Дом странных детей мисс перегрин сценарий

From Wikipedia, the free encyclopedia

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children
Theatrical release poster
Directed by	Tim Burton
Screenplay by	Jane Goldman
Based on	Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children by Ransom Riggs
Produced by	Peter Chernin Jenno Topping
Starring	Eva Green Asa Butterfield Chris O’Dowd Allison Janney Rupert Everett Terence Stamp Ella Purnell Judi Dench Samuel L. Jackson
Cinematography	Bruno Delbonnel
Edited by	Chris Lebenzon
Music by	Mike Higham Matthew Margeson
Production companies	Chernin Entertainment Tim Burton Productions TSG Entertainment Scope Pictures St. Petersburg Clearwater Film Commission Ingenious
Distributed by	20th Century Fox
Release dates	September 25, 2016 (Fantastic Fest) September 30, 2016 (United Kingdom and United States)
Running time	127 minutes[1]
Countries	United Kingdom United States[2]
Language	English
Budget	$110 million[3][4]
Box office	$296.5 million[3]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children is a 2016 fantasy film directed by Tim Burton and written by Jane Goldman, based on the 2011 novel of the same name by Ransom Riggs. The film stars Eva Green, Asa Butterfield, Chris O’Dowd, Allison Janney, Rupert Everett, Terence Stamp, Ella Purnell, Judi Dench, and Samuel L. Jackson.

Filming began in February 2015 in London and the Tampa Bay Area. The film premiered at Fantastic Fest in Austin, Texas, on September 25, 2016, and was theatrically released in the United States on September 30, 2016, by 20th Century Fox.^[5] It received mixed reviews, with praise for Burton’s direction and visual atmosphere, but criticism for its plot, and grossed $296 million worldwide against a production budget of $110 million.

Plot[edit]

Abe Portman has told stories to his grandson Jake about battling monsters and spending his childhood at «Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children» at Cairnholm, an island off the coast of Wales. The home’s children and headmistress, Miss Alma Peregrine, possess paranormal abilities and are known as «Peculiars». One day, Jake finds Abe dying with his eyes removed, and he tells Jake to go to «the loop of September 3, 1943».

Following advice from Dr. Golan, Jake travels to the United Kingdom to go to Cairnholm with his father Frank to investigate the children’s home. Jake discovers that it was destroyed during a Luftwaffe raid, but upon entering the ruins he finds the children from Abe’s stories. They take him through a portal and he emerges in the year 1943 with the house still intact. Miss Peregrine explains that she belongs to a class of female Peculiars named Ymbryne who can transform into birds (in Miss Peregrine’s case, a peregrine falcon) and manipulate time. To avoid persecution for being Peculiars, she and the children hide from the outside world in a time loop she created, set to September 3, 1943 and accessible only to Peculiar, which allows them to live the same day repeatedly and avoid aging as long as they stay inside it.

Jake is introduced to the rest of the children, including aerokinetic Emma Bloom, whom he likes. Jake learns he is also a Peculiar like his grandfather, and can see the invisible monsters from his stories, called «Hollowgasts» (or «Hollows»). They are disfigured Peculiar scientists who killed a Ymbryne in a failed experiment to harvest her powers in an attempt to achieve immortality. Led by shapeshifter Mr. Barron, they hunt Peculiars to consume their eyeballs, which allow them to regain visibly human form, but with milky-white eyes.

A wounded Ymbryne named Miss Avocet arrives, explaining that Barron assaulted her in the January 2016 time loop at Blackpool, England, killed her children, and is trying to repeat the failed experiment using more Ymbrynes. Jake returns to 2016, finds an elderly man has been killed by a Hollow, and goes back to the portal to warn them that the Hollow is near. He is followed by an ornithologist who is actually Mr. Barron.

Barron had tried to extract the location of Ms. Peregrine’s loop from Abe, but his hungry Hollow companion, Mr. Malthus, killed Abe before he could do so. He then posed as Dr. Golan, encouraging Jake to go to the island so Jake could lead him to the loop. Using Jake as a hostage, Barron forces Miss Peregrine to trap herself in bird form and takes her to Blackpool, leaving Jake, the other children, and Miss Avocet as prey for Malthus.

Malthus kills Miss Avocet, and Jake and the children escape just as the Luftwaffe raid destroys the house, killing Malthus. Without Miss Peregrine to reset it, the loop closes, leaving them stuck in 1943. Salvaging a sunken ocean liner, RMS Augusta, that Emma has used as a personal hideout, they travel to Blackpool and enter its January 2016 loop. They fight and destroy Barron’s Wight and Hollow allies, and rescue Miss Peregrine and other captive Ymbrynes. When the last remaining Hollow arrives, Jake sees and avoids it, and instead it kills Barron and is then in turn killed by Jake.

Jake says goodbye to the children in 1943 while he stays in 2016 and relates his adventures to Abe, who is alive and well as Barron’s death in early 2016 has erased his presence in Florida later on. Abe gives Jake a map of international time loops, which Jakes takes, serves in World War II, and eventually reunites with his friends in 1943. Jake, Emma, Miss Peregrine and the children journey to seek a happy time loop.

Cast[edit]

Peculiars[edit]

Peculiar adults[edit]

• Eva Green as Miss Alma LeFay Peregrine, the strict but clever and caring Ymbryne headmistress of Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children who can transform into a peregrine falcon and manipulate time^[6]
• Terence Stamp as Abe Portman, Jake’s grandfather who can see the invisible Hollows
  • Callum Wilson as young Abe^[7][8]
• Judi Dench as Miss Esmeralda Avocet, the Ymbryne headmistress of another shelter for Peculiar Children in Blackpool. Like Miss Peregrine, Miss Avocet can manipulate time; she can transform into an avocet.

Peculiar children[edit]

• Asa Butterfield as Jake Portman, a 16-year-old American teenager and Abe’s grandson. He visits Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children and is given, by Miss Peregrine, the task/promise of protecting the children. Like his grandfather, Jake has the ability to see the invisible Hollows.
  • Butterfield also portrays Mr. Barron’s disguise as Jake^[9]
  • Aiden Flowers as 10-year-old Jake
  • Nicholas Oteri as 6-year-old Jake
• Ella Purnell as Emma Bloom, an aerokinetic teenager who can manipulate air and can breathe under water by creating liquid bubbles of air. She is lighter than air and must always wear lead shoes or a tether to keep from floating away. Emma is also Abe’s former love interest in the 1940s and Jake’s current love interest.
• Finlay MacMillan as Enoch O’Connor, a teenager and Olive’s love interest who can reanimate the dead and bring inanimate objects to life as his living puppets for a limited time by placing a heart inside
• Lauren McCrostie as Olive Abroholos Elephanta, a pyrokinetic red-haired teenager and Enoch’s love interest. She has to wear special black gloves in order to prevent burning everything she touches.
• Cameron King as the voice and motion-capture of Millard Nullings, an invisible boy^[10]
• Pixie Davies as Bronwyn Bruntley, a young girl with superhuman strength, Victor’s sister
• Georgia Pemberton as Fiona Frauenfeld, a young girl who can control and maintain plants including the vegetables in Miss Peregrine’s garden^[10]
• Milo Parker as Hugh Apiston, a boy with bees living in his stomach^[10]
• Raffiella Chapman as Claire Densmore, a young girl with an additional mouth hidden in the back of her head^[10]
• Hayden Keeler-Stone as Horace Somnusson, a boy who can project his dreams (which are sometimes prophetic) through a monocle^[10]
• Joseph and Thomas Odwell as the Twins, two masked gorgon-like twin boys who turn anyone who sees them into stone. They normally wear hoods to hide their faces.
• Louis Davison as Victor Bruntley, Bronwyn’s late brother who had the same ability as her. He was killed by a hollow infiltrator prior to the events in the film, and was briefly brought back to life by Enoch.^[10]

Wights and Hollows[edit]

• Samuel L. Jackson as Mr. Barron, the shapeshifting leader of the Wights and Hollows. Barron and his Wight and Hollow minions hunt Peculiars and devour their eyes to recover human form. Barron also believes by doing this that he is invincible. His shape-shifting peculiarity allows him to disguise himself as another person. When he uses his peculiarity to become a person who doesn’t exist, his white eyes don’t change, so he has to wear contact lenses. He can also form blades, axes and/or lassos with his own hands.
  • Allison Janney as Dr. Nancy Golan, Jake’s psychiatrist and one of Mr. Barron’s disguised forms^[7]
  • Rupert Everett as John Lamont (credited as «Ornithologist»), an ornithologist and another of Mr. Barron’s disguised forms^[7]
• Scott Handy as Mr. Gleeson, a cryokinetic Wight
• Helen Day as Miss Edwards, a half-simian Wight with a great agility, dexterity and mobility^[11]
• Jack Brady as Mr. Clark, a Wight
• Philip Philmar as Mr. Archer, a Wight
• Robert Milton Wallace as Mr. Malthus, a Hollow

Non-Peculiars[edit]

• Chris O’Dowd as Franklin «Frank» Portman, Jake’s father and Abe’s son
• Kim Dickens as Maryann Portman (credited as «Jake’s Mom»), Jake’s mother^[7] and an up-and-coming businesswoman
• O-Lan Jones as Shelly, Jake’s drugstore supervisor and co-worker
• Jennifer Jarackas as Susie Portman, Frank’s sister and Jake’s aunt. She passes Jake her late father’s gift which gives him the way to find Miss Peregrine’s time loop.
• George Vricos as Bobby, Judy’s husband and Jake’s uncle
• Brooke Jaye Taylor as Judy, Bobby’s wife and Jake’s other aunt
• Ioan Hefin as Kev, the bartender on Cairnholm in the present day
• Nicholas Amer as Oggie, a blind and elderly present-day resident of Cairnholm
• Shaun Thomas and Justin Davies as Dylan and Worm, two present-day teenage Welsh residents whom Jake meets in Cairnholm

Director Tim Burton makes a cameo appearance in the film as a visitor at the fun fair in Blackpool who gets a skeleton thrown at him by a Hollow. Glen Mexted, who previously worked with Burton as an extra in both Dark Shadows and the music video for the Killers’ «Here with Me», also appears in the same scene as a customer eating ice cream.

Production[edit]

The film rights to the 2011 novel Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children by Ransom Riggs were sold to 20th Century Fox in May of that year.^[12] In November, Deadline Hollywood reported that Tim Burton was in talks to direct and would also be involved in selecting a writer.^[13] On December 2, Jane Goldman was reportedly hired to adapt the story as a screenplay for the film.^[14]

On July 28, 2014, Eva Green was set to play Miss Peregrine in the film; Mischa Barton, Lucy Hale and Alison Sudol were also considered.^[6] On September 24, 2014, it was announced that Asa Butterfield was being eyed for the second lead role as Burton’s choice, but that at that time he had not yet been offered the role.^[15] On November 5, 2014, Ella Purnell was offered a role and was in final talks to join the film; it was also reported that Butterfield had been offered the male lead role, and was the favored choice.^[16] On February 6, 2015, Samuel L. Jackson was added to the cast to play Mr. Barron, while Butterfield was confirmed for the second lead role.^[9] Terence Stamp, Chris O’Dowd, Rupert Everett, Kim Dickens, and Judi Dench were announced as being in the cast on March 12, 2015.^[7]

Filming was initially set to begin in August 2014 in London.^[17] Principal photography on the film began on February 24, 2015 in the Tampa Bay Area.^[18] Filming lasted for two weeks in Hillsborough and Pinellas counties in Florida.^[18] It is the second Tim Burton film to be shot in the Tampa Bay area, the first being Edward Scissorhands, in 1989.^[18] Production of the film later moved to Caerhays Castle and Minions in Cornwall, and Blackpool in the United Kingdom, and Brasschaat, a municipality close to Antwerp, Belgium.^[7][19][20] Filming also took place at Pinewood Studios.^[21]

Music[edit]

The film’s score was composed by Mike Higham and Matthew Margeson. The soundtrack was released on October 11, 2016 by La-La Land Records and Fox Music. Florence and the Machine recorded the film’s end credits song, «Wish That You Were Here».

Release[edit]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children was originally set for a release date of July 31, 2015.^[22] The release date moved to March 4, 2016, then again to December 25, 2016,^[5] before finally moving to September 30, 2016.

Reception[edit]

Box office[edit]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children grossed $87.2 million in the United States and Canada and $207.9 million in other territories for a worldwide total of $295.1 million, against a production budget of $110 million.^[3]

In the United States and Canada, the film opened alongside Deepwater Horizon and Masterminds as well as the wide expansion of Queen of Katwe, and was projected to gross around $25 million from 3,522 theaters in its opening weekend.^[4][23] In total, the film earned $28.9 million during its opening weekend, finishing first at the box office.^[24] The opening was on par with Dark Shadows’ $29.7 million in 2012, Burton’s last big budgeted film.^[24] Variety called it «a mediocre start» given the film’s $110 million budget.^[25]

It had number one openings in Russia ($6.3 million), France ($5.3 million), Mexico ($3.8 million), Australia ($3.1 million), Brazil ($2.7 million) and the Philippines ($1.7 million) and the biggest opening for Burton in Malaysia and Indonesia.^[26][27] In South Korea, it debuted at number two with $5.2 million. The film was released in China and Italy in December 2016 and Japan in February 2017.^[28]

Critical response[edit]

On Rotten Tomatoes, the film has an approval rating of 64% based on 259 reviews, with an average rating of 5.9/10. The website’s critical consensus reads, «Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children proves a suitable match for Tim Burton’s distinctive style, even if it’s on stronger footing as a visual experience than a narrative one.»^[29] On Metacritic, the film has a weighted average score of 57 out of 100 based on 43 critics, indicating «mixed or average reviews».^[30] Audiences polled by CinemaScore gave the film an average grade of «B+» on an A+ to F scale.^[31][32]

IGN critic Samantha Ladwig gave the film a 7.2/10, summarizing her review with: «Though there are lingering questions about certain characters by the time the end credits roll, the film’s striking visuals help compensate for its unemotional and anti-climactic script.»^[33] Justin Chang of Los Angeles Times wrote «Easily the director’s finest work since his masterful 2007 screen adaptation of Sweeney Todd, and a striking reminder of what an unfettered gothic imagination can achieve with the right focus and an infusion of discipline.»^[34] USA Today‘s Brian Truitt gave the film 3.5 out of 4 and wrote, «After a long run of dystopian YA movies for teen crowds, Burton is just the right guy to make cinema weird again.»^[35] Calvin Wilson of St. Louis Post-Dispatch gave the film 3.5 out of 4 and stated, «Burton delivers his most ambitious and engaging film since Sweeney Todd (2007). Although the story becomes increasingly complex as it goes along, the emotional payoff is more than worth it.»^[36]

Michael O’Sullivan of The Washington Post gave the film 3 out of 4 and wrote «The very idea of this – at once gruesome and darkly funny — is perfectly suited to Burton’s sensibility, which also reveals itself in the casting of Butterfield, who has the quality of a young, slightly less freaky Johnny Depp.»^[37] The Guardian’s Jordan Hoffman gave the film 4 out of 5 and said, «We get the playfulness of seeing quirky magic powers mixed with the familiarity of how a time loop plays out. Add in Burton’s authorial visual stamp and what we’ve got is an extremely pleasing formula. It gels as Tim Burton’s best (non-musical) live-action movie for 20 years.»^[38] James Berardinelli from ReelViews gave the film 3 out of 4 and stated, «Overall, despite feeling a little long and suffering from a rushed ending, Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children is a fresh and engaging storybook adventure that should appeal to viewers both inside and out of the core demographic.»^[39] The New York Times’ Manohla Dargis gave a positive review, writing: «The story gets awfully busy — you may get lost in 1943 or perhaps closer to the present — but it scarcely matters. Mr. Burton’s attention to detail and to the ebb and flow of tone (scary, funny, eerie), as well as his sensitive, gentle work particularly with the child actors, make each new turn another occasion for unfettered imagination.»^[40] Devan Coggan from Entertainment Weekly gave the film «B−» (67/100), with describing the film «The film chooses style over substance, emphasizing how cool the children’s powers are without fleshing them out as full characters. To compete with Burton’s best, his heroic weirdos need a little more heart — and the monsters need sharper teeth.»^[41]

Kyle Smith of the New York Post, Richard Roeper of the Chicago Sun-Times and Tom Huddleston of Time Out decried the film. According to Smith, who gave the film 2 stars out of 4: «It may be senseless, but it’s sumptuous: the picture looks like it cost about a billion bucks, with absolutely every detail giving Burton an excuse to take his mad picture-book mind and let loose, the way Emma the girl full of air keeps soaring away from earthly constraints. Burton may give us a bland hero, a tepid love story and a muddled plot but, hey, at least he’s got a skeleton army doing battle with giant tentacle monsters at an amusement park.»^[42] Roeper, who scored the film 1.5 stars out of 4, began his review by writing: «I’m wondering if the mutant kids at Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children ever play basketball against their rivals across the pond, Xavier’s School for Gifted Youngsters. I’d watch that. I’d certainly rather watch that than Tim Burton’s adaptation of the popular children’s book about a school for freakishly gifted children. This is a messy, confusing, uninvolving mishmash of old-school practical effects and CGI battles that feels … off nearly every misstep of the way.^[43] Tom Huddleston of Time Out gave the film 2 stars out of 5, writing: «Director Tim Burton likes his films busy: watch a classic like Beetlejuice or Batman, and you’ll be pushed to find a single frame that isn’t packed with background detail, weird creatures, ornate furnishings and intricate costumes. The problem with his new film, Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children, is that the script is every bit as busy and it can get pretty confusing.»^[44]

Accolades[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Official website
• Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children at IMDb

From Wikipedia, the free encyclopedia

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children
Theatrical release poster
Directed by	Tim Burton
Screenplay by	Jane Goldman
Based on	Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children by Ransom Riggs
Produced by	Peter Chernin Jenno Topping
Starring	Eva Green Asa Butterfield Chris O’Dowd Allison Janney Rupert Everett Terence Stamp Ella Purnell Judi Dench Samuel L. Jackson
Cinematography	Bruno Delbonnel
Edited by	Chris Lebenzon
Music by	Mike Higham Matthew Margeson
Production companies	Chernin Entertainment Tim Burton Productions TSG Entertainment Scope Pictures St. Petersburg Clearwater Film Commission Ingenious
Distributed by	20th Century Fox
Release dates	September 25, 2016 (Fantastic Fest) September 30, 2016 (United Kingdom and United States)
Running time	127 minutes[1]
Countries	United Kingdom United States[2]
Language	English
Budget	$110 million[3][4]
Box office	$296.5 million[3]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children is a 2016 fantasy film directed by Tim Burton and written by Jane Goldman, based on the 2011 novel of the same name by Ransom Riggs. The film stars Eva Green, Asa Butterfield, Chris O’Dowd, Allison Janney, Rupert Everett, Terence Stamp, Ella Purnell, Judi Dench, and Samuel L. Jackson.

Filming began in February 2015 in London and the Tampa Bay Area. The film premiered at Fantastic Fest in Austin, Texas, on September 25, 2016, and was theatrically released in the United States on September 30, 2016, by 20th Century Fox.^[5] It received mixed reviews, with praise for Burton’s direction and visual atmosphere, but criticism for its plot, and grossed $296 million worldwide against a production budget of $110 million.

Plot[edit]

Abe Portman has told stories to his grandson Jake about battling monsters and spending his childhood at «Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children» at Cairnholm, an island off the coast of Wales. The home’s children and headmistress, Miss Alma Peregrine, possess paranormal abilities and are known as «Peculiars». One day, Jake finds Abe dying with his eyes removed, and he tells Jake to go to «the loop of September 3, 1943».

Following advice from Dr. Golan, Jake travels to the United Kingdom to go to Cairnholm with his father Frank to investigate the children’s home. Jake discovers that it was destroyed during a Luftwaffe raid, but upon entering the ruins he finds the children from Abe’s stories. They take him through a portal and he emerges in the year 1943 with the house still intact. Miss Peregrine explains that she belongs to a class of female Peculiars named Ymbryne who can transform into birds (in Miss Peregrine’s case, a peregrine falcon) and manipulate time. To avoid persecution for being Peculiars, she and the children hide from the outside world in a time loop she created, set to September 3, 1943 and accessible only to Peculiar, which allows them to live the same day repeatedly and avoid aging as long as they stay inside it.

Jake is introduced to the rest of the children, including aerokinetic Emma Bloom, whom he likes. Jake learns he is also a Peculiar like his grandfather, and can see the invisible monsters from his stories, called «Hollowgasts» (or «Hollows»). They are disfigured Peculiar scientists who killed a Ymbryne in a failed experiment to harvest her powers in an attempt to achieve immortality. Led by shapeshifter Mr. Barron, they hunt Peculiars to consume their eyeballs, which allow them to regain visibly human form, but with milky-white eyes.

A wounded Ymbryne named Miss Avocet arrives, explaining that Barron assaulted her in the January 2016 time loop at Blackpool, England, killed her children, and is trying to repeat the failed experiment using more Ymbrynes. Jake returns to 2016, finds an elderly man has been killed by a Hollow, and goes back to the portal to warn them that the Hollow is near. He is followed by an ornithologist who is actually Mr. Barron.

Barron had tried to extract the location of Ms. Peregrine’s loop from Abe, but his hungry Hollow companion, Mr. Malthus, killed Abe before he could do so. He then posed as Dr. Golan, encouraging Jake to go to the island so Jake could lead him to the loop. Using Jake as a hostage, Barron forces Miss Peregrine to trap herself in bird form and takes her to Blackpool, leaving Jake, the other children, and Miss Avocet as prey for Malthus.

Malthus kills Miss Avocet, and Jake and the children escape just as the Luftwaffe raid destroys the house, killing Malthus. Without Miss Peregrine to reset it, the loop closes, leaving them stuck in 1943. Salvaging a sunken ocean liner, RMS Augusta, that Emma has used as a personal hideout, they travel to Blackpool and enter its January 2016 loop. They fight and destroy Barron’s Wight and Hollow allies, and rescue Miss Peregrine and other captive Ymbrynes. When the last remaining Hollow arrives, Jake sees and avoids it, and instead it kills Barron and is then in turn killed by Jake.

Jake says goodbye to the children in 1943 while he stays in 2016 and relates his adventures to Abe, who is alive and well as Barron’s death in early 2016 has erased his presence in Florida later on. Abe gives Jake a map of international time loops, which Jakes takes, serves in World War II, and eventually reunites with his friends in 1943. Jake, Emma, Miss Peregrine and the children journey to seek a happy time loop.

Cast[edit]

Peculiars[edit]

Peculiar adults[edit]

• Eva Green as Miss Alma LeFay Peregrine, the strict but clever and caring Ymbryne headmistress of Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children who can transform into a peregrine falcon and manipulate time^[6]
• Terence Stamp as Abe Portman, Jake’s grandfather who can see the invisible Hollows
  • Callum Wilson as young Abe^[7][8]
• Judi Dench as Miss Esmeralda Avocet, the Ymbryne headmistress of another shelter for Peculiar Children in Blackpool. Like Miss Peregrine, Miss Avocet can manipulate time; she can transform into an avocet.

Peculiar children[edit]

• Asa Butterfield as Jake Portman, a 16-year-old American teenager and Abe’s grandson. He visits Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children and is given, by Miss Peregrine, the task/promise of protecting the children. Like his grandfather, Jake has the ability to see the invisible Hollows.
  • Butterfield also portrays Mr. Barron’s disguise as Jake^[9]
  • Aiden Flowers as 10-year-old Jake
  • Nicholas Oteri as 6-year-old Jake
• Ella Purnell as Emma Bloom, an aerokinetic teenager who can manipulate air and can breathe under water by creating liquid bubbles of air. She is lighter than air and must always wear lead shoes or a tether to keep from floating away. Emma is also Abe’s former love interest in the 1940s and Jake’s current love interest.
• Finlay MacMillan as Enoch O’Connor, a teenager and Olive’s love interest who can reanimate the dead and bring inanimate objects to life as his living puppets for a limited time by placing a heart inside
• Lauren McCrostie as Olive Abroholos Elephanta, a pyrokinetic red-haired teenager and Enoch’s love interest. She has to wear special black gloves in order to prevent burning everything she touches.
• Cameron King as the voice and motion-capture of Millard Nullings, an invisible boy^[10]
• Pixie Davies as Bronwyn Bruntley, a young girl with superhuman strength, Victor’s sister
• Georgia Pemberton as Fiona Frauenfeld, a young girl who can control and maintain plants including the vegetables in Miss Peregrine’s garden^[10]
• Milo Parker as Hugh Apiston, a boy with bees living in his stomach^[10]
• Raffiella Chapman as Claire Densmore, a young girl with an additional mouth hidden in the back of her head^[10]
• Hayden Keeler-Stone as Horace Somnusson, a boy who can project his dreams (which are sometimes prophetic) through a monocle^[10]
• Joseph and Thomas Odwell as the Twins, two masked gorgon-like twin boys who turn anyone who sees them into stone. They normally wear hoods to hide their faces.
• Louis Davison as Victor Bruntley, Bronwyn’s late brother who had the same ability as her. He was killed by a hollow infiltrator prior to the events in the film, and was briefly brought back to life by Enoch.^[10]

Wights and Hollows[edit]

• Samuel L. Jackson as Mr. Barron, the shapeshifting leader of the Wights and Hollows. Barron and his Wight and Hollow minions hunt Peculiars and devour their eyes to recover human form. Barron also believes by doing this that he is invincible. His shape-shifting peculiarity allows him to disguise himself as another person. When he uses his peculiarity to become a person who doesn’t exist, his white eyes don’t change, so he has to wear contact lenses. He can also form blades, axes and/or lassos with his own hands.
  • Allison Janney as Dr. Nancy Golan, Jake’s psychiatrist and one of Mr. Barron’s disguised forms^[7]
  • Rupert Everett as John Lamont (credited as «Ornithologist»), an ornithologist and another of Mr. Barron’s disguised forms^[7]
• Scott Handy as Mr. Gleeson, a cryokinetic Wight
• Helen Day as Miss Edwards, a half-simian Wight with a great agility, dexterity and mobility^[11]
• Jack Brady as Mr. Clark, a Wight
• Philip Philmar as Mr. Archer, a Wight
• Robert Milton Wallace as Mr. Malthus, a Hollow

Non-Peculiars[edit]

• Chris O’Dowd as Franklin «Frank» Portman, Jake’s father and Abe’s son
• Kim Dickens as Maryann Portman (credited as «Jake’s Mom»), Jake’s mother^[7] and an up-and-coming businesswoman
• O-Lan Jones as Shelly, Jake’s drugstore supervisor and co-worker
• Jennifer Jarackas as Susie Portman, Frank’s sister and Jake’s aunt. She passes Jake her late father’s gift which gives him the way to find Miss Peregrine’s time loop.
• George Vricos as Bobby, Judy’s husband and Jake’s uncle
• Brooke Jaye Taylor as Judy, Bobby’s wife and Jake’s other aunt
• Ioan Hefin as Kev, the bartender on Cairnholm in the present day
• Nicholas Amer as Oggie, a blind and elderly present-day resident of Cairnholm
• Shaun Thomas and Justin Davies as Dylan and Worm, two present-day teenage Welsh residents whom Jake meets in Cairnholm

Director Tim Burton makes a cameo appearance in the film as a visitor at the fun fair in Blackpool who gets a skeleton thrown at him by a Hollow. Glen Mexted, who previously worked with Burton as an extra in both Dark Shadows and the music video for the Killers’ «Here with Me», also appears in the same scene as a customer eating ice cream.

Production[edit]

The film rights to the 2011 novel Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children by Ransom Riggs were sold to 20th Century Fox in May of that year.^[12] In November, Deadline Hollywood reported that Tim Burton was in talks to direct and would also be involved in selecting a writer.^[13] On December 2, Jane Goldman was reportedly hired to adapt the story as a screenplay for the film.^[14]

On July 28, 2014, Eva Green was set to play Miss Peregrine in the film; Mischa Barton, Lucy Hale and Alison Sudol were also considered.^[6] On September 24, 2014, it was announced that Asa Butterfield was being eyed for the second lead role as Burton’s choice, but that at that time he had not yet been offered the role.^[15] On November 5, 2014, Ella Purnell was offered a role and was in final talks to join the film; it was also reported that Butterfield had been offered the male lead role, and was the favored choice.^[16] On February 6, 2015, Samuel L. Jackson was added to the cast to play Mr. Barron, while Butterfield was confirmed for the second lead role.^[9] Terence Stamp, Chris O’Dowd, Rupert Everett, Kim Dickens, and Judi Dench were announced as being in the cast on March 12, 2015.^[7]

Filming was initially set to begin in August 2014 in London.^[17] Principal photography on the film began on February 24, 2015 in the Tampa Bay Area.^[18] Filming lasted for two weeks in Hillsborough and Pinellas counties in Florida.^[18] It is the second Tim Burton film to be shot in the Tampa Bay area, the first being Edward Scissorhands, in 1989.^[18] Production of the film later moved to Caerhays Castle and Minions in Cornwall, and Blackpool in the United Kingdom, and Brasschaat, a municipality close to Antwerp, Belgium.^[7][19][20] Filming also took place at Pinewood Studios.^[21]

Music[edit]

The film’s score was composed by Mike Higham and Matthew Margeson. The soundtrack was released on October 11, 2016 by La-La Land Records and Fox Music. Florence and the Machine recorded the film’s end credits song, «Wish That You Were Here».

Release[edit]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children was originally set for a release date of July 31, 2015.^[22] The release date moved to March 4, 2016, then again to December 25, 2016,^[5] before finally moving to September 30, 2016.

Reception[edit]

Box office[edit]

Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children grossed $87.2 million in the United States and Canada and $207.9 million in other territories for a worldwide total of $295.1 million, against a production budget of $110 million.^[3]

In the United States and Canada, the film opened alongside Deepwater Horizon and Masterminds as well as the wide expansion of Queen of Katwe, and was projected to gross around $25 million from 3,522 theaters in its opening weekend.^[4][23] In total, the film earned $28.9 million during its opening weekend, finishing first at the box office.^[24] The opening was on par with Dark Shadows’ $29.7 million in 2012, Burton’s last big budgeted film.^[24] Variety called it «a mediocre start» given the film’s $110 million budget.^[25]

It had number one openings in Russia ($6.3 million), France ($5.3 million), Mexico ($3.8 million), Australia ($3.1 million), Brazil ($2.7 million) and the Philippines ($1.7 million) and the biggest opening for Burton in Malaysia and Indonesia.^[26][27] In South Korea, it debuted at number two with $5.2 million. The film was released in China and Italy in December 2016 and Japan in February 2017.^[28]

Critical response[edit]

On Rotten Tomatoes, the film has an approval rating of 64% based on 259 reviews, with an average rating of 5.9/10. The website’s critical consensus reads, «Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children proves a suitable match for Tim Burton’s distinctive style, even if it’s on stronger footing as a visual experience than a narrative one.»^[29] On Metacritic, the film has a weighted average score of 57 out of 100 based on 43 critics, indicating «mixed or average reviews».^[30] Audiences polled by CinemaScore gave the film an average grade of «B+» on an A+ to F scale.^[31][32]

IGN critic Samantha Ladwig gave the film a 7.2/10, summarizing her review with: «Though there are lingering questions about certain characters by the time the end credits roll, the film’s striking visuals help compensate for its unemotional and anti-climactic script.»^[33] Justin Chang of Los Angeles Times wrote «Easily the director’s finest work since his masterful 2007 screen adaptation of Sweeney Todd, and a striking reminder of what an unfettered gothic imagination can achieve with the right focus and an infusion of discipline.»^[34] USA Today‘s Brian Truitt gave the film 3.5 out of 4 and wrote, «After a long run of dystopian YA movies for teen crowds, Burton is just the right guy to make cinema weird again.»^[35] Calvin Wilson of St. Louis Post-Dispatch gave the film 3.5 out of 4 and stated, «Burton delivers his most ambitious and engaging film since Sweeney Todd (2007). Although the story becomes increasingly complex as it goes along, the emotional payoff is more than worth it.»^[36]

Michael O’Sullivan of The Washington Post gave the film 3 out of 4 and wrote «The very idea of this – at once gruesome and darkly funny — is perfectly suited to Burton’s sensibility, which also reveals itself in the casting of Butterfield, who has the quality of a young, slightly less freaky Johnny Depp.»^[37] The Guardian’s Jordan Hoffman gave the film 4 out of 5 and said, «We get the playfulness of seeing quirky magic powers mixed with the familiarity of how a time loop plays out. Add in Burton’s authorial visual stamp and what we’ve got is an extremely pleasing formula. It gels as Tim Burton’s best (non-musical) live-action movie for 20 years.»^[38] James Berardinelli from ReelViews gave the film 3 out of 4 and stated, «Overall, despite feeling a little long and suffering from a rushed ending, Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children is a fresh and engaging storybook adventure that should appeal to viewers both inside and out of the core demographic.»^[39] The New York Times’ Manohla Dargis gave a positive review, writing: «The story gets awfully busy — you may get lost in 1943 or perhaps closer to the present — but it scarcely matters. Mr. Burton’s attention to detail and to the ebb and flow of tone (scary, funny, eerie), as well as his sensitive, gentle work particularly with the child actors, make each new turn another occasion for unfettered imagination.»^[40] Devan Coggan from Entertainment Weekly gave the film «B−» (67/100), with describing the film «The film chooses style over substance, emphasizing how cool the children’s powers are without fleshing them out as full characters. To compete with Burton’s best, his heroic weirdos need a little more heart — and the monsters need sharper teeth.»^[41]

Kyle Smith of the New York Post, Richard Roeper of the Chicago Sun-Times and Tom Huddleston of Time Out decried the film. According to Smith, who gave the film 2 stars out of 4: «It may be senseless, but it’s sumptuous: the picture looks like it cost about a billion bucks, with absolutely every detail giving Burton an excuse to take his mad picture-book mind and let loose, the way Emma the girl full of air keeps soaring away from earthly constraints. Burton may give us a bland hero, a tepid love story and a muddled plot but, hey, at least he’s got a skeleton army doing battle with giant tentacle monsters at an amusement park.»^[42] Roeper, who scored the film 1.5 stars out of 4, began his review by writing: «I’m wondering if the mutant kids at Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children ever play basketball against their rivals across the pond, Xavier’s School for Gifted Youngsters. I’d watch that. I’d certainly rather watch that than Tim Burton’s adaptation of the popular children’s book about a school for freakishly gifted children. This is a messy, confusing, uninvolving mishmash of old-school practical effects and CGI battles that feels … off nearly every misstep of the way.^[43] Tom Huddleston of Time Out gave the film 2 stars out of 5, writing: «Director Tim Burton likes his films busy: watch a classic like Beetlejuice or Batman, and you’ll be pushed to find a single frame that isn’t packed with background detail, weird creatures, ornate furnishings and intricate costumes. The problem with his new film, Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children, is that the script is every bit as busy and it can get pretty confusing.»^[44]

Accolades[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Official website
• Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children at IMDb

«Дом странных детей мисс Перегрин» (англ. Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children) — фильм режиссёра Тима Бёртона. Сценарий фильма написан Джейн Голдман и основан на одноимённом романе Ренсома Риггза. Мировая премьера фильма прошла 28 сентября 2016 года, в США — 30 сентября, в России — 6 октября

Аннотация[]

Шестнадцатилетний парень по имени Джейкоб Портман живёт в обычной семье во Флориде. В детстве дедушка, которого вся родня считала чудаком, рассказывал внуку об острове, на котором жил в детстве в компании странных детей с удивительными способностями. Мальчик вырос на дедушкиных историях, которые отличались удивительным реализмом, и искренне верил в рассказы старика. Шли годы, Джейк рос и со временем перестал верить в сказки деда, пока однажды не произошёл странный случай, перевернувший мир с ног на голову и подтвердивший существование странных детей.

В ролях[]

• Ева Грин — мисс Перегрин — имбрина, перевёртыш, превращается в птицу, умеет манипулировать временем, заведует Кэрнхолмской Петлёй Времени. (В русскоязычном издании книги имя имбрины перевели на русский язык — «мисс Сапсан» (англ. Peregrine); полное имя — Альма ЛеФэй Сапсан)
• Эйса Баттерфилд — Джейкоб Портман — главный герой, который может видеть и чувствовать Пустоты.
• Сэмюэл Л. Джексон — Мистер Баррон — предводитель Тварей и Пустот, учёный, который в попытках обрести бессмертие вместе со своими единомышленниками провёл эксперимент, превративший их в Пустот. Следил за Джейкобом почти всю его жизнь.Перевёртыш, может принимать любую внешность и видоизменять конечности (например, в холодное оружие).
  • Эллисон Дженни — Доктор Голан — психотерапевт, одно из обличий мистера Бэррона, созданное, чтобы обмануть Джейкоба и его родителей.
  • Руперт Эверетт — Джон Мармонт — орнитолог. Ещё одно обличье мистера Бэррона, использованное им на острове, чтобы найти петлю.
• Крис О’Дауд — Франклин Портман — Отец Джейкоба, орнитолог-любитель, мечтающий стать писателем.
• Теренс Стэмп — Абрахам Портман — Дед Джейкоба. Также был одним из странных детей и обладал аналогичной Джейкобу способностью, которая скорее всего передалась его внуку. Был убит Пустотой в начале фильма, но после победы Джейкоба над мистером Бэрроном в прошлом остался жив.
• Джуди Денч — мисс Эвосет — имбрина, её петля времени была взломана мистером Бэрроном и его сообщниками. Была похищена Пустотами, но смогла спастись. Позже убита Пустотой. (В книге её имя Эсмеральда Зарянка «мисс Зарянка»).
• Ким Диккенс — миссис Портман, мать Джейкоба.

Странные дети[]

• Элла Пернелл — Эмма Блум — девушка, обладающая силой воздуха, в прошлом подруга дедушки Джейка. (В книге имела способность создавать огонь из своих рук, в фильме левитирует)
• Пикси Дэвис — Бронвин Брантли — необычайно сильная девочка.
• Кэмерон Кинг — Миллард Наллингс — любознательный мальчик-невидимка, знаток всего неординарного. Был одним из близких друзей дедушки Джейкоба.
• Джорджия Пембертон — Фиона Фрауэнфельд — девочка, имеющая способность увеличивать скорость роста растений.
• Финли Макмиллан — Енох О’Коннор — мальчик, способный на некоторое время оживлять неодушевленные предметы и делать их своими «марионетками». Влюблен в Оливию.
• Майло Паркер — Хью Апистон — мальчик, способный управлять пчелиным роем, находящимся у него в животе.
• Лорен МакКрости — Оливия Аброхолос Элефанта — воспламеняет всё, к чему прикасается, поэтому носит длинные перчатки. (В книге имела способность левитировать, а в фильме пускает огонь из рук). Влюблена в Еноха.
• Раффиелла Чэпмен — Клэр Денсмор — самая младшая из детей. Имеет дополнительный рот на затылке.
• Хейден Килер-Стоун — Гораций Сомнассон — мальчик, который видит пророческие видения и сны и может проецировать их.
• Луи Дэвисон — Виктор Брантли — покойный брат Бронвин, убитый Пустотой. Как и сестра, был необычайно силен.
• Джозеф и Томас Одуэлл — Рама и Ха — немые близнецы. Спокойны, любят кровь, общаются между собой при помощи мыслей. Способны взглядом обратить живое в камень. Их лица и тела всегда закрыты, чтобы не дать их глазам превратить других в статуи.

Интересные факты[]

• В книгах пустоты/твари не сохраняют свои особенности. В фильме у них все еще они есть (они не часто используют их, когда были пустотами).
• Таким образом, Голан / г-н. Баррон представлен несколько иначе. В книге маскировка и неосуществленная изобретательность позволили ему изменить личности, два из которых были водителем автобуса по имени г-н Баррон и психиатр по имени Доктор Голан. Хотя его истинное имя неизвестно, его прежде всего считали доктором Голаном. В версии фильма он использует свою изменчивую особенность, чтобы представлять себя в качестве женского психолога по имени Доктор Голан, а также многих других, но г-н Баррон, по-видимому, является его первоначальным именем, датированным, по крайней мере, опытом, который превратил его и его друзей в тварей. Следует отметить, что это сильно отличается от онлайн-слухов о том, что г-н Баррон является совершенно новым злодеем, созданным для фильма: это простое изменение, в котором он в первую очередь использует, и как достигается изменение идентичности.
• Были переключены особенности Оливии и Эммы. Особенность Эммы теперь была воздушной, в то время как особенность Оливии была огнем.
• Эмма уже знала, что Эйб умер, прежде чем Джейкоб входит в петлю.

• В фильме Фиона говорила больше. В книге она только говорила в чрезвычайных ситуациях.
• Волосы Фионы, похоже, хорошо плетены в фильме.
• Бронвин, кажется, моложе в фильме. Ее возраст должен быть таким же, каким был у Оливии.
• Оливия подросток. Ее возраст должен быть таким же, как то, что была в книге Бронвин.
• Хью моложе.
• Фиона моложе.

• Кажется, Гораций находится между подростковым возрастом.

• Енох намного старше, чем в книгах.
• Хью не носил очки, как показано на фотографии в книге.
• Восстание кораблекрушения из подводного мира не было представлено в книге.
• В фильме появились «Маскированные балерины», но они были известны только как «Близнецы».
• Карнавал не был включен в книгу.

• В конце фильма мисс Перегрин все еще может превратиться из своей формы сапсана в ее человеческую форму, в отличие от конца книги, где она не могла трансформироваться в ее человеческую форму.
• Абрахам Портман был возрожден в конце фильма. В книге он умер во всей серии.
• В фильме много петель.
• Оливия стала любовным интересом Еноха в фильме, хотя в книге у них были только умеренные и маленькие разговоры.

• Их петля установлена ​​3 сентября 1943 года.
• Пустоты более известны как «Пустота» через фильм. Они также могут входить в петли, когда в книге они не могут этого делать.
• Пустоты едят глаза вместо крови в фильме.

• В фильме г-н Баррон перед горлом Джейкоба приставил нож и угрожает убить Джейкоба, если мисс Перегрин не превратится в птицу и охотно не отправится в клетку, тогда как в книге Джейкоба не было там для похищения мисс Перегрин и Хью был под прицелом.

• Все фотографии были немного разными в фильме, и не так много фотографий было показано, как в книге
• В книге мисс Перегрин никого не присылает, чтобы привезти Джейкоба Портмана; Вместо этого Джейкоб преследует Эмму и попадает в плен Эммой, которая хочет отвезти его к мисс Перегрин. В фильме паб разрушен, и есть около пяти персонажей, которые отправляются на поиски Джейкоба, где он бежит, но все они возвращаются в петлю, когда Эмма и Оливия спасают его и берут его в петлю из паба.

РЕНСОМ РИГГЗ

ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ

Пролог

Не успел я принять тот факт, что меня ждет самая обыкновенная жизнь, как начали происходить совершенно незаурядные события. Первое из них стало для меня ужасным потрясением, и как все, что меняет нас раз и навсегда, раскололо мою жизнь на две части: До и После. Как и многие последующие сверхъестественные происшествия, оно непосредственно касалось моего деда, Абрахама Портмана.

Сколько себя помню, дедушка Портман всегда был для меня самым удивительным человеком из всех, кого я знал. Он рос в сиротском приюте, сражался на войне, преодолевал океаны на пароходах и пустыни на лошадях, выступал в цирках, знал все на свете об оружии и самообороне и говорил как минимум на трех языках помимо английского. Мальчишке, никогда не выезжавшему за пределы Флориды, все это казалось невообразимой экзотикой, и стоило мне его увидеть, как я принимался осаждать его просьбами попотчевать меня своими увлекательными историями. Он никогда мне не отказывал, излагая их с таким видом, будто делился секретами, которые можно было доверить только мне и никому более.

Когда мне исполнилось шесть лет, я решил, что мой единственный шанс вести жизнь хотя бы наполовину такую же увлекательную, как у дедушки Портмана, заключается в том, чтобы стать путешественником. Он всячески меня поощрял и проводил со мной целые дни, сгорбившись над картой мира и с помощью цепочки красных булавок разрабатывая маршруты воображаемых экспедиций. Попутно дедушка рассказывал о том, какие удивительные открытия мне предстоит когда-нибудь совершить. Я не делал секрета из своих честолюбивых планов и расхаживал по дому, прикладывая к одному глазу картонную трубу и громко восклицая: «По курсу земля!» и «Приготовиться к высадке!» Когда моим родителям это надоедало, они выставляли меня в сад. Думаю, они боялись, что дедушка заразит меня неизлечимой мечтательностью, от которой я уже никогда не смогу оправиться, и что все эти фантазии не позволят мне посвятить себя более практичным занятиям. И вот однажды мама усадила меня рядом с собой и объяснила, что я не смогу стать первооткрывателем, потому что в мире не осталось ничего неоткрытого и неизведанного. Мне следовало родиться в другом веке. Узнав, что опоздал, я почувствовал себя обманутым.

Еще обиднее мне стало, когда я узнал, что самые интересные из рассказов дедушки Портмана просто не могут быть правдой. Наиболее фантастические истории он рассказывал о своем детстве. Например, о том, что родился в Польше, но, когда ему исполнилось двенадцать, его привезли в детский дом в Уэльсе. Когда я спрашивал, почему ему пришлось уехать от родителей, он неизменно отвечал: потому что за ним охотились чудовища. По его словам, Польша буквально кишела чудовищами.

— Какими чудовищами? — широко раскрыв глаза, спрашивал я.

Этот вопрос я повторял очень часто.

— Ужасные сгорбленные чудовища с гниющей кожей и черными глазами, — отвечал дед. — А ходили они вот так!

С этими словами он тяжело плелся за мной подобно чудищам из старых фильмов, а я, громко хохоча, убегал прочь.

Каждый раз он добавлял к их образам все новые отвратительные подробности. От этих мерзких существ разило, как от разлагающихся отбросов. Они были невидимы, и заметить их можно было только по тени. В их ртах таились целые гнезда извивающихся щупалец, которые могли в одно мгновение будто выстрелить и тут же втащить жертву в пасть с мощными челюстями. Вскоре у меня появились проблемы со сном. Мое сверхактивное воображение превращало звук проезжающих по мокрому асфальту шин в чье-то затрудненное дыхание прямо у моего окна, а тени под дверью — в жгуты черно-серых щупалец. Я боялся этих чудовищ, но гордился дедушкой, который не только сражался с ними, но и победил их, оставшись в живых.

Еще более фантастическими были его рассказы о жизни в уэльском детском доме. По его словам, это было зачарованное место, созданное специально для того, чтобы оберегать детишек от чудовищ, и находилось оно на острове, где каждый день светило солнце и никто никогда не болел и не умирал. Все жили вместе в большом старом доме, охраняемом древней мудрой птицей. Во всяком случае так утверждал дедушка. По мере взросления я, однако, начинал сомневаться в правдивости его рассказов.

— А какая птица их охраняла? — спросил я, когда мне было лет семь, и скептически поглядел на него через карточный стол, за которым он только что позволил мне выиграть у него в «Монополию».

— Большая хищная птица, которая курила трубку, — ответил он.

— Дедушка, ты, наверное, думаешь, что я совсем глупый.

Он пролистал свою серьезно поредевшую пачку оранжевых и синих денег.

— Я не способен так о тебе думать, Якоб.

Я понял, что обидел его, потому что он произнес это с заметным польским акцентом, от которого ему так и не удалось окончательно избавиться и который особенно сильно проявлялся в минуты волнения. В итоге «способен» прозвучало как «спосопен», а «думать» как «тумать». Мне стало стыдно, и я решил задать ему следующий вопрос.

— Почему чудовища на вас охотились? — поинтересовался я.

— Потому что мы были не такими, как другие люди. Мы были странными.

— В каком смысле странными?

— У всех были разные странности, — пожал плечами он. — Одна девочка умела летать, в теле другого мальчика жили пчелы… Еще там были брат и сестра, которые могли поднимать и удерживать над головой огромные валуны.

Мне никак не удавалось понять, насколько серьезно он говорит. Но вроде бы мой дедушка не слыл шутником. Увидев сомнение на моем лице, он нахмурился.

— Ну хорошо, ты можешь не верить мне на слово, — произнес он. — У меня есть фотографии!

Оттолкнув назад садовый стул, он вошел в дом, оставив меня на веранде. А минуту спустя вернулся, сжимая в руках большую коробку из-под сигар. Я наклонился, чтобы получше разглядеть четыре помятых, пожелтевших снимка, которые он извлек на свет.

Первая фотография изображала нечто похожее на костюм, в котором… никого не было. Если допустить, что там кто-то был, то у этого человека не было головы.

— Конечно, у него есть голова! — улыбаясь, заверил меня дед. — Только ее не видно.

— Почему? Он что, невидимый?

— Ого! Да ты у нас мозговитый малый! — Дед приподнял брови, как будто я поразил его своими дедуктивными способностями. — Его звали Миллард. Забавный парень. Иногда он говорил: «Слышь, Эйб, а я знаю, что ты сегодня делал». И действительно мог рассказать, где ты был, что ел, ковырялся ли в носу, когда думал, что тебя никто не видит. Он часто ходил за кем-нибудь, тихий как мышь и совершенно голый, чтобы его не увидели, и наблюдал. — Дед покачал головой. — Подумать только!

Он подал мне другое фото и, подождав, пока я его рассмотрю, поинтересовался:

— Ну? Что ты видишь?

— Маленькую девочку.

— И?

— У нее на голове корона.

Он постучал пальцем по нижней части снимка.

— Как насчет ее ног?

Я присмотрелся повнимательнее. Ноги девочки не касались земли. Но она не подпрыгнула. Она как будто парила в воздухе. От удивления я открыл рот.

— Она летает!

— Вроде того, — кивнул дедушка. — Она левитирует. Только малышка не очень хорошо управляла своими способностями, поэтому иногда нам приходилось обвязывать ее веревкой, чтобы она никуда не улетела!

Я неотрывно смотрел на странноватое кукольное личико девочки.

— Это настоящая фотография?

— Конечно, настоящая, — ворчливо ответил дедушка, забирая у меня снимок и заменяя его другим, на котором тощий паренек держал над головой огромный валун.

— Виктор и его сестра были не слишком умны, — прокомментировал дед, — но какими же они были сильными!

— С виду он совсем не сильный, — произнес я, разглядывая щуплые руки подростка.

— Можешь поверить мне на слово — он был невероятно силен. Однажды я попробовал соревноваться с ним в армрестлинге, и он едва не оторвал мне руку!

Но самой странной оказалась последняя фотография. На ней был запечатлен затылок чьей-то головы, на котором кто-то нарисовал лицо.

Я молча смотрел на этот снимок, а дедушка Портман рассказывал:

— Видишь ли, у него было два рта. Один впереди и один сзади. Поэтому он так и растолстел!

— Но это подделка! — возразил я. — Это нарисованное лицо.

— Конечно, лицо ненастоящее. Его нарисовали для циркового представления. Но говорю тебе, у него действительно было два рта. Ты мне не веришь?

Я размышлял, глядя то на снимки, то на серьезное открытое лицо дедушки. Зачем ему врать?

— Я тебе верю, — кивнул я.

И я действительно ему верил. Во всяком случае на протяжении нескольких лет. Впрочем, в основном потому, что я хотел ему верить, так же, как другие дети моего возраста хотели верить в Санта-Клауса. Мы держимся за свои сказки до тех пор, пока цена веры в них не становится слишком высокой. Для меня это произошло во втором классе, когда во время ланча Робби Дженсен принялся дразнить меня перед столиком, за которым сидели девчонки, и объявил всем, что я все еще верю в фей. Это было расплатой за то, что я повторял в школе дедушкины рассказы. В эти унизительные секунды я увидел, как прозвище «зачарованный мальчик» тащится за мной из класса в класс, и, хотя это было совершенно незаслуженно, обиделся на деда.

В тот день дедушка Портман забрал меня из школы, как он делал довольно часто, когда мои родители были на работе. Я забрался на заднее сиденье его старенького «понтиака» и объявил, что больше не верю в его сказки.

— Какие сказки? — переспросил он, глядя на меня поверх очков.

— Сам знаешь. Те самые. О странных детишках и чудовищах.

Он, похоже, растерялся.

— Я не рассказывал тебе никаких сказок.

Я сообщил ему, что выдуманная история и сказка — это одно и то же, и что сказки рассказывают малышам, которые еще писают в штанишки, и что его фотографии — это подделка, а истории — сплошной обман, и мне это отлично известно. Я ожидал, что он рассердится или начнет спорить, но он произнес: «Как скажешь» и тронул машину с места. Вот и все. Больше мы к этой теме не возвращались.

Думаю, он этого ожидал. Рано или поздно я должен был вырасти из детской веры в чудеса. Но из-за того, что он даже не попытался убедить меня в подлинности своих историй, я почувствовал себя обманутым. Я не мог понять, зачем он все это придумал, зачем заставил меня поверить, что на свете бывает то, чего на самом деле быть не может. Лишь несколько лет спустя папа мне все объяснил. Когда он был маленьким, дедушка тоже рассказывал ему свои страшилки. На самом деле они были не ложью, а лишь утрированной правдой. История детства дедушки Портмана оказалась далеко не сказкой. Она была самым настоящим кошмаром.

Мой дедушка стал единственным членом своей семьи, которому удалось бежать из Польши до начала Второй мировой войны. Ему было всего двенадцать лет, когда родители посадили его в поезд, отправив к совершенно незнакомым людям в Британию. У мальчика не было ничего, кроме детского чемоданчика. И он уже никогда не вернулся на родину. В Польше у него остались мама и папа, старшие братья, кузены и кузины, тетки и дядья, но никого из них он больше не увидел. Все они умерли прежде, чем ему исполнилось шестнадцать. Их убили те чудовища, от которых мальчик едва успел спастись. Но это были вовсе не чудища с гниющей кожей и щупальцами во рту, которых способно породить воображение семилетнего ребенка. Это были марширующие рядами монстры в элегантной военной форме. Они выглядели настолько обыденно, что, когда ты понимал, кем они являются на самом деле, бывало уже слишком поздно.

Так же, как истории о монстрах, правдой, щедро приукрашенной фантазиями, оказались и рассказы о зачарованном острове. По сравнению с теми ужасами, что творились в Европе, детский дом, принявший моего дедушку, должно быть, представлялся ему раем. Поэтому в его воспоминаниях он и превратился в надежное пристанище, где всегда было лето и где ангелы-хранители оберегали особенных детей, которые на самом деле не умели летать, не превращались в невидимок и не поднимали валунов. Странность, за которую их преследовали, заключалась в том, что все они были еврейскими детьми. Сиротами, выброшенными на тот маленький остров волнами крови, затопившими Европу. И удивительными их делали вовсе не фантастические способности. Чудом было то, что им удалось избежать гетто и газовых камер.

Я перестал просить дедушку рассказывать мне его истории. Думаю, в глубине души он был этому даже рад. Тайна плотной стеной окружила подробности его детства и юности. Я не хотел бередить его раны. Он прошел сквозь ад и имел право на тайны. Мне было стыдно, что я когда-то завидовал ему. Цена увлекательной судьбы была слишком высока, и я благодарил небо за свою обычную жизнь, в которой не было места чудесам и которую я получил в дар, ничем не жертвуя.

Однажды, когда мне исполнилось пятнадцать лет, произошло необычайное и ужасное событие. И моя собственная история раскололась на До и После.

Глава первая

Последний день моей жизни «до» я провел, сооружая копию Эмпайр-Стейт-билдинг из коробок памперсов для взрослых. В масштабе 1:10 000. Это была изумительная конструкция, не менее пяти футов в основании. Она возвышалась над входом в отдел косметики и считалась бы самим совершенством, если бы не одна жизненно важная деталь.

— Ты использовал памперсы «Неверлик», — вздохнула Шелли, со скептическим выражением лица обозревавшая мое творение. — А распродажа объявлена на «Стей-Тайт».

Шелли была менеджером магазина, ее сутулые плечи и кислое выражение лица представляли собой такую же неотъемлемую часть униформы, как и синие тенниски, которые мы все были вынуждены носить.

— Я думал, ты сказала «Неверлик», — возразил я, потому что так оно и было.

— «Стей-Тайт», — настаивала она, тряся головой с таким сожалением, как если бы моя башня была покалеченной скаковой лошадью, а она держала в руке пистолет с перламутровой рукоятью.

Последовало краткое неловкое молчание — она не переставала трясти головой и переводить взгляд с меня на башню и обратно. Я тупо смотрел на нее, как будто не понимая, что означают ее пассивно-агрессивные намеки.

— А-а-а-а-а, — наконец протянул я. — Ты хочешь, чтобы я все это переделал?

— Если бы ты не взял «Неверлик»… — повторила она.

— Не проблема. Я сейчас же возьмусь за это и все переделаю.

Носком черной форменной туфли я подковырнул одну-единственную коробку из фундамента башни. В мгновение ока великолепное сооружение рухнуло, во все стороны разметав коробки с памперсами. Те покатились по полу, отскакивая от ног испуганных покупателей, а некоторые долетели до автоматических дверей, заставив их распахнуться и впустить в магазин волну августовской жары.

Лицо Шелли налилось цветом спелого граната. Ей следовало бы меня немедленно уволить, но я знал, что на это можно и не надеяться. Я все лето пытался добиться того, чтобы меня уволили из «Смарт-Эйд», и убедился в том, что это почти невозможно. Я постоянно опаздывал, приводя в свое оправдание самые неуважительные причины, возмутительно ошибался, давая сдачу, а раскладывая товары по полкам, преднамеренно клал их не туда, куда нужно. Лосьоны у меня стояли рядом со слабительным, а противозачаточные средства красовались среди детских шампуней. Я редко шел к цели с таким упорством, но какую бы вопиющую некомпетентность я ни демонстрировал, Шелли так же упорно держала меня в штате.

Однако вышеизложенное нуждается в уточнении. Все это касалось исключительно меня. Любого другого сотрудника мигом уволили бы из «Смарт-Эйд» за гораздо менее серьезные нарушения дисциплины. Это стало для меня первым уроком политики. В моем родном, маленьком и сонном курортном городке Инглвуд имеется три точки «Смарт-Эйд». В округе Сарасота их двадцать семь, а во всей Флориде сто пятнадцать. Сеть этих парфюмерных магазинов расползлась по всему штату подобно какой-то неизлечимой сыпи. А причина, по которой меня не могли уволить, заключалась в том, что все до единого магазины принадлежали моим дядьям. А сам я не мог уйти, потому что не имел права нарушать освященную десятилетиями семейную традицию, гласившую: первой работой всех членов семьи просто обязана стать работа в сети «Смарт-Эйд». Все, чего мне удалось достичь в ходе упорной кампании по самосаботажу, сводилось к враждебности со стороны Шелли и глубокой стойкой неприязни со стороны коллег. Впрочем, будем смотреть правде в лицо — мне в любом случае ни на что другое и рассчитывать не стоило. Ведь сколько бы рекламных экспозиций я ни разрушил, скольких бы покупателей ни обсчитал, мне все равно, в отличие от них, предстояло унаследовать солидный кусок компании.

* * *

Шелли преодолела барханы из подгузников и, ткнув пальцем мне в грудь, собралась было произнести что-то суровое, как вдруг ее опередила система громкой связи.

— Джейкоб, вам звонят по второй линии. Джейкоб, вторая линия.

Она свирепо на меня уставилась, а я попятился и бросился бежать, оставив Шелли с ее гранатовым лицом посреди развалин моей башни.

* * *

Комната для сотрудников представляла собой сырое помещение без окон, в котором я застал фармацевта Линду. Озаряемая сиянием автомата с прохладительными напитками, она жевала бутерброд и при виде меня кивнула в сторону телефона.

— Тебя ждут на второй линии. Кто бы это ни был, он перепуган насмерть.

Я взял болтающуюся у стены трубку.

— Якоб, это ты?

— Привет, дедушка.

— Якоб, слава Богу! Мне нужен ключ. Где мой ключ? — тяжело дыша, спросил он.

Дед явно был очень расстроен.

— Какой ключ?

— Не валяй дурака! — резко ответил он. — Ты прекрасно знаешь, какой ключ.

— Наверное, ты сам его куда-то положил и забыл.

— Тебя подговорил отец, — вздохнул он. — Просто скажи мне. Ему об этом знать необязательно.

— Никто меня не подговаривал. — Я попытался сменить тему разговора. — Ты сегодня принимал лекарства?

— Они за мной придут, ты это понимаешь? Я не знаю, как они меня нашли. Прошло столько лет. Но им это удалось. Чем прикажешь от них отбиваться? Этим чертовым ножом для масла?

Подобные разговоры я слышал не впервые. Мой дедушка старел и, надо было честно себе в этом признаться, постепенно выживал из ума. Поначалу признаки его слабоумия были едва заметны. К примеру, он мог назвать мою маму именем тети или забыть сходить за продуктами. Но за это лето его состояние резко ухудшилось. Фантастические истории, которые он рассказывал о своей жизни во время войны и в которых шла речь о чудовищах и заколдованном острове, стали для него угнетающе реальными. На протяжении последних недель его возбуждение нарастало, и мои родители, опасаясь того, что он представляет угрозу для самого себя, начали всерьез задумываться о помещении его в специальный пансионат. По какой-то непонятной причине с подобными апокалиптическими заявлениями он звонил только мне.

Я, как обычно, попытался его успокоить.

— Тебе ничто не угрожает. Все хорошо. Я привезу какой-нибудь фильм, и мы вместе его посмотрим. Как тебе такая идея?

— Нет! Оставайся там, где ты находишься. Здесь небезопасно.

— Дедушка, никакие чудовища за тобой не придут. Ты их всех убил во время войны. Разве ты забыл?

Заметив, что Линда только делает вид, что читает модный журнал, а сама бросает на меня любопытные взгляды, прислушиваясь к столь странному разговору, я отвернулся лицом к стене.

— Не всех, — отозвался дедушка. — Нет, нет, нет. Да, конечно, я убил очень многих, но они все лезут и лезут. — Я слышал, как он мечется по дому, со стуком выдвигая ящики и хлопая дверцами. Он был в полном отчаянии. — Держись подальше отсюда, ты меня слышишь? Я справлюсь. Я отрежу их языки и выколю им глаза. Этого вполне достаточно! Если бы я только мог найти этот чертов КЛЮЧ!

Упомянутый ключ открывал замок огромного сейфа, расположенного в дедушкином гараже. Внутри находился целый склад ружей, пистолетов и ножей, которых хватило бы, чтобы вооружить небольшой отряд ополчения. Дед полжизни потратил на то, чтобы собрать эту коллекцию, для чего ездил на всевозможные оружейные выставки, порой расположенные далеко за пределами нашего штата. Временами он выезжал на охоту и на стрельбища, куда таскал за собой и семью, совершенно не желающую учиться стрелять. Он так любил свои пистолеты, что иногда и спал с ними. Однажды папа показывал мне старую фотографию, на которой дедушка Портман дремал на диване с пистолетом в руке.

Когда я спросил у папы, почему дедушка так обожает оружие, он пояснил, что с людьми, которые воевали или пережили травмирующие психику события, так иногда бывает. Наверное, после всего, через что ему пришлось пройти, дедушка Портман уже нигде не чувствовал себя в безопасности. Даже дома. Ирония ситуации заключалась в том, что теперь, когда его сознанием завладели галлюцинации и паранойя, это стало правдой. Даже дома ему угрожала опасность, исходившая прежде всего от его собственного оружия. Именно поэтому папа и спрятал ключ.

Я снова солгал деду, повторив, что не знаю, где лежит ключ. В трубке продолжал раздаваться топот и стук. Дедушка Портман в отчаянии метался по дому в поисках пропажи.

— Фух! — наконец выдохнул он. — Пусть ключ останется у твоего папочки, раз он так ему нужен. Только в придачу он получит и мой труп!

Я как можно вежливее окончил разговор и перезвонил отцу.

— Дедушка съезжает с катушек, — сообщил я ему.

— Он принимал сегодня пилюли?

— Он мне этого не сказал. Но, судя по всему, нет.

Папа вздохнул.

— Ты не мог бы съездить и присмотреть за ним? Я пока не могу отлучиться с работы.

Мой папа работал волонтером в организации по спасению птиц, где помогал выхаживать белых цапель, сбитых машинами, и пеликанов, проглотивших рыболовные крючки. Он был орнитологом-любителем и будущим писателем-натуралистом, в доказательство чего в его столе скопилась целая кипа неопубликованных рукописей. Все это могло считаться настоящей работой лишь при наличии жены, семья которой по чистой случайности владела ста пятнадцатью аптекарскими магазинами.

Разумеется, моя собственная работа тоже не могла считаться настоящей, и я имел возможность слинять в любой момент. Я пообещал съездить к деду.

— Спасибо, Джейк. А я тебе обещаю, что скоро мы утрясем все проблемы с дедушкой. Договорились?

Все эти проблемы с дедушкой.

— Вы хотите отдать его в дом престарелых? — поинтересовался я. — Переложить груз на чужие плечи?

— Мы с мамой еще ничего не решили.

— Все вы решили.

— Джейкоб…

— Папа, я вполне могу с ним управиться. Честное слово.

— Пока еще можешь. Но его состояние ухудшается.

— Ну и пусть. Мне все равно.

Я повесил трубку, позвонил своему другу Рики и попросил его подвезти меня к дедушке. Через десять минут с парковки донесся хриплый клаксон его древней «Краун-Виктории», не узнать который было невозможно. Выбегая из магазина, я на ходу сообщил Шелли печальное известие: башне из подгузников «Стей-Тайт» придется обождать до завтра.

— Срочное семейное дело, — пояснил я.

— Ясно.

Я выскочил в липкий вечер и увидел Рики, который сидел на капоте своего потрепанного автомобильчика и курил. В его облепленных грязью сапогах, срывающихся с губ колечках дыма и лучах заходящего солнца, освещающих его зеленую шевелюру, было что-то такое, что напомнило мне Джеймса Дина. Только этот «Джеймс Дин» был не просто южанином — он был панком. А если точнее, то, пожалуй, Рики являлся странным продуктом перекрестного опыления субкультур, возможного только в Южной Флориде.

При виде меня он соскочил с капота и заорал на всю парковку:

— Тебя уже выперли?

— Тсс-с! — зашипел я, подбегая к нему. — Они не знают о моем плане.

Рики хлопнул меня по плечу — жест, который, по его замыслу, должен был меня подбодрить, но на деле чуть не выбил мне плечевой сустав.

— Не переживай, особенный мальчик. Время терпит.

Он называл меня особенным мальчиком, потому что я посещал занятия для одаренных детей, хотя в нашей школе они входили в перечень обязательных для изучения дисциплин. Почему-то Рики это казалось ужасно забавным. Таким образом, наша дружба основывалась как на обоюдном раздражении, так и на взаимопомощи. Последняя заключалась в негласном договоре на использование им моих мозгов, а мной — его кулаков. Я помогал ему не провалить английский, а он обеспечивал мне защиту от накачанных стероидами социопатов, рыщущих по коридорам нашей школы. То, что в его присутствии мои родители чувствовали себя не в своей тарелке, стало дополнительным бонусом. Рики был моим лучшим другом, хотя подобной характеристикой я пытаюсь скрыть тот унизительный факт, что он был моим единственным другом.

Рики пнул ногой дверь своей «Краун-Вики», поскольку открывалась она именно таким образом, и я залез внутрь. Тачка была совершенно потрясным образчиком стихийного народного творчества. Рики купил ее на городской свалке за жестянку мелочи. Во всяком случае так он утверждал. Вонь в машине стояла такая, что ее не в состоянии был замаскировать даже свисавший с потолка целый лес освежителей воздуха. Сиденья были обмотаны изолентой, что не позволяло пружинам втыкаться в задницу желающим прокатиться на этом музейном экспонате. Но внешний вид «Вики» поражал воображение, являя собой ржавый лунный пейзаж из дыр и вмятин, образовавшихся в результате хитроумного плана Рики заработать денег на бензин. План заключался в том, что хозяин разрешал пьяным гулякам нанести удар по машине клюшкой для гольфа по цене доллар за удар. Единственное правило, за соблюдением которого Рики неукоснительно следил, гласило: никаких ударов по стеклу.

Двигатель затарахтел, выпустив облако синего дыма. Мы покинули стоянку и покатились мимо вытянувшихся вдоль улицы торговых центров, держа курс на жилище дедушки Портмана. Пытаясь представить себе, что нас ждет впереди, я уже не находил себе места от беспокойства. Самые ужасные сценарии в моей голове живописали дедушку, бегающего голышом по улице, его же, размахивающего винтовкой на лужайке перед домом или залегшего в засаде с тяжелым предметом в руке. Одним словом, мы могли столкнуться с чем угодно. Меня особенно беспокоило то, что я не знал, каким будет первое впечатление Рики о человеке, которого я всегда упоминал с благоговением.

Пока мы подъезжали к поселку, где жил дедушка, небо приобрело цвет свежего кровоподтека. Само местечко, известное под названием Круговая деревня, представляло собой удивительный лабиринт сплетающихся улочек, переулков и тупиков. Мы остановились перед въездом в поселок, чтобы заявить о своем прибытии, но старик в будке охранника громко храпел, а ворота были распахнуты настежь, поэтому мы просто въехали и приступили к поискам. Мой телефон пискнул, приняв сообщение от папы, желавшего знать, как обстоят дела. За несколько секунд, потребовавшихся мне для ответа, Рики умудрился окончательно заблудиться. Когда я сказал, что понятия не имею, где мы находимся, он выругался и осуществил серию резких поворотов на месте. Пока он крутил руль и выпускал в окно струи слюны вперемешку с жевательным табаком, я изучал окрестности в поисках знакомых ориентиров. Это было нелегко, хотя за свою жизнь я бессчетное количество раз побывал в гостях у дедушки. Все дома были похожи как дождевые капли. Эти приземистые строения отличались друг от друга лишь самыми ничтожными деталями. Тут стены были отделаны алюминиевым сайдингом, здесь обшиты деревянными панелями в стиле семидесятых, а вот бредовая в своей напыщенности гипсовая колоннада… Таблички с названиями улиц выгорели на солнце, превратившись в сверкающие белые пластины, и ничем не могли нам помочь. Единственными реальными ориентирами служили странноватые живописные украшения лужаек, превращавших Круговую деревню в настоящий музей под открытым небом.

Наконец мне удалось узнать почтовый ящик, сто лет назад водруженный на вытянутые руки металлического дворецкого, который, несмотря на свою прямую спину и высокомерное выражение лица, все же плакал стекающими по щекам ржавыми слезами. Я крикнул Рики, чтобы он поворачивал налево. «Вика» взвизгнула шинами, а я с размаху влип в дверцу. Наверное, удар что-то высвободил в моем мозгу, потому что внезапно ко мне вернулась память.

— Направо возле толпы фламинго! Налево возле торчащих на крыше и выряженных в национальные костюмы Санта-Клаусов! Прямо мимо писающих херувимов! — выпалил я в Рики.

Миновав ангелочков, тот сбросил скорость, с явным сомнением вглядываясь в торчащие вдоль улицы дома. Нигде не было видно ни единого огонька. За окнами не мерцали экраны телевизоров, у дверей не стояли автомобили. Все дедушкины соседи сбежали на север, спасаясь от жары и бросив на произвол судьбы лужайки и гномов, едва виднеющихся из высокой травы. Ставни были плотно закрыты на случай урагана, и каждый дом походил на маленькое бомбоубежище пастельного цвета.

— Последний дом слева, — сообщил я Рики.

Он нажал на газ, и мы промчались по улице. У четвертого или пятого по счету дома мы увидели старика, поливающего лужайку. Он был лыс, как яйцо, и одет в халат. Его ноги в шлепанцах скрывали высоченные заросли травы. Дом у него за спиной был таким же темным и закрытым, как и все остальные. Я обернулся, чтобы разглядеть его получше, и он тоже проводил нас взглядом. Но видеть нас он не мог. Я в ужасе отметил его молочно-белые, гладкие и блестящие глаза. Как странно, — подумал я. — Дедушка Портман никогда не говорил, что кто-то из его соседей слеп.

Улица оканчивалась сосновой рощицей, и Рики резко повернул налево к дому моего дедушки. Он заглушил двигатель, вылез наружу и пинком ноги открыл мою дверцу. Шурша сухой травой, мы подошли к крыльцу.

Я позвонил и подождал. Где-то залаяла собака. Удушливый вечер, казалось, поглотил этот одинокий звук. Не дождавшись ответа, я предположил, что звонок не работает, и начал колотить в дверь кулаком. Рики отбивался от налетевшей на нас тучи мошкары.

— Может, он ушел на свидание? — ухмыльнулся мой друг. — Как он относится к дамам?

— Смейся сколько хочешь, — пожал плечами я. — Только ему снять даму намного легче, чем нам с тобой. Причем в любой момент. Эти края кишат аппетитными вдовушками.

Я шутил в отчаянной попытке успокоиться. От царящей вокруг тишины мне было не по себе.

Из тайника в кустах я извлек запасной ключ.

— Жди здесь, — бросил я Рики.

— Еще чего! Какого черта?

— Потому что ты верзила с зелеными волосами, мой дедушка тебя не знает и у него гора оружия.

Рики пожал плечами и сунул за щеку очередной комок табака. Он развалился на садовом стуле, а я отпер дверь и шагнул внутрь.

Даже в сумерках было видно, что в доме царит бедлам. Все выглядело так, как будто тут орудовали воры. Книги были сброшены с полок, а вещи вывернуты из шкафов. Пол устилали журналы «Ридерз-Дайджест» и всевозможный хлам, перевернутые стулья и диванные подушки. Дверцы холодильника и морозилки были распахнуты, а их содержимое растаяло и липкими лужами растеклось по линолеуму.

У меня оборвалось сердце. Дедушка Портман и правда окончательно сошел с ума. Я позвал его по имени, но ответа не получил.

Я переходил из комнаты в комнату, включая свет и осматривая все закоулки, где страдающий паранойей старик мог бы спрятаться от осаждающих его «чудовищ»: за мебелью, на чердаке, под верстаком в гараже. Я даже осмотрел его сейф с оружием. Он, разумеется, был заперт, а ручку окружали царапины. Дедушка пытался его вскрыть. На веранде покачивались на ветру заросли порыжевших без полива папоротников. Встав на колени и замирая от ужаса, я исследовал пространство под плетеными скамейками.

Мне почудилось, что в саду что-то блестит.

Сбежав с крыльца, я обнаружил в траве включенный фонарь. Его луч указывал на лес, вплотную подступавший к дедушкиному саду. Целая миля зарослей из карликовых пальм и кустарников отделяла Круговую деревню от следующего поселка под названием Вековой Лес. Согласно местным преданиям, этот лес кишел змеями, енотами и дикими кабанами. При мысли о том, что несчастный растерянный старик в одном халате блуждает по этой чаще, мне стало плохо. Не проходило и недели, чтобы в новостях не появилось сообщение о каком-нибудь престарелом гражданине, упавшем в пруд и ставшем жертвой аллигаторов. Я попытался приготовиться к самому худшему варианту развития событий.

Я позвал Рики, и мгновение спустя он возник из-за угла дома. Он тут же заметил нечто, упущенное мной: рваный разрез в сетке двери на веранду. Он даже присвистнул.

— Ни фига себе! Это может быть работенка дикого кабана. Или рыси. Ты бы видел, какие у них когти.

Неподалеку раздался истошный лай. Мы вздрогнули и испуганно переглянулись. Этот звук, как водится, породил цепную реакцию, и вскоре лай доносился уже со всех сторон.

— Может, это сделала собака? — предположил я.

— Может, — кивнул Рики. — У меня в багажнике имеется винчестер. Подожди меня здесь. — И он убежал за оружием.

Лай стих, и стал отчетливо слышен гул ночных насекомых, показавшийся мне зловещим и даже каким-то инопланетным. По моему лицу стекали струйки пота. Было уже темно, но ветер окончательно стих, и стало даже как будто жарче, чем днем.

Я поднял фонарь и шагнул к лесу. Я был уверен, что мой дедушка где-то там. Но где именно? Ни я, ни Рики следопытами не были. И все же меня как будто что-то вело. Какое-то ощущение в груди, шепот в тягучем воздухе… Вдруг я понял, что не могу больше ждать ни секунды. Я ринулся в подлесок, как гончая, идущая по невидимому следу.

В лесах Флориды, где пространство, не занятое деревьями, заросло высокими пальмовыми побегами и оплетено лианами, бегать очень трудно. Но я рвался вперед, освещая дорогу фонариком и беспрестанно окликая деда. Боковым зрением я заметил в высокой траве что-то белое и блестящее. При ближайшем рассмотрении это нечто оказалось выгоревшим на солнце, спущенным футбольным мячом, который я потерял много лет назад.

Я уже хотел отказаться от дальнейших поисков и вернуться к Рики, как вдруг увидел узкий коридор свежепримятой пальмовой поросли. Я шагнул туда и посветил вокруг себя фонариком. Листья растений были забрызганы чем-то темным. У меня в горле все пересохло, но я взял себя в руки и двинулся вперед. Я шел, а у меня в животе внутренности скручивались в тугой узел, как будто тело знало, что ждет меня впереди, и пыталось предостеречь. Тут узкий след в подлеске вывел меня на поляну и я увидел его.

Мой дедушка лежал на ковре из ползучих растений, разбросав в стороны ноги. Одна рука была неловко подвернута, как будто он упал с большой высоты. Я подумал, что он мертв. Его сорочка была пропитана кровью, брюки порвались, и на одной ноге недоставало туфли. Я долго молча смотрел на него, и луч фонаря дрожал, освещая его тело. Когда я понял, что снова могу дышать, я окликнул его, но он не пошевелился.

Я упал на колени и прижал ладонь к его спине. Пропитавшая рубашку кровь все еще была теплой. Я почувствовал, что он часто и поверхностно дышит.

Я просунул под него руку и перевернул деда на спину. Он был жив, хотя жизнь едва теплилась в его теле. Его глаза остекленели, а лицо осунулось и побелело. Тут я увидел раны у него на животе и едва не потерял сознание. Они были глубокими и широкими, забитыми грязью, потому что земля там, где он лежал, раскисла от крови. Я попытался накрыть раны обрывками его сорочки, избегая смотреть на этот изуродованный живот.

Я услышал, как Рики, оставшийся в саду, кричит:

— Я ЗДЕСЬ!

Я закричал в ответ. Возможно, мне следовало предостеречь его, крикнув «опасность» или «кровь», но я не смог вымолвить ни слова. Все, о чем я мог думать, так это то, что дедушки должны умирать в постели, в тихой, напичканной медицинской аппаратурой палате, а не лежа ничком на зловонной траве, сжимая в дрожащей руке медный нож для конвертов и даже не чувствуя ползающих по всему телу муравьев.

Нож для конвертов. Ему больше нечем было защититься. Я осторожно отнял у него нож, и он начал беспомощно хватать рукой воздух, поэтому я взял его ладонь, оплетенную набухшими фиолетовыми венами, и ласково сжал ее. Мои пальцы с обкусанными ногтями сплелись с его бледными пальцами.

— Я должен тебя перенести, — сказал я, продевая одну руку ему под спину, а вторую под колени.

Я начал его поднимать, но он застонал и напрягся, поэтому я замер. Я не мог причинить ему боль. И не мог его бросить. Мне оставалось только ждать, и я осторожно смахнул землю с его лица, рук и редеющих седых волос. В этот момент я заметил, что его губы шевелятся.

Его голос был едва различим. Это не было даже шепотом. Я наклонился и приблизил ухо к его губам. Он что-то бормотал, переходя с английского на польский и обратно, временами теряя всякую связь с окружающим.

— Я не понимаю, — прошептал я.

Я повторял его имя, пока его взгляд не сфокусировался на мне. Он сделал глубокий вдох и тихо, но отчетливо произнес:

— Якоб, ты должен уехать на остров. Оставаться здесь опасно.

Это была все та же старая паранойя. Я стиснул его руку и заверил, что все хорошо, что с ним все будет в порядке. За этот день я лгал ему во второй раз.

Я спросил, что случилось, какое животное на него напало, но он меня не слушал.

— Ты должен уехать на остров, — повторял он. — Там ты будешь в безопасности. Пообещай мне.

— Хорошо, уеду. Обещаю.

Что еще я мог ему ответить?

— Я думал, что смогу тебя защитить, — прошептал он. — Я должен был давно все тебе рассказать…

Я видел, что жизнь его покидает.

— Рассказать мне что? — глотая слезы, спросил я.

— Времени больше нет, — прошептал он. Затем поднял голову с земли и, дрожа от усилия, выдохнул мне в ухо: — Найди птицу. В петле. По ту сторону от могилы старика. Третье сентября сорокового года. — Я кивнул, но он видел, что я не понимаю. — Эмерсон. Письмо… — собрав последние силы, прошептал он. — Расскажи им о том, что со мной случилось, Якоб.

С этими словами он опустился на землю, обессилевший и угасающий. Я сказал, что люблю его. А потом он как будто исчез внутри себя и его взгляд, минуя меня, устремился к небу, уже ощетинившемуся иголками звезд.

Мгновение спустя из кустов, треща сучьями, появился Рики. Он увидел обмякшего у меня на руках старика и попятился.

— О Господи! Господи Иисусе! — пробормотал он, растирая лицо ладонями.

Он принялся говорить что-то насчет необходимости нащупать пульс и вызвать полицию, потом спросил, не видел ли я чего-нибудь в лесу. А меня вдруг охватило престранное чувство. Я выпустил из объятий тело дедушки и встал. Инстинкт, о наличии которого я даже не подозревал, заставлял трепетать каждую клеточку моего тела. Я точно знал, что в лесу что-то есть. Я это чувствовал.

Луны не было, и все вокруг, не считая меня и Рики, замерло. Тем не менее я каким-то образом знал, когда поднять фонарик и куда его направить. И в какое-то мгновение узкий луч света выхватил из мрака лицо, которое будто явилось прямо из кошмарных снов моего детства. Оно смотрело на меня глазами, плавающими в лужах темной жидкости. Лоскуты угольно-черной кожи болтались на его сгорбленных плечах, а рот уродливо открылся. Изо рта свисало множество извивающихся, как угри, языков. Я что-то закричал, и существо развернулось и исчезло, треща ветками кустов и привлекая внимание Рики. Тот вскинул винчестер и начал стрелять «пап-пап-пап-пап» с криком:

— Что это было?! Какого черта?!

Но он ничего не увидел, а я утратил дар речи и не мог сказать ему ни слова. Я застыл там, где стоял, и мигающий свет «сдыхающего» фонарика тускло освещал пустой лес. А потом я, должно быть, потерял сознание, потому что Рики говорил: Джейкоб, Джейк, эй, парень, тывпорядкеиличтостобой, и больше я ничего не помню.

Глава вторая

Месяцы, которые последовали за смертью дедушки, я провел в чистилище бежевых приемных и безликих кабинетов. Меня осматривали и расспрашивали, заставляя повторяться и кивая каждому моему слову; обо мне говорили шепотом, так, чтобы я не услышал, и поглядывали на меня с нескрываемой жалостью, озабоченно сдвинув брови. Опасаясь за мою психику, родители обращались со мной как с хрупкой реликвией. В моем присутствии отныне нельзя было ни ссориться, ни сетовать на жизнь.

Меня преследовали кошмары, и я с криком вскакивал посреди ночи. Я так скрежетал зубами во сне, что мне приходилось защищать их капой, чтобы не раскрошить до основания. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной снова возникало увиденное в лесу чудовище со ртом, полным щупалец. Я был убежден, что это оно убило дедушку и скоро вернется за мной. Иногда на меня накатывала та же тошнотворная паника, которую я испытал тем вечером, и я был твердо убежден, что оно притаилось и ждет где-то совсем рядом — в темной роще, возле соседней машины на парковке, за гаражом, в котором я держал велосипед…

Я решил для себя эту проблему, перестав выходить из дома. Неделями я отказывался даже забирать утренние газеты с крыльца и спал в куче одеял на полу прачечной, единственной комнаты во всем доме, где не было окон, а дверь запиралась изнутри. Именно там я провел день похорон дедушки, сидя на сушилке с ноутбуком на коленях и пытаясь отвлечься от черных мыслей онлайн-играми.

Я винил себя в том, что произошло. Если бы я только ему поверил, — без конца твердил себе я. Но не поверил, и все остальные тоже. И теперь я знал, что он чувствовал, — мне тоже никто не верил. Моя версия событий казалась абсолютно рациональной, пока меня не вынуждали ее озвучить, и тогда она представала полным безумием, особенно когда пришлось излагать ее полицейскому, явившемуся к нам домой. Я рассказал ему обо всем, что произошло, даже о чудовище, а он только кивал и ничего не записывал в свой блокнот. Когда я закончил, полицейский сказал:

— Отлично. Спасибо. Вы его кому-нибудь показывали? — поинтересовался он, оборачиваясь к моим родителям.

Как будто я не знал, что это означает. Я сказал, что хотел бы сделать еще одно заявление, затем показал ему средний палец и вышел.

Впервые за несколько недель родители на меня наорали. Я с облегчением вслушивался в эти привычные, родные звуки. Я тоже выкрикнул в ответ пару гадостей. Что они рады тому, что дедушка Портман умер. Что, кроме меня, его никто по-настоящему не любил.

Полицейский о чем-то посовещался с моими родителями возле дома и уехал с тем, чтобы вернуться через час и привезти с собой человека, который представился художником-криминалистом. Художник достал большой альбом и попросил меня снова описать чудовище. Я начал рассказывать, а он рисовал, время от времени задавая уточняющие вопросы.

— Сколько у него было глаз?

— Два.

— Ясно, — кивнул он, как будто художникам-криминалистам вовсе не в новинку рисовать чудовищ.

Было совершенно очевидно, что они просто пытаются меня утихомирить. Он окончательно выдал себя, попытавшись вручить мне готовый рисунок.

— Разве вам это не нужно? Для материалов дела и все такое? — спросил я.

Он приподнял брови и переглянулся с полицейским.

— Ах, ну да. О чем я думаю?

Все это было неописуемо оскорбительно.

Мне не верил даже мой лучший и единственный друг Рики, а ведь он был там со мной! Он клялся и божился, что не видел в лесу никакого чудовища, хотя я светил фонариком прямо тому в лицо. Он так и сказал полицейским. Зато Рики слышал лай. Мы оба его слышали. Поэтому никто особенно не удивился заключению полиции, гласившему, что дедушку убила стая озверевших собак. Судя по всему, такую стаю видели неподалеку. Всего неделю назад она напала на женщину в Сенчури-Вудз. И это тоже произошло ночью.

— Именно тогда, когда этих чудовищ труднее всего разглядеть! — воскликнул я, обращаясь к Рики.

Но тот лишь покачал головой и пробормотал что-то насчет того, что мне нужен псих.

— Ты хочешь сказать, психиатр, — вздохнул я. — Как я рад, что ты меня понимаешь.

Мы сидели на плоской крыше моего дома, наблюдая закат солнца над заливом. Рики, как пружина, свернулся на смехотворно дорогом адирондакском [Этот красивый фольклорный стиль получил свое название от гор Адирондак, которые находятся на северо-востоке штата Нью-Йорк (США), где он и возник в середине XIX века. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)] стуле, который мои родители привезли из поездки в края, населенные амишами [Амиши — религиозное движение последователей Якоба Аммана, возникшее в 1693 году в Европе. Амиши ценят сельскую жизнь, ручной труд, скромность и простоту. В настоящее время большинство из них проживает в США и Канаде.]. Ноги он поджал под себя, а руки скрестил на груди и с видом угрюмой решимости беспрестанно курил сигареты. Мне всегда казалось, что у меня дома ему слегка не по себе. Но по тому, как он поспешно отводил глаза в сторону, не успевая даже задержать на мне взгляд, я видел, что сейчас его смущает не богатство моих родителей, а я сам.

— Думай что хочешь, но я тебе честно скажу, — вздохнул он. — Продолжай чесать о монстрах, и они тебя упекут. Вот тогда ты действительно станешь особенным мальчиком.

— Хватит меня так называть.

Он щелчком отбросил сигарету и выплюнул через перила огромный блестящий комок табака.

— Ты что, одновременно курил и жевал табак?

— А ты что, моя мамочка?

— А что, похоже, что я отсасываю дальнобойщикам за продуктовые талоны?

Рики был большим любителем шуточек о мамуле, но это оказалось чересчур даже для него. Он вскочил со стула и толкнул меня так сильно, что я чуть не упал с крыши.

— Проваливай отсюда! — заорал я, но он уже шагал прочь.

Прошло несколько месяцев, прежде чем я увидел его снова. Вот тебе и друзья.

* * *

В конце концов родители таки повезли меня к психотерапевту, сдержанному смуглому человечку по фамилии Голан. Я не сопротивлялся. Я знал, что нуждаюсь в помощи.

Я думал, что окажусь крепким орешком, но доктор Голан раскусил меня на удивление легко. Своим спокойствием и невозмутимостью он практически загипнотизировал меня. Ему хватило двух сеансов, чтобы убедить меня в том, что чудовище было не более чем продуктом моего перевозбужденного воображения. Смерть дедушки так меня потрясла, что я начал видеть то, чего на самом деле не было. Ведь изначально именно дедушка Портман поместил это существо в мое сознание, объяснял доктор Голан. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, пережив самое жестокое в своей короткой жизни потрясение, я увидел то, чего всю жизнь боялся мой дед.

У этого состояния даже было название: острая стрессовая реакция.

— Это так тупо, — пошутила мама, услышав мой диагноз. — Не вижу в этом ничего острого.

Ее шутка оставила меня равнодушным. Все, что угодно, лишь бы не простой диагноз «помешательство».

Но то, что я больше не верил в чудовища, никак не улучшило моего состояния. По ночам я по-прежнему просыпался от кошмаров. Я вздрагивал и страдал от мании преследования. Я испытывал затруднения в общении с другими людьми, и мои родители наняли мне учителя, чтобы я мог учиться дома, а в школу ходить только тогда, когда чувствую в себе силы. Они также — наконец-то! — позволили мне бросить работу в «Смарт-Эйд». Я должен был поправиться, и это стало моей новой работой.

Очень быстро это занятие мне также надоело. Я решил добиться того, чтобы с этой должности меня тоже уволили. Как только стало ясно, что мое безумие временное, задача доктора Голана свелась к выписыванию рецептов. Тебе все еще снятся кошмары? У меня кое-что от этого есть. Паническая атака в школьном автобусе? Вот это тебе поможет. Не можешь уснуть? Давай увеличим дозу. От всех этих пилюль я толстел и тупел, но продолжал влачить жалкое существование и спал всего по три-четыре часа за ночь. Поэтому я начал лгать доктору Голану. Я делал вид, что все хорошо, в то время как мешки у меня под глазами были видны невооруженным глазом, а любой неожиданный звук заставлял меня нервно вздрагивать. В течение целой недели я придумывал сны, которые выглядели скучными и обыкновенными, как сны нормального человека. В одном из них я был на приеме у зубного врача, в другом летал. А однажды я сказал доктору Голану, что две ночи подряд мне снилось, что я пришел в школу полностью голым.

— Как насчет чудовищ? — оборвал он меня.

Я пожал плечами.

— Никаких чудовищ. Наверное, это означает, что я выздоравливаю?

Доктор Голан постучал ручкой по столу и что-то записал.

— Я надеюсь, ты не рассказываешь мне то, что, по твоему мнению, я хочу слышать.

— Конечно, нет, — заверил я его, скользя взглядом по развешанным на стенах дипломам, свидетельствующим о его профессионализме и компетенции в различных отраслях психологии и психиатрии, включая, разумеется, и умение понять, когда страдающий от острого стресса пацан лжет своему доктору.

— Давай начистоту. — Он отложил ручку. — Ты хочешь сказать, что за всю неделю тебе ни разу не приснился этот сон?

Я никогда не умел врать. Чтобы окончательно не опозориться, я решил уступить.

— Ну, может, только один раз, — пробормотал я.

На самом деле на этой неделе не было ни одной ночи, прошедшей без этого сна. Не считая незначительных подробностей, кошмар всегда был следующим. Я скорчился в углу дедушкиной спальни. В окнах угасает янтарный вечерний свет. В руках я сжимаю розовую пластмассовую винтовку и целюсь в дверь. Там, где должна стоять кровать, высится огромный торговый автомат. Только он набит не батончиками, а рядами острых, как бритва, тактических ножей и бронебойных пистолетов. Возле автомата стоит мой дедушка, одетый в старую британскую военную форму. Он скармливает автомату долларовые бумажки. Но пистолет стоит дорого, и мы, кажется, не успеваем. Наконец к стеклу движется сверкающий кольт, но вместо того, чтобы упасть дедушке в руки, он застревает в автомате. Дед изрыгает ругательство на идише, опускается на колени и просовывает внутрь руку, пытаясь схватить пистолет, но теперь застревает и его рука. Вот тут-то они и появляются. Их длинные черные языки скользят по окну снаружи, пытаясь пробраться внутрь. Я целюсь в них и нажимаю на спусковой крючок, но ничего не происходит. Тем временем дедушка Портман кричит, как сумасшедший: «Найди птицу! Найди петлю! Якоб, ну пашему ты не понимаешь?! Какой ше ты хлупый!» Потом окно лопается, стекло дождем сыплется на пол и черные языки опутывают нас с дедушкой. На этом месте я обычно просыпаюсь. Я обливаюсь потом, сердце пытается выскочить у меня из груди, а все внутренности скручиваются в тугой узел.

Хотя сон каждый раз повторялся и мы обсуждали его не меньше сотни раз, доктор Голан заставлял меня рассказывать его во время каждого сеанса. Он как будто пытался устроить перекрестный допрос моему подсознанию, чтобы найти какой-то ключ к разгадке, который упустил во время всех предыдущих сеансов.

— И что говорит твой дедушка во сне?

— То же, что и всегда, — отвечаю я. — Насчет птицы, петли и могилы.

— Он повторяет свои последние слова?

— Вот именно.

Доктор Голан складывает вместе кончики пальцев и прижимает эту похожую на палатку фигуру к подбородку, являя собой картину «Задумчивый психоаналитик».

— У тебя нет новых идей относительно того, что могут означать эти слова?

— Ага, есть. Бред собачий.

— Брось. Ты же так не думаешь.

Я пытался сделать вид, что мне нет дела до последних произнесенных дедушкой слов, хотя в действительности это было не так. Они не давали мне покоя почти так же, как и ночные кошмары. Мне казалось, что я не имею права отмахнуться от них, как от галлюцинаторного бреда, а доктор Голан был убежден, что, только поняв их значение, я смогу избавиться от своих жутких снов. Поэтому я старался.

Кое-что из того, что произнес дедушка, звучало вполне осмысленно. Например, то, что я должен поехать на остров. Он боялся, что чудовища придут за мной, и считал остров единственным местом, где я могу от них спастись, как это когда-то сделал он. Еще перед смертью он проговорил: «Я давно должен был все тебе рассказать». Но он уже не успевал ничего мне рассказать, что бы это ни было. Возможно, поэтому он и оставил след, который мог вывести меня к человеку, способному все мне объяснить, к человеку, знавшему его тайну. Мне казалось, что именно в этом заключается смысл той загадочной фразы о петле, могиле и письме.

Сначала я думал, что «петля» — это одна из улиц в Круговой деревне, являвшейся не чем иным, как сплетением похожих на петли дорог. А «Эмерсон» — это человек, с которым дедушка переписывался. Возможно, это был фронтовой товарищ деда, продолжающий поддерживать с ним отношения. Что, если этот Эмерсон живет в Круговой деревне, в одной из «петель» возле кладбища, и одно из написанных им писем датировано третьим сентября тысяча девятьсот сорокового года, и это именно то письмо, которое я должен прочесть? Я знал, что это звучит безумно, но я уже убедился в том, что в жизни случаются и более безумные вещи. Естественно, не найдя ничего в Интернете, я отправился в культурный центр Круговой деревни, где старики играли в шафлборд [Шафлборд — состязательная игра на размеченном корте с использованием киев и шайб.] и обсуждали свои болезни и операции. Я спросил у них, где находится кладбище и знает ли кто-нибудь мистера Эмерсона. Они смотрели так, будто у меня на плечах росло сразу две головы, не в силах поверить в то, что к ним обратился подросток. Впрочем, кладбища в Круговой деревне не было, как и жителя по фамилии Эмерсон. Не было и улиц, в названии которых фигурировало бы слово «петля». Короче, моя теория потерпела полное фиаско.

Но доктор Голан не оставлял меня в покое. Он предложил мне рассмотреть кандидатуру Ральфа Уолдо Эмерсона, якобы знаменитого в далеком прошлом поэта.

— Эмерсон написал множество писем, — сообщил он мне. — Может, твой дедушка говорил об одном из них?

Я подумал, что это как тыкать пальцем в небо, но Голан не отставал, и однажды днем я попросил папу завезти меня в местную библиотеку. Я быстро обнаружил, что Ральф Уолдо Эмерсон и в самом деле написал гору писем, большинство из которых были опубликованы. На целых три минуты мой пульс взволнованно участился, потому что мне показалось, что я близок к разгадке. Но потом мне стало ясно, что, во-первых, Ральф Уолдо Эмерсон жил и умер в девятнадцатом веке, а следовательно, не мог написать писем, датированных третьим сентября тысяча девятьсот сорокового года. А во-вторых, его творения были такими заумно-мистическими, что мой дедушка, который никогда не был книгоманом, просто не мог ими увлекаться. Я на себе испытал снотворные свойства творчества Эмерсона, уронив голову прямо на книгу, раскрытую на странице с эссе под названием «Уверенность в себе». И в шестой раз за эту неделю увидел сон про торговый автомат. Я проснулся с такими криками, что меня бесцеремонно выставили из библиотеки. Я покинул ее без сожаления, проклиная про себя и доктора Голана, и его идиотские теории.

Очередным ударом стало решение моей семьи продать дом дедушки Портмана. Прежде чем позволить потенциальным покупателям осмотреть его, дом следовало вычистить и вымыть. По совету доктора Голана, считавшего, что мне следует побывать на месте, где я получил психологическую травму, мне было поручено помогать папе и тете Сьюзи разбирать вещи. Какое-то время папа то и дело отводил меня в сторонку, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Как ни странно, я был спокоен, несмотря на обрывки полицейской ленты на кустах, хлопающую на ветру разорванную дверь веранды и мусорный контейнер, арендованный родителями и ожидающий возможности поглотить то, что осталось от жизни моего дедушки. Мне было грустно, но не страшно.

Как только стало ясно, что я не собираюсь с пеной у рта кататься по полу, мы приступили к делу. Вооружившись мусорными пакетами, мы решительно шагали по дому, опустошая полки и шкафчики, заглядывая во все уголки, покрытые слежавшейся за долгие годы пылью. Мы возводили пирамиды из вещей, которые можно было оставить себе или как-то использовать, и кучи, предназначенные для мусорного контейнера. Тетушка и отец не страдали сентиментальностью, и «мусорные» пирамиды всякий раз оказывались выше тех, других. Я несколько раз безуспешно пытался отвоевать у контейнера кое-какие вещи, например сваленную в углу гаража восьмифутовую стопку подмоченных дождем журналов «Нэшнл Джеографик». Я столько вечеров провел над ними, воображая себя среди папуасов Новой Гвинеи или открывая для себя приютившийся на краю пропасти древний замок, расположенный в Королевстве Бутан. Мне не позволили оставить даже дедушкину коллекцию рубашек для боулинга («Что за позорище?!» — заявил отец), его пластинки («Мы найдем для них хорошего покупателя») и содержимое массивного и все еще запертого оружейного сейфа («Ты ведь шутишь, правда? Я очень надеюсь на то, что ты шутишь»).

Я сказал отцу, что у него нет сердца. Тетушка сбежала, оставив нас наедине в кабинете, где мы сортировали гору старой финансовой отчетности.

— Я трезво смотрю на вещи, Джейкоб. То, что мы сейчас делаем, происходит всегда, когда люди умирают.

— Да? Значит, после твоей смерти мне можно будет сжечь все твои рукописи?

Он покраснел. Мне не следовало этого говорить. Упоминание о его неоконченных книгах было ударом ниже пояса. Но вместо того чтобы заорать на меня, он тихо произнес:

— Я взял тебя сегодня с собой, потому что считал тебя достаточно зрелым. Думал, что тебе это будет по плечу. Похоже, я ошибался.

— Ты ошибаешься, когда думаешь, что, избавившись от дедушкиных вещей, ты заставишь меня его забыть. У тебя ничего не выйдет.

Он вскинул руки.

— Знаешь что? Мне надоело об этом спорить. Оставляй все, что хочешь. — Он швырнул мне под ноги пачку пожелтевших листов бумаги. — Вот подробный перечень отчислений за тот год, когда был убит Кеннеди. Помести его в рамочку и повесь на стену!

Я пнул эту кипу ногой и выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью. Я долго сидел в гостиной, ожидая, что он выйдет и извинится. Но когда услышал, что в кабинете зашумел шредер [Шредер — устройство, используемое для измельчения бумаги.], понял, что этого не произойдет. Промчавшись через весь дом, я заперся в спальне. Меня окружил затхлый воздух, в котором стоял запах кожаной обуви и кисловатый аромат дедушкиного одеколона. Я прислонился к стене, глядя на вытоптанную на ковре дорожку, ведущую от двери к его кровати. Мутноватый солнечный луч выхватил из полумрака торчащий из-под покрывала край коробки. Я подошел к кровати, опустился на колени и извлек ее. Это была покрытая толстым слоем пыли старая коробка из-под сигар. Мне показалось, что дедушка специально положил ее так, чтобы я обязательно заметил.

Внутри были хорошо знакомые мне фотографии: невидимый мальчик, левитирующая девочка, силач с поднятым на вытянутой руке валуном, человек с нарисованным на затылке лицом. Снимки были хрупкими и шелушились. Они также казались намного меньше, чем я их запомнил. Глядя на них сейчас, много лет спустя, я поразился тому, какой откровенной подделкой было все это. Чтобы спрятать голову, «невидимому» мальчику достаточно было ловко извернуться. Огромный камень, удерживаемый на весу подозрительно тощим подростком, легко мог быть изготовлен из гипса или поролона. Но, конечно, эти соображения не могли прийти в голову шестилетнему ребенку, особенно если он хотел верить в то, что все это правда.

Под знакомыми фотографиями я обнаружил еще пять снимков, которые дедушка Портман никогда мне не показывал. Сначала я удивился, но, присмотревшись поближе, понял, что такую явную фальшивку распознал бы даже ребенок. Одна фотография являлась смехотворно-примитивным образцом двойной экспозиции и изображала девочку, «заключенную» в бутылку. На другой я увидел «левитирующего» ребенка, тоже девочку, удерживаемую на весу чем-то, скрытым в темном дверном проеме у нее за спиной. На третьей лицо мальчика было грубо «наложено» на собачье тело. Но последние две фотографии по своей причудливости значительно превосходили все остальные и напоминали воплощение мрачных фантазий Дэвида Линча. На одной из них печально-угрюмая маленькая гимнастка изогнулась назад, просунув голову у себя между ногами, как будто позвоночника у нее не было вовсе; на другой красовалась парочка жуткого вида близнецов, одетых в самые странные костюмы из всех, что я когда-либо видел. Даже мой дедушка, забивавший голову внука рассказами о чудовищах с щупальцами вместо языков, понимал, что от вида таких снимков ребенка будут преследовать ночные кошмары.

Стоя на коленях на пыльном полу дедушкиной спальни с загадочными фотографиями в руках, я вспомнил тот день, когда понял, что в рассказах деда нет ни крупицы правды. Тогда я почувствовал себя преданным. Сейчас мне стало совершенно ясно, что его последние слова были очередной хитростью, нацеленной на то, чтобы заразить меня кошмарами и параноидальными галлюцинациями, на борьбу с которыми уйдут годы психотерапии и лечения разрушительными для моего организма препаратами.

Я захлопнул коробку и принес ее в гостиную, где отец и тетя Сьюзи вытряхивали в огромный мусорный пакет полный ящик аккуратно вырезанных, но так и не использованных купонов.

Я протянул им коробку. Они не стали интересоваться ее содержимым.

* * *

— Так, значит, ты считаешь, что его смерть была бессмысленной? — спросил у меня доктор Голан.

Я лежал на кушетке, уставившись на расположенный в углу комнаты аквариум, в котором описывал медленные ленивые круги его единственный обитатель — золотая рыбка.

— А у вас есть идея получше? — поинтересовался я. — Какая-то сногсшибательная теория, о которой вы до сих пор мне ничего не сообщили? В противном случае…

— Что?

— В противном случае все это пустая трата времени.

Голан вздохнул и ущипнул себя за переносицу, как будто пытаясь унять головную боль.

— Я не имею права строить умозаключения относительно того, что могут означать последние слова твоего дедушки, — произнес он. — Имеет значение только то, что думаешь об этом ты.

— Мне надоел весь этот психотреп, — взвился я. — Какая разница, что я думаю? Имеет значение только то, что это означает на самом деле! Но я думаю, что мы этого никогда не узнаем. А значит, это не имеет вообще никакого значения. Накачайте меня таблетками, выпишите счет, и давайте с этим покончим.

Я хотел, чтобы он разозлился и начал спорить, настаивая на том, что я ошибаюсь. Вместо этого он сидел с непроницаемым лицом и барабанил ручкой по подлокотнику кресла.

— Похоже, ты сдался, — наконец произнес доктор. — Я разочарован. Мне казалось, ты из тех, кто борется до конца.

— Вы просто плохо меня знаете, — ответил я.

* * *

У меня не было ни малейшего желания устраивать вечеринку. Но я понял, что мне от нее не отвертеться, как только родители начали толсто намекать на то, какими скучными и унылыми обещают быть предстоящие выходные, в то время как все мы знали, что в субботу мне исполнится шестнадцать лет. Я умолял их обойтись в этом году без празднования, потому что, в числе прочих причин, я не знал ни одного человека, которого хотел бы пригласить. Но родителей беспокоило то, что я слишком много времени провожу в одиночестве. Они были уверены, что общение с людьми оказывает целительное воздействие на больную психику.

— Наравне с электрошоком, — напомнил я им.

Но мама не упускала ни одного, даже самого незначительного повода устроить вечеринку. Однажды она пригласила друзей на день рождения нашего попугайчика. Отчасти это объяснялось тем, что она очень гордилась нашим домом. С бокалом вина в руке она водила гостей из комнаты в комнату, пространно восхваляя гений архитектора и рассказывая страшилки о возведении этого шедевра («Мы несколько месяцев ждали, пока нам привезут из Италии эти канделябры»).

Мы только что вернулись домой после катастрофически безуспешного сеанса у доктора Голана. Я вслед за папой вошел в подозрительно темную гостиную, слушая, как он вполголоса бормочет:

— Как жаль, что мы не отмечаем твой день рождения… Хотя, кто мешает нам сделать это в следующем году?

И вдруг в комнате вспыхнул свет, открывая взору веселые спиральки серпантина, воздушные шары и разношерстное сборище тетушек, дядюшек, кузенов и кузин, с которыми я почти никогда не общался, — одним словом, всех, кого сумела заманить сюда моя мать. Я с удивлением отметил, что Рики тоже здесь. Он околачивался возле кувшина с пуншем и выглядел до смешного неуместно в своей кожаной куртке с заклепками. Когда толпа прекратила хлопать в ладоши и орать, а я перестал делать удивленное лицо, мама обняла меня за плечи и прошептала:

— Все нормально?

Я был измучен и расстроен. Все, чего мне хотелось, это поиграть на компьютере и, включив телик, забраться в постель. Но не могли же мы отправить всех гостей по домам.

— Все отлично, — кивнул я, а мама улыбнулась благодарной улыбкой.

— Кто хочет взглянуть на наше новое приобретение? — пропела она, прежде чем налить себе бокальчик шардоне и возглавить шествие родственников на второй этаж.

Мы с Рики обменялись кивками, безмолвно договорившись пару часиков потерпеть присутствие друг друга. С того дня, как он едва не столкнул меня с крыши, мы не разговаривали. Тем не менее мы оба понимали, как важно создать для присутствующих видимость нашей дружбы. Я уже хотел было с ним поговорить, как вдруг на меня налетел дядя Бобби, схватил меня за локоть и затолкал в угол. Он был крупным парнем, водил большую машину и жил в огромном доме. Вскоре ему предстояло покинуть этот мир в результате сердечного приступа, вызванного долгими годами неумеренного потребления фуа-гра и бургеров, и оставить бизнес моим тупоголовым кузенам и крошечной незаметной женушке. Они с моим дядей Лесом были сопрезидентами корпорации «Смарт-Эйд» и обожали заталкивать собеседников в угол с таким видом, будто организовывали переворот, а не предлагали похвалить хозяйку за изумительный гуакамоле [Гуакамоле — закуска из пюрированной мякоти авокадо, блюдо мексиканской кухни.].

— Я слышал, что ты уже почти преодолел эту… э-э… всю эту историю с дедушкой.

Историю с дедушкой. Никто не знал, как это называть.

— Острую стрессовую реакцию, — произнес я.

— Что?

— Так называется то, чем я страдал. Страдаю. Да Бог с ним.

— Вот и хорошо. Я ужасно рад. — Он помахал рукой, словно отметая все эти неприятности и оставляя их в прошлом. — Так вот, мы тут подумали с твоей мамой… Как ты смотришь на то, чтобы этим летом приехать в Тампу и посмотреть, как работает семейный бизнес? Вместе поломаем головы в нашей штаб-квартире, а? Или ты предпочитаешь раскладывать товар по полкам? — Тут он так громко расхохотался, что я невольно попятился. — Хотя ты мог бы вообще никуда не ходить. А по выходным мы бы ездили на рыбалку вместе с твоими кузенами.

Последующие пять минут он пространно описывал свою новую яхту, вдаваясь в мельчайшие до неприличия детали, как будто это могло заставить меня согласиться. Закончив, он ухмыльнулся и сунул мне руку, ожидая, что я ее пожму.

— Так что скажешь, Джей-дог?

Полагаю, он был уверен, что я не смогу отказаться от такого заманчивого предложения. А я скорее согласился бы провести лето в сибирском исправительно-трудовом лагере, чем в обществе дяди и его избалованных детишек. Что касается работы в штаб-квартире «Смарт-Эйд», я знал, что избежать этого мне, скорее всего, не удастся. Но я рассчитывал, что до того, как меня запрут в корпоративную клетку, в моем распоряжении будет еще не одно свободное лето и четыре года колледжа. Я замялся, пытаясь придумать благовидный предлог для отступления.

— Я не уверен, что мой психиатр одобрит эту идею. Во всяком случае сейчас, — в итоге брякнул я.

Дядя Бобби озадаченно сдвинул кустистые брови и неопределенно кивнул.

— Ну что ж, конечно, дружище. Тогда будем действовать по обстановке. Договорились?

И он отошел от меня, не дожидаясь ответа, сделав вид, что увидел кого-то, в чей локоть ему срочно необходимо было вцепиться.

Вскоре мать объявила, что пора разворачивать подарки. Она всегда настаивала, чтобы я делал это при всех. В итоге процесс каждый раз превращался в большую проблему, потому что, как я уже упоминал ранее, врать я не умею. Это также означает, что я не умею изображать благодарность за передаренные диски с рождественской музыкой или подписку на «Охоту и рыбалку», которую регулярно вручал мне дядя Лес, ошибочно считавший меня любителем упомянутых занятий. Но я честно принялся распаковывать свертки, усиленно улыбаясь гостям и предоставляя им возможность полюбоваться очередным подарком. И вот от горы пакетов и коробок на столе почти ничего не осталось.

Я потянулся к самому маленькому из трех оставшихся свертков. Внутри оказались ключи от родительского четырехлетнего седана представительского класса. Мама объяснила, что они решили купить новую машину, а значит, старая переходит ко мне. Мой первый автомобиль! Все принялись ахать и охать, но я почувствовал, что заливаюсь краской. Мне казалось, что я хвастаюсь, принимая такой роскошный подарок в присутствии Рики. Родители как будто пытались заставить меня придавать значение деньгам, хотя на самом деле мне было на них наплевать. С другой стороны, легко говорить, что тебе наплевать на деньги, когда у тебя их много.

Следующим подарком оказался цифровой фотоаппарат, который я выпрашивал у родителей все прошлое лето.

— Вау! — произнес я, взвешивая подарок на ладони. — Обалдеть можно!

— Я замышляю новую книгу о птицах, — сообщил папа. — И подумал, может, ты сделаешь для нее фотографии?

— Новая книга! — воскликнула мама. — Феноменальная идея, Фрэнк. Кстати, о книгах. Что случилось с последней из них, над которой ты работал?

Мне стало ясно, что она перебрала вина.

— Я дорабатываю кое-какие детали, — тихо ответил отец.

— Ах, ну да, — фыркнул дядя Бобби.

— Итак! — громко заявил я, протягивая руку к последнему подарку. — Это от тети Сьюзи.

— Вообще-то, — произнесла тетя, когда я начал разворачивать сверток, — это от твоего дедушки.

Я замер. В комнате воцарилась гробовая тишина. Все смотрели на тетю Сьюзи с таким выражением, будто она попыталась вызвать какого-то злого духа. Папа выпятил вперед нижнюю челюсть, а мама опрокинула в горло остатки вина из бокала.

— Разверни, и ты все поймешь, — добавила тетя.

Я сорвал остатки обертки и увидел старую книгу, безбожно зачитанную и давным-давно утратившую суперобложку. Это были «Избранные сочинения» Ральфа Уолдо Эмерсона. Я смотрел на книгу, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь обложку, и не понимал, как она очутилась в моих дрожащих руках. Никто, кроме Голана, не знал о дедушкиных последних словах, а доктор несколько раз обещал мне, что все, о чем мы беседуем в его кабинете, останется между нами, если только я не соберусь выпить бутылку «Драно» [Популярные чистящие и моющие средства.] или исполнить сальто с моста Саншайн Скайвэй.

Я перевел взгляд на тетю, ожидая ответа на вопрос, который не в силах был задать вслух. Она слабо улыбнулась и пояснила:

— Я нашла это в столе твоего дедушки, когда мы приводили в порядок его дом. Он написал на первой странице твое имя. Я подумала, это означает, что книга предназначается тебе.

Благослови Господь тетю Сьюзи. Все-таки у нее есть сердце.

— Ничего себе! Я не знала, что твой дедушка увлекался чтением, — защебетала мама, пытаясь разрядить возникшее в комнате напряжение. — Какая ты умница, Сьюзан.

— Да, — сквозь стиснутые зубы подтвердил папа, — спасибо, Сьюзан.

Я открыл книгу. На титульной странице и в самом деле была надпись, сделанная дрожащей рукой моего деда.

Я встал, чтобы выйти, опасаясь, что сейчас расплачусь у всех на виду. Из книги что-то выскользнуло и упало на пол.

Я нагнулся, чтобы подобрать этот предмет. То было письмо.

Эмерсон. Письмо.

Кровь отхлынула от моего лица. Мама наклонилась ко мне и драматическим шепотом поинтересовалась, не подать ли мне стакан воды. На мамином языке это означало: Соберись. На тебя все смотрят.

— Мне немного не по себе… — пробормотал я и, прижав руку к животу, бросился бежать в свою комнату.

* * *

Письмо было написано от руки на гладкой нелинованной бумаге. Почерк был причудливым, изобилующим завитушками, почти каллиграфическим. Оттенок чернил то и дело менялся, как если бы писали старинной чернильной ручкой. Я начал читать.

В конверте лежала обещанная автором письма старая фотография. Я поднес ее к лампе, пытаясь рассмотреть хоть какие-то детали в черном силуэте женского лица, но ничего не увидел. Это был очень странный снимок, хотя он ничем не напоминал фотографии, которые показывал мне дедушка. Здесь не было подделки. Это была просто женщина. Женщина, курящая изогнутую трубку, очень напоминающую любимый аксессуар Шерлока Холмса. Я не мог отвести глаза от ее фотографии.

Возможно, это именно то, о чем говорил дедушка? — спрашивал я себя. И отвечал: — Да. Иначе и быть не может. Речь шла не о письмах самого Эмерсона, но о письме, вложенном между страниц этой книги. Но кто эта директриса? Эта женщина со странной фамилией Сапсан? Я осмотрел конверт в поисках обратного адреса, но нашел только выцветшую марку, на которой значилось Cairnholm Is., Cymru, UK.

UK означало Британию. Из атласов, которые я изучал в детстве, я знал, что Cymru — это Уэльс. Cairnholm Is. Должно быть, это остров, который упоминает в своем письме госпожа Сапсан. Неужели это тот самый остров, где в детстве жил мой дедушка?

Девять месяцев назад он велел мне «разыскать птицу». Девять лет назад он клялся, что детский дом, где он жил, оберегала «птица, которая курит трубку». В семилетнем возрасте я воспринял это заявление буквально, но директриