, сахар, консервированные и вареные овощи, — приобрели болезни, распространенные среди лондонцев: легочные и желудочные. А другие 1200 крыс, питавшихся тем же, что и хунзакуты, были абсолютно здоровы. По словам Аллена Баника из США, восьмидесятилетние женщины в Хунзе выглядят, как наши сорокалетние, — сообщил Мальцев.
Людмила взяла из вазы сырую картошину и изящно надкусила.
Косой поверил и тоже взял картошину. Пожевал и выплюнул. Потом круто посолил, откусил, пожевал и снова выплюнул в кулак и спрятал в карман.
— В лагере и то горячее дают, — пожаловался он.
— В каком лагере? — не поняла Людмила.
— А давайте споем что-нибудь все вместе! — предложил Мальцев и первый громко заорал:

Жил да был черный кот у ворот…
— Коля! — Людмила с упреком посмотрела на мужа.
— А что ты меня все время одергиваешь: Коля, Коля… — разозлился Мальцев. — Что, я уже не могу спеть со своими друзьями?
— Вот скажите, товарищ Хмырь, вы так же со своей женой разговариваете?
Хмырь промолчал.
— Вот видишь, а я десять лет тебя прошу, чтобы ты взял меня с собой в экспедицию. Товарищ Хмырь, скажите, а вот есть же у вас должности, которые не требуют специальных знаний?
— Ну это смотря кем работать, — компетентно вмешался Косой. — Если медвежатником, то тут, конечно, техника, слесарное дело. Если скок лепить, тоже обратно ж замки. А если, скажем, как Хмырь по вокзалам… Ой!
Хмырь с силой пнул Косого под столом.
— А если, скажем, поварихой? — спросила Людмила, которая ни слова не поняла в «научной» терминологии Косого.
— Да тут чего… недоложил, недовесил, это каждый дурак может.
Хмырь снова с силой пнул Косого под столом. Шепнул:
— Дурак, она думает, мы ученые.
— А вообще все зависит от способностей, — вывернулся Косой. — Вот один мой знакомый… тоже ученый, у него три класса образования, а он десятку за полчаса так нарисует — не отличишь от настоящей.
— О! Шахматы! — вдруг завопил Мальцев. — Кто играет в шахматы?
— Я! — сказал Хмырь.

На лестничной площадке дома против сквера стояли двое: гардеробщик и высокий человек в серой кепке. Смотрели в окно. Отсюда были видны фонтан и сидящий на лавочке Трошкин.
— Ну? — спросил гардеробщик. — Он?
— Черт его знает… Проверю.
Человек в кепке пошел вниз по лестнице. Вышел из подъезда, пересек Театральную площадь. Подошел к Трошкину.
— Простите, спичек не найдется? — спросил человек в кепке.
— Не курю, — вежливо ответил Трошкин.
Человек отошел. Трошкин посмотрел на часы, потом перевел глаза в сторону. В стороне в белой «Волге» сидел Славин и тоже смотрел на часы.
Трошкин встал, нетерпеливо прошелся вокруг фонтана, снова сел.
— Он, — сказал человек в кепке, поднявшись к гардеробщику.
Гардеробщик достал из кармана театральный бинокль, навел на Трошкина.
Трошкин поднялся и зашагал к белой машине. Сел в нее возле водителя, что-то сказал ему, показывая на часы. Водитель что-то проговорил в микрофон по рации. Машина тронулась.
— Легавый, — сказал гардеробщик.
Человек в кепке кивнул.

— Раз, два, три, четыре! — Хмырь стоял над Мальцевым, с деловитой жестокостью всаживая ему щелчки в лоб.
— С оттяжкой, с оттяжкой бей, — руководил Косой. — Да не так. Дай я.
— Десять! — провозгласил Хмырь, всаживая последний щелчок. — Все.
— Ну все, — сказала Людмила, поднимаясь. — Поехали, Коля.
— Еще одну партию! — потребовал самолюбивый Мальцев. — Последнюю. Блиц! Ходите.
Людмила села рядом с Али-Бабой, сказала, извиняясь за мужа:
— Николай Георгиевич когда входит в азарт, обо всем забывает.
— Слушай, хозяйка, — гнул свою линию Али-Баба, — газовую керосинку надо покупать. Плитка совсем плохо горит.
— Ой, простите, я не так пошел, — сказал Мальцев.
— Карте место, — сказал Косой.
— А вы вообще отойдите, пожалуйста, — сказал Мальцев Косому.
— Коля! — одернула Людмила.
— Товарищ Хмырь, — категорически заявил профессор, — скажите товарищу Косому, пусть отойдет: он мне на нервы действует.
— Отвались, — велел Косому Хмырь.
— Пожалуйста. — Косой презрительно пожал плечами. — Сам играть не умеет и сразу — Косой, Косой… Барыга! — Он отошел.
— Так. Значит, мой ход, — сказал себе Мальцев.
— Нет, мой, — возразил Хмырь. — Вы уже пошли.
— Слушайте, прошу вас как человека, отдайте ход!
— Не отдам!
— Отдайте!
— Не отдам!
— Вы что? — Мальцев вытаращил на Хмыря глаза. — Вы что, не понимаете, когда с вами по-человечески разговаривают?! Отдайте ход, ворюга!
— Ну это уже немыслимо! — Людмила поднялась и смешала на доске шахматы. — Пошли, Коля! — Она потянула Мальцева за рукав.
— Что ты ко мне привязалась?! — заорал на жену Мальцев. — Что ты мне жить не даешь, дышать не даешь?! Коля-Коля-Коля! — обидно передразнил он.
— Так… — проговорила Людмила. — Спасибо. Можешь идти встречать Новый год у Мельниковых или где тебе угодно. И я тебя очень прошу отныне не приставать ко мне ни со своими друзьями, ни со своим шлемом, ни со своим Александром Македонским. До свидания, товарищи! — самолюбиво попрощалась Людмила и ушла.
— Ну ладно, я проиграл, — сказал Мальцев Хмырю, смущенный уходом жены. — Давай бей, и я пошел. — Мальцев подставил лоб.
Хмырь спокойно поднялся из-за стола, подошел к двери, запер ее.
— Ты что делаешь? — растерялся Мальцев.
Хмырь так же молча подошел к столу, взял хрустальную вазу с картошкой, высоко поднял ее над головой. Косой, Мальцев и Али-Баба с удивлением следили за его действиями.
— Отдашь шлем? — спросил Хмырь.
— Какой шлем? — растерялся Мальцев.
— Который тебе Доцент отдал.
— Абсурд! — усмехнулся Мальцев.
Хмырь разжал пальцы, ваза грохнулась об пол, и сырая картошка раскатилась по полу.
— Это раз! — предупредил Хмырь. Подошел к стене, снял стенные часы с кукушкой.
— Мой тебе совет: не темни. Все же ясно, твоя маруха раскололась. Давай: три четверти нам, одна тебе. Ну? Согласен? — Хмырь поднял над головой часы.
Мальцев промолчал.
Хмырь грохнул об пол часы и сказал:
— Это два. Ну? Всю дачу переколочу.
Мальцев усмехнулся, встал, взял стул и, размахнувшись изо всех сил, грохнул им по серванту.
— А это три! — сказал он. — Нету у меня никакого шлема, дорогой мой товарищ Хмырь! Нету, дорогой мой хунзакут! — Мальцев вышел в прихожую, надел свою дубленку, отпер дверь, обернулся к изумленным жуликам. — Аривидерчи, чао!
Он помахал в воздухе кистью руки, толкнул дверь ногой и вышел.
— Нету у него никакого шлема, — заключил Косой.
— Какая хорошая женщина, — мечтательно проговорил Али-Баба, — и какой шакал мужчина. Барыга! У Феди шубу украл!

— Проверка показала, — докладывал Славин полковнику Верченко, — что по трем адресам, указанным сообщниками Белого, шлема нет. Остается последняя версия: Прохоров — гардеробщик Большого театра. Однако проверить эту версию не удалось: на назначенное свидание Прохоров не явился.
— И не явится, — сказал Верченко. — С утра он уволился с работы и выехал из дому в неизвестном направлении. Видимо, что-то заподозрил… Ну что ж, далеко не уйдет. Будем искать…

— А мне что делать? — спросил Трошкин, сидящий на диване рядом со Славиным.
— А вам… — Верченко вышел из-за стола, подошел к Трошкину, крепко, по-мужски пожал руку, — тысячи извинений и огромное спасибо! Снимайте парик, смывайте наколки и идите домой встречать Новый год.
— А эти? — растерялся Трошкин.
— Ну а ваших подопечных мы вернем на место.
— Прямо сейчас?
Полковник кивнул.
— А может, завтра? — попросил Трошкин. — Все-таки праздник. Новый год. Они ведь тоже по-своему старались.
— Евгений Иваныч, не хотел я вам говорить, да, видно, придется. Сегодня из подмосковного лагеря бежал Белый. Доцент.
— Не может быть! — ахнул Славин.
— Невероятно, но факт. Так что вам, Евгений Иваныч, опасно оставаться в таком виде.
— Так мы же за городом… Маловероятно, чтобы он тоже решил спрятаться на даче у профессора Мальцева.
— Ну что ж… — улыбнулся Верченко. — Желание гостя — закон для хозяина.
* * *
Бам! Бам! Бам! — били кремлевские куранты. На даче за накрытым столом сидели Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба.
Трошкин поднял бокал и встал.
— Товарищи, — негромко начал он, — Гаврила Петрович, Вася, Федя. Пришел Новый год. И я вам желаю, чтобы в этом новом году у вас все было по-новому.
Трошкин поочередно чокнулся с каждым и выпил. Выпили и они.
— А теперь, — он улыбнулся и потер руки, — минуточку… — Он встал и пошел из комнаты.
— Куда это он? — спросил Косой Хмыря.
— А я знаю? У него теперь ничего не поймешь.
— Совсем озверел, шакал, — вздохнул Али-Баба.
— Тук-тук-тук! — раздался радостный голос Трошкина. — Кто к вам пришел?..
Все обернулись: в дверях стоял Трошкин в маске Деда Мороза. Через плечо — мешок с подарками.
— К вам пришел Дед Мороз, он подарки вам принес! — продекламировал Трошкин. — Федя, поди сюда, — пригласил он.
— А что я такого сделал? — насторожился Косой.
— Иди, иди…
Косой приблизился.
Достав из мешка высокие пестрые носки, подшитые оленьей кожей, Трошкин вложил их в руки Косого.
— Носи на здоровье. Это домашние.
— А на фига мне они? У меня и дома-то нет.
— Будет, Федя. Все еще впереди… А пока и в тюрьме пригодятся.
— Только и знаешь, что каркать! — расстроился Косой и вернулся к столу, не испытывая никакой благодарности.
— Гаврила Петрович! — Трошкин продолжил роль Деда Мороза. — Это тебе, — и протянул Хмырю такие же тапочки.
— Спасибо, — поблагодарил Хмырь, заметно обрадовавшись. — Настоящая шерсть… — по-хозяйски отметил он.
— И это тоже тебе. — Трошкин протянул Хмырю письмо.
Тот поглядел на конверт, прочел обратный адрес и быстро вышел из комнаты.
— А это тебе, Вася. — Трошкин подошел и протянул Али-Бабе пару носков.
— Давай. — Али-Баба взял носки и сунул их в карман.
Трошкин снял маску и разлил по бокалам остатки шампанского.
— Ну, будем, — сказал он.
— Кислятина, — поморщился Косой. — Скучно без водки.
— А что, обязательно напиваться как свинья? — возразил Трошкин.
— А чего еще делать?
— А вот так посидеть, поговорить по душам.
— Я не прокурор, чтоб с тобой по душам разговаривать, — хмуро отозвался Косой.
— Можно поиграть во что-нибудь, — предложил Трошкин.
— Хе! Во дает! — Косой восхитился наивностью предложения. — Нашел фраера с тобой играть: у тебя в колоде девять тузов!..
— А необязательно в карты. Есть много и других очень интересных игр. Вот, например, в города — знаете? Я говорю: Москва, а ты на последнюю букву — Астрахань, а ты, Вася, значит, на «Н» — Новгород. Теперь ты, Федя.
— А что я?
— Говори на «Д».
— Воркута.
— Почему Воркута?
— А я там сидел.
— Ну хорошо, Воркута. Теперь ты, Вася, говори на «А».
— Джамбул, — грустно сказал Али-Баба.
— При чем тут Джамбул?
— Потому что там тепло, там мама, там мой дом.
— М-да… Ну ладно, — махнул рукой Трошкин. — Давайте тогда так: я выйду, а вы что-нибудь спрячьте. А я вернусь и найду.
— Ты бы лучше шлем нашел, — посоветовал Косой.
— Мы будем прятать, а ты в дырку смотреть, да? — недоверчиво отозвался Али-Бабд.
— Ну хорошо, — терпеливо согласился Трошкин, — тогда пусть Федя выйдет и спрячет, а ты следи, чтобы я не подглядывал.
— Почему я? — обиделся Косой. — Чуть что, сразу Федя!
— Пасть разорву, паршивец этакий! — строго пообещал Трошкин.
— Пасть, пасть… — сразу струсил Косой и, взяв со стола спичечный коробок, пошел его прятать.
— Слушай, Доцент, ты когда-нибудь был маленький? — неожиданно спросил Али-Баба.
— Был.
— У тебя папа-мама был?
— Был.
— А зачем ты такой злой? Зачем такой собака?
Трошкин посмотрел на Али-Бабу трошкинскими своими глазами.
— Эх, Вася, Вася!.. — вздохнул он.
Скрипнула дверь. На пороге обозначилась безмолвная фигура Косого.
— Спрятал? — обернулся к нему Трошкин.
— Хмырь повесился… — тихо и без всякого выражения проговорил Косой.

А через год попал я в слабосилку,
Все оттого, что ты не шлешь посылку,
Ведь я не жду посылки пожирней,
Пришли хоть, падла, черных сухарей… —
с чувством пропел гардеробщик. Налил себе стакан водки, чокнулся с человеком, которого мы видели в кепке (сейчас он был без кепки). Выпил и заплакал.
— Митяй, — спросил он человека без кепки, — ты меня уважаешь?
Митяй кивнул.
— Пришить его надо, легавого этого. Всю песню мне испортил.
В дверь постучали сложным условленным стуком.
Двое вскочили из-за стола. Гардеробщик встал за дверь, а Митяй взял со стола второй стакан, кинул его под кровать. Потом быстро открыл дверь и отскочил.
В дверях стоял Белый-Доцент.
— Э-э-э… — пьяно хихикнул гардеробщик. — Сам пришел…
— И ты здесь… — прохрипел Доцент, закрывая за собой дверь, устало прислонившись к косяку. — А я было к тебе сунулся, да только почувствовал: засада там. Я чувствую. Я всегда чувствую… Схорониться мне надо, Митяй…
— Пошли, — сказал Митяй, надевая пальто.
Трое подошли к каркасу строящегося дома, по деревянным мосткам полезли вверх.
— Куда это мы? — спросил Доцент.
— Идем, идем…
На площадке девятого этажа Митяй остановился.
— Вот и пришли, — сказал он.
Доцент огляделся. Стен у дома еще не было, внизу пестрыми огнями переливалась новогодняя Москва.
В руках Митяя сверкнул нож. Гардеробщик достал из кармана опасную бритву.
— Понятно, — прохрипел Доцент, отступая на край площадки.
Митяй замахнулся ножом, потом, изогнувшись в прыжке, выбросил вперед руку. Доцент едва заметным движением увернулся, в какую-то секунду оказался за спиной Митяя и двумя руками с силой толкнул его в спину.
Митяй балансировал на самом краю площадки, пытаясь удержаться. Доцент легко подтолкнул Митяя, его нога ступила в пустоту, он с коротким криком полетел вниз.
Сзади к Доценту подкрался гардеробщик. Взмахнул бритвой.

Хмырь лежал на широкой профессорской кровати, маленький и жалкий. Косой и Али-Баба сидели рядом, а Трошкин на пуфике возле трюмо.
— Больно, Гарик? — участливо спросил Али-Баба.
Хмырь потрогал шею, покрутил головой.
— Больно, Вася… — всхлипнул он.
— Чего врешь-то? — вмешался Косой. — Откуда ж больно, когда ты и голову в петлю толком не успел сунуть!..
— Молчи, — сказал Али-Баба. — Ему тут больно, — он постукал себя по левой стороне груди. — Да, Гарик?
— Да, Вася, — простонал Хмырь. — Прочти! — шепотом попросил он.
— Опять? — недовольно сказал Косой.
Али-Баба развернул тетрадный листок, исписанный крупным аккуратным почерком, и начал читать:
— «Здравствуй, дорогой папа! Мы узнали, что ты сидишь в тюрьме, и очень обрадовались, потому что думали, что ты умер…»
Хмырь заплакал.
— Интересно, — бодро сказал Косой, — какая зараза Хмыренку этому про Хмыря накапала?
— Цыц! — рассердился на него Али-Баба и продолжал чтение: — «И мама тоже обрадовалась, потому что, когда пришло письмо, она целый день плакала. А раньше она говорила, что ты летчик-испытатель».
— Летчик-налетчик, — усмехнулся Косой.
— «А я все равно рад, что ты живой, потому что мама говорит, что ты хороший, но слабохарактерный».
— Точно! Слабохарактерный… — снова перебил Косой. — Стырил общие деньги и на таксиста свалил.
— Канай отсюда, падла! Рога поотшибаю, — вскочил, не выдержав, самоубийца и вцепился в Косого. — Хунзак паршивый! Вырядился, вылез из толчка: «Битте, дритте, данке шен!»
— Кто хунзак? — Косой побледнел. — Ответь за хунзака!
— Федя! — вмешался Али-Баба. — Отпусти Гарика, Гарик в очень расстроенном состоянии.
— А ты бы помолчал, поджигатель. Кактус!
— Что ты сказал? Это я кактус, да? А ну повтори…
— Кактус, кактус, кактус! — кричал Косой на Али-Бабу.
— Хунзакут, хунзакут! — вопил Хмырь на Косого.
— Прекратите! — истошно заорал Трошкин так, что стекла задрожали.
Трое отпустили друг друга, сели на ковре, уставившись на Трошкина.
— Ну что вы за люди такие! Как вам не стыдно! Вам по сорок лет, большая половина жизни уже прожита. Что у вас позади? Что у вас в настоящем? Что у вас впереди? Мрак, грязь, страх! И ничего человеческого! Одумайтесь, пока не поздно. Вот мой вам совет!
Трошкин поднялся и вышел из спальни.
Хмырь, Косой и Али-Баба недоуменно переглянулись.
— Во дает! — сказал Косой.
Али-Баба встал, прошелся по комнате, поцокал языком.
— Правду он советует, этот ваш Доцент. Идем в тюрьму!
— Во-во! — усмехнулся Косой. — Рябому он тоже советовал-советовал, тот уши развесил, а он ему по горлу: чик! От уха до уха!
— Сколько у меня было? — спросил себя Али-Баба. — Один год! — Он поднял палец. — Сколько за побег дадут? Три. — Он поднял еще три пальца. — Сколько за детский сад и за машину? Ну пускай десять! — Пальцев уже не хватило. — Сколько всего будет?
— Четырнадцать, — сипло сказал Хмырь.
— И что вы думаете, я из-за каких-то паршивых четырнадцати лет эту вонючку терпеть буду? Которая горло по ушам режет, да? Не буду! Вы как хотите, а я пошел в милицию!
— Вась, а Вась, — с уважением сказал Косой, почувствовав в Али-Бабе новое начальство. — А я давеча ему говорю: у меня насморк, а он…
— Да хватит тебе, надоел ты со своим насморком! — Хмырь поднялся, оглянулся на дверь и пальцем поманил к себе товарищей…
…
Полковнику Верченко Н.Г.
от зав. детским садом № 83
Трошкина Е.И.
ЗАЯВЛЕНИЕ —
писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева.
…
…Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить.
Е. Трошкин
Трошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно зашагал из кабинета…
Он раскрыл дверь в спальню, но там было пусто.
— Эй, где вы? — позвал Трошкин.
— Здеся! — отозвался с веранды голос Косого.
Косой, Хмырь и Али-Баба сидели на корточках, держа в руках конец ковровой дорожки, идущей к двери.
— Что это с вами? — спросил, войдя, Трошкин.
— Ковер чистить будем, — сказал Али-Баба.
— Ладно… Вот что, товарищи. Финита ля комедиа… Прежде всего снимем это. — Трошкин взялся рукой за челку и дернул вверх. — Раз! — Парик не поддался — спецклей был на уровне. Тогда Трошкин дернул посильнее… — Два!
— Три!! — неожиданно скомандовал Али-Баба, и троица дружно дернула дорожку на себя.
Ноги у Трошкина поехали, он взмахнул руками и грохнулся на пол…

Евгений Иванович Трошкин лежал на полу, закатанный в ковер, так что торчала только голова с одной стороны и подметки сапог — с другой. Во рту у него был кляп, сделанный из новогоднего подарка.
Хмырь, Косой и Али-Баба, развалясь в креслах, курили профессорские сигары, отдыхали, наслаждаясь определенностью положения. А за окном начинался первый день нового года.
— Ну, понесем! — сказал Али-Баба.
— Сейчас, — лениво отозвался Косой.
— Ай-ай-ай!.. — зацокал языком Али-Баба. — А если б мы еще и шапку принесли! Доцент кто? Жулик. Жуликов много, а шапка одна.
— Да, — сказал Хмырь. — За шлем бы нам срок сбавили. И куда он его дел — все вроде обошли…
— У-у! Жулик! — Косой легонько и боязливо потолкал Трошкина ногой. — Я тебе говорил: у меня насморк. А ты: пасть, пасть… Нырять заставлял в такую холодину…
— Когда это он тебя заставлял нырять? — спросил Хмырь.
— А когда нас брали… Помнишь, пришел: «Я рыбу на дно положил, а ты ныряй»… А мороз был градусов тридцать…
— Постой, постой, — насторожился Хмырь. — Чего он тогда про рыбу-то говорил?
— Я его спрашиваю: продал шлем? А он: в грузовик, говорит, положил и толкнул с откоса…
— Да нет, про рыбу он что?
— Рыбу, говорит, поймал в проруби, где мы воду брали, и на дно положил. А ты, Косой, говорит, плавать умеешь? У-у-у… — Косой снова потолкал Трошкина ботинком.
— В проруби он шлем схоронил! Вот что! В проруби, больше негде ему быть! — закричал вдруг Хмырь, осененный внезапной догадкой.
Трошкин задергался в своем коконе.
— Точно!! — заорал Косой. — Смотри на него — вспомнил, зараза! В проруби он, в Малаховке! Гарик, чего ж ты молчал? Во жлоб! Хоть бы записку оставил, когда вешался!
— Пошли! — сказал Хмырь.
— А его? — напомнил Али-Баба.
— Пусть сами забирают, — распорядился Хмырь. — Такого кабана носить!.. Пошли!

К даче подъехал красный «Москвич», из него вылезла Людмила с картонной коробкой, на которой было написано: «Керогаз».
— Археологи, ay! — крикнула она.
Дача стояла тихая, заснеженная, с темными слепыми окнами.
* * *
Напротив лодочной станции Хмырь, Косой и Али-Баба стояли на коленях у проруби и заглядывали в черную дымящуюся воду.
— Нету здесь ни фига, — сказал Косой.
— Там он, — убежденно сказал Хмырь. — На дне. Нырнуть надо.
— А почему я? — заорал Косой, отодвигаясь от проруби. — Как что, сразу Косой, Косой! Вась, а Вась, скажи ему, пусть сам лезет!
— Холодно, — сказал Хмырь. — Я заболею.
— Во дает! Щас вешался насмерть, а щас простудиться боится! — сказал Косой и осекся: к ним по льду шел… Доцент!
Доцент оброс щетиной, щеку и лоб пересекала широкая ссадина, рука была замотана окровавленной тряпкой, а в руке опасная бритва.

— Скажите, пожалуйста, — Трошкин притормозил профессорский «Москвич» и высунулся в окошко, — где тут лодочная станция?
— Там… — показал мальчишка лыжной палкой.

Косой стоял, оглушенный холодом, мокрая одежда на нем леденела.
— Надо бы пришить вас, да время терять неохота. Встретимся еще! — Доцент прижал к ватнику золотой шлем и пошел к берегу.
И тут произошло невероятное.
От лодочной станции к Доценту бежал еще один Доцент!
Доценты остановились друг против друга и застыли, готовясь к бою.
— Э-э! — удивился Али-Баба. — Теперь две штуки стало!
— И там, на даче, еще один, — сказал Косой, дрожа от холода.
— Чем больше сдадим, тем лучше, — сказал Хмырь.

Когда две милицейские «Волги» подлетели к повороту на Малаховку, Славин резко нажал на тормоз: по шоссе прямо на него Али-Баба и двое разбойников вели двух скрученных Доцентов! А на голове Али-Бабы, как у военачальника, был надет шлем Александра Македонского…
Первым выскочил из машины профессор Мальцев, он подбежал к Али-Бабе и постучал пальцами по его голове, вернее, по шлему. Потом снял шлем и заплакал:
— Он.
— А который тут твой? — спросили милиционеры Славина, разглядывая Доцентов.
— Этот! — Лейтенант подошел к одному из них, обнял и поцеловал.
А дальше Косой, Али-Баба и Хмырь удивленно наблюдали, как одному Доценту горячо трясли руки, а другому вязали их за спину, потом обоих проводили к машине, влезли сами и поехали.
— А мы? — растерянно сказал Косой.
— Э! Постой! — Али-Баба пробежал несколько шагов. — Сдаемся!
Шел снег, было холодно.
«Волга» остановилась. Оттуда выскочил Евгений Иванович Трошкин — без парика и без шапки. Лысый.
— Гляди, обрили уже… — ахнул Косой. Бритый Доцент широко раскинул руки и бежал к ним навстречу, на его глазах блестели слезы.
— Бежим! — пискнул Хмырь.
Двое повернулись и что есть сил побежали по шоссе. Али-Баба поколебался, но потом по привычке присоединился к большинству.
Так они и бежали по шоссе: впереди трое, а один сзади.

(Звучит музыка, подборка песен на школьную
тематику.

В зале сидят гости: родители, друзья
выпускников, представители администрации
города. С боку от сцены расположились учителя и
администрация школы.)

Ведущая: На дворе весна, календарь отсчитывает
последние деньки мая. Из года в год, в этот
прекрасный солнечный день по всей стране в
школах собираются вместе педагоги, почетные
гости, родители, чтобы сказать нашим выпускникам
добрые, напутственные слова и пожелать им
успешной сдачи экзаменов.

Скоро они появятся здесь наши выпускники —
виновники сегодняшнего праздника. С каким
волнением и трепетом они ждали этот день… И вот
этот долгожданный день настал, приветствуйте их,
это идут выпускники 2007 года, 54 выпуска нашей
школы!

(Звучит мелодия из кф “ Джентльмены
удачи”. По сцене ползут 4 человека, все в костюмах
“хаки”. Останавливаются на краю сцены у
микрофонов.)

Доцент: Ну, куда?

Гаврила Петрович: К выходу.

Доцент: Где?

Вместе: (показывают в разные стороны) Там!

Доцент: (смотрит на Косого) В угол поставлю!

Косой: Чуть что, так сразу Косой!

Гаврила Петров: А ты сам разве не знаешь?

Доцент: В поезде я с полки упал, башкой вниз.
Ударился. Тут помню, а тут ничего не помню.

Гаврила Петров: Так не бывает. Тут помню, а тут
не помню.

Косой: Доцент! А зачем мы здесь , помнишь?

Доцент: Это помню. Звонок отыскать надо, тот, что
в последней археоло гической экспедиции взяли.
За ним теперь охотников много. Так где выход?

Косой: Там!

Гаврила Петров: Какой же там выход? Там
продовольственный склад!

Косой: Я сам много раз им пользовался, точно
знаю. Найдем звонок, автомашину куплю, костюм с
отливом и в Ялту…

Доцент: Вперед!

(Звучит музыка из кф “ Джентльмены
удачи”,артисты убегают из зала).

Ведущая: Что за странные личности! Про какой
звонок речь ведут? Да…ладно. У них свое дело, у
нас свое. Выпускники, наверное, уже заждались
приглашения.

(Выпускники входят в зал под музыку,
занимают свои места. Ведущий дает характеристику
класса).

Ведущая: За десять лет этот класс смог доказать
все теоремы, подтвердить все аксиомы и вывести
собственные формулы отличной учебы. Ими были
опровергнуты все представления о сухости и
прагматичности математиков и раскрыты все грани
их таланта. Благодаря неиссякаемому оптимизму
неисчислимое количество победителей олимпиад,
лауреатов различных конкурсов и просто очень
хороших, самобытных людей. Но все перечисленные
достижения были бы невозможны без их
неподражаемого классного руководителя Татьяны
Юрьевны.

(Звучит музыка их кф “ Джентльмены удачи”.
В зале появляются “ спортсмены” в спортивных
трусах и майках).

Косой: Нет тут никакого звонка.

Доцент: Сам знаю.

Али Баба: А, может, ты опять что-нибудь забыл? Не
в зале!?

Доцент: Пасть порву! Моргало выколю! Сарделька,
сосиска, редиска, Навуходоносер.

Али Баба: Так бы сразу и сказал! Какой хороший
грязь. Не отмылся!

Косой: А ты зачем побежал?

Али Баба: Все побежали и я побежал!

Гаврила Петров: У тебя какой срок остался?

Али Баба: (хвастаясь) О-ди-ин го-о-д!

Гаврила Петров: А теперь ещё один припаяют.
Побег, ст.2007.

Косой: Доцент, а доцент, ну что делать-то будем?

Гаврила Петров: Ни одежды, ни денег, ни
документов.

Доцент: Прямо так пойдем!

Косой: Прямо так!? Засекут. Ей, богу, засекут.

Доцент: Прямо так. Пусть думают, что мы
спортсмены (шагают под музыку). Ведущая: Вы из
какого общества будете?

Косой: “Трудовые резервы”.

Вед: А что, 9 школа тоже бежит?

Гаврила Петров: Все бегут. Как с кросса и
эстафет начали, так вот до сих пор остановиться
не можем.

(Доцент подходит к директору школы).

Директор: Вам что, товарищи?

Доцент:(своим) Я сейчас. (обращается к директору
с приветом от неё же) Вам привет от директора.

Директор: А что вы хотите?

Доцент: Для нас должны быть места в 11 класс.

Директор: Сколько вас?

Доцент: 3 т.е 4, один лишний.

Директор: Будут вам места. Я сейчас только
списки сверю, а вы пройдите в приемную.

Доцент: (своим) Вот и хорошо. Там звоночек и
поищем!

(Звучит музыка их к/ф, “джентльмены”
уходят)

Ведущая: От имени тех, кто помогал вам пройти 10
летний школьный путь, постоянно думал о вас,
переживал с вами все ваши радости и горести,
радовался вашим победам и поражениям, от имени
учителей школы к вам обращается директор школы:
Герц А.П.

Выступление директора школы.

Ведущая: К нам на праздник “Последнего звонка”
пришли гости: (перечисляет тех, кто пришел
поздравить выпускников с праздником от
различных учреждений). Слово предоставляется:
___________________ (Выступление гостей).

(Звучит мелодия из к/ф. В зал толкаясь
входят Гаврила Петрович и Косой, рядом с ними, но
не вмешиваясь в потасовку движется Али Баба.
Вбегает Доцент.)

Доцент: Встать, смирно!

Если мы не хотим снова попасть в начальную
школу, если хотим до звонка добраться, все склоки
прекратить: не ругаться, не сбегать, внимание к
себе не привлекать, без меня. Жаргон и клички
отставить. Обращаться друг к другу по имени, даже
тогда, когда мы одни. Как зовут? (спрашивает всех
по очереди). Ко мне будете обращаться Сан Саныч.
Ясно?

Все: Ясно!

Доцент: Немного погодя кассу брать пойдем. Надо
в организаторской поискать звонок.

Косой: Все пойдем? И этот? Так он же при первом
скачке расколется, редиска, при первом же шухере.

Доцент: А ну-ка, пойди сюда, Федя, сядь, пиши.
Редиска — нехороший человек, раскалываться —
предавать, сознаваться; шухер — опасность; скачок
— ограбление. А теперь, Федя, скажи Васе все на
нормальном языке.

Косой: Здесь?!

Доцент: Здесь!

Косой: Этот нехороший человек во время
ограбления при первой же опасности предаст.

Доцент: Разве так вас учили в первом классе
разговаривать?

Косой: Ну, ты даешь, Сан Саныч! Когда это было?!

Гаврила Петров: Мы уже давно вышли из того
возраста.

Али Баба: Хорошо говорить всегда надо. Сан
Саныч, давай червонец, керосинку покупать буду.
Кушать хочется, жрать варить стану.

Доцент: Я сказал: “ Никакой самодеятельности!
На дело идем!”

(Уходят под музыку).

Ведущая: А вы дорогие выпускники, помните,
какими были в далеком 1997 году?

Вас пришли поздравлять первоклассники, хотя
более правдиво сказать уже второклассники.

(Звучит мелодия “Чему учат в школе”.
Выступление первоклассников).

Ведущая: 25 мая — день особенный. Это день
прощания со школой, а значит и с детством. И
поэтому “ Последний звонок” — грустный праздник.
Грустный потому, что услышав трель школьного
звонка, выпускники с милой грустью оглянутся на
прожитые школьные годы и поймут, что не
повторится такое никогда. Никогда их первая
учительница не начнет урок с ними, но сегодня она
скажет им слова пожелания.

(Мелодия из кф “ Джентльмены удачи”. На
сцене сидят, прикрытые газетам, и читают “
Букварь” Гаврила Петрович, Косой и Али Баба).

Косой: Спать охота! Может, я покимарю, а Гаврила
Петрович?

Гаврила Петров ( испуганно): Нет! И так мы здесь
торчим у всех на виду, как три тополя на Плющихи.
Ты еще здесь разляжешься, как собака.

Али Баба: Тьфу!

Косой: Чего плюешься, Вась!

Али Баба: Шакал я паршивый, у детей книжки украл!

Косой (с сарказмом): Какой культурный нашелся. А
когда у себя в 10 классе домашнее

задание не учил, учебники не носил, с уроков
сбегал, постоянно списывал, где твоя совесть
была?

Али Баба : То в 10, а то — дети маленькие! ( Встает,
чтобы уйти).

Гаврила Петров: Куда пошел?

Али Баба: К директору! Сдаваться! Пусть решает,
куда меня отправить.

Косой (ехидно): А ты чего его держишь? Год
оставался учиться, да год за побег, иди,

Вась, век школу не закончишь.

Гаврила Петров: (возмущенно) Читать! Где этот
Доцент ходит? Жара накаляется!

Косой: А интересно, что там у выпускников
происходит сейчас?

(Под музыку входит Доцент).

Али Баба: Сан Саныч, маскироваться надо, нас
здесь уже засекли.

Доцент: Сам знаю!

(Дружно под музык у покидают сцену).

Ведущая: А у выпускников продолжение праздника,
можно сказать, его пик, так как слово
предоставляется сейчас тем, кто все эти годы на
правах школьных родителей опекал, лелеял
одиннадцатиклассников.

(Звучит мелодия из кф “ Джентльмены
удачи”, входят в женских костюмах, Косой
пристает к ведущей).

Косой: Девушка! А девушка! Который час?

Ведущая: ( называет время) 11-30.

Косой: Девушка! А девушка! А как вас зовут?

Ведущая: Алена!!!

Косой: А меня Федя!

Вед: Ну и дура!!!

Доцент: Слушай мою команду: руками ничего не
трогать, к людям не приставать; ты (обращается к
Али Бабе) — вымоешь все парты в 38 кабинете; а вы —
вам английский язык выучить от сих до сих.
Вернусь, проверю. Потом посольство брать будем!
Может звонок у классных руководителей?

(Доцент уходит, а остальные занимаются делом).

Гаврила Петров: Карандаш ?

Косой: Э пенсил…

Гаврила Петров: ЕС, стол…?

Косой: Э тейбл…

Гаврила Петров: ЕС, девушка?

Косой (смотрит в зал на выпускниц): Чувиха!

Гаврила Петров: Нет, по – английски… герл!

Косой: О! ЕС, ЕС.!

Гаврила Петров: ЕС, ЕС, КПСС!

Косой: Смотри же!

Ведущая: Здравствуйте! Значит, так это вы
выпускники и есть!?

Гаврила Петров: Нет, выпускники не здесь! Это
Федя, наш младший научный сотрудник.

Ведущая: А что профессор на праздник не приехал?

Али Баба: Нет! Только Доцент, а с ним еще
несколько человек.

Ведущая: Боже! Как интересно! Когда мы были на
экскурсии в вашем университете, нам все очень
понравилось! Надо их побыстрее представить.

Как это сделать?

Косой: Все от умения зависит. Вот у меня
знакомый, тоже ученый (десять классов
образования) – так фразу накрутит, что не
отличишь от профессорской!

Гаврила Петров: Нам пора! Пусть вновь прибывшая
делегация отчитывается.

Ведущая: Очень жаль! Дайте слово, что на будущий
год точно останетесь до конца праздника.

Косой: ЕС, ЕС!

(Звучит музыка Уходят “ джентельмены”).

Ведущая: Слово для поздравления
предоставляется тем, кто в следующем году по
праву будет носить это гордое звание — выпускник.

(Звучит музыка, в зал в парадной одежде
заходят все “герои”).

Доцент: Вот столовая. Здесь? Вон деревья, вон дом
серый, вон улица!

Косой: Ну, человек, глухой что — ли? Тебе же
сказали, дерево там такое…

(разводит руками в стороны)

Доцент: Елка что — ли?

Косой: Сам ты елка! Тебе ж говорят — во!

Гаврила Петров: Да говори ты толком! Все уже
исходили, ноги поистерли. Людей-то вон сколько и
все на нас смотрят.

Али Баба: Пруд там был?

Косой: Чего? В зале-то? Не было!

Доцент: Может памятник?

Косой: Памятник — был!

Гаврила Петров: Чей памятник?

Косой: Ну, а я знаю?! Мужик какой-то!

Доцент: С бородой? С бакенбардами?

Косой: Да не помню я. Во, в пиджаке!

Али Баба: Сидячий?

Косой: Че?

Али Баба: Сидит?

Косой: Кто?

Али Баба: Ну мужик этот твой!

Косой: Во, деревня, ну ты даешь! Кто его посадит?
Он же памятник!

Доцент: Все, домой!

Косой: Нашел! Нашел! Вон мужик в пиджаке, вон оно
— дерево!

(Идут под музыку из зала).

Ведущая: А ведь они правы! Сколько мужчин и все в
пиджаках. Особенно мамы принарядились. У вас,
дорогие родители наших выпускников, сегодняшний
день тоже особенный — день волнующий и грустный.
Те, кому 10 лет назад вы собирали портфели,
завязывали ботинки, заплетали косички, сегодня
переступают порог взрослой жизни. Что вы им
хотите сказать?

Выступление родителей.

Ведущая: Вот такие любимые сыновья и дочки,
мечтавшие стать космонавтами и модельерами,
инженерами и стюардессами, получавшие “5” и “2”,
игравшие в машинки, компьютеры и скакалки,
переступают порог взрослой жизни. Много теплых
слов было сказано в адрес выпускников. Я думаю,
что им есть, что сказать в ответном слове.

Выступление выпускников. Передача
символического ключа школы.

(Звучит мелодия из к/ф , бегут
“джентльмены” с криками , руки подняты вверх).

Все: Сдаемся! Сдаемся!

Али Баба: Чтобы из-за какого-то колокольчика еще
3 года в школе сидеть. Ну, уж нет!

Косой: Я то думал, что он золотой! Машину куплю,
костюм с блестками, в Ялту поеду, с девчонками
оторвусь! А тут!

Гаврила Петров: Уж лучше еще год позаниматься,
аттестат в руки и на свободу с чистой совестью и
отличными оценками.

Все: Сдаемся! Сдаемся!

Доцент: Ребята! Шутка это, шутка. Я же помочь
хотел выпускникам отыскать звонок, чтобы они не
задерживались в школе, а мы с вами здесь за
главных остались. Вот видите, передаю им этот
звонок. Кому?

Ведущая: Право подать последний звонок
предоставляется ученику 11 класса ______ и ученице 1
класса________ .

(Звенит звонок. Звучит песня “Когда уйдем
со школьного двора” ).

Ведущая: Школьные годы подарили выпускникам
много хорошего: радость узнавания того, что
создано человеческим разумом; верных друзей; а
возможно и первую любовь.

Доцент: Сегодня грустный и радостный праздник.
Совсем скоро нынешние школьники вступят в новую,
взрослую жизнь. Это и радостно и волнительно. В
ней будет гораздо больше проблем, чем в школьный,
но решать их придется уже им самим.

Ведущая:

Есть на свете большая страна.
В каждом сердце она всегда.
Где на каждом шагу чудеса.
Гаврила Петрович:
Самый чистый здесь радостный смех
И улыбок хватает на всех
Здесь всегда побеждает добро,
И наказано страшное зло!

Али Баба:

Дни пробегут, пройдут года,
Но, на слово поверьте,
Что будет вас тянуть сюда
Из жизни круговерти.

Косой:

А школьных комнат старый вид
Милее дома будет.
Здесь детских лет поет родник,
А кто его забудет?

Все:

Мы вам желаем, чтобы ни в каком краю
Вы никогда не забывали
Юность школьную свою.

Ведущая:

На последний ваш урок
Прозвенел сейчас звонок.

(Звучит музыка. Выпускники совершают круг
почета, выходят на улицу и выпускают воздушные
шары, фотографируются).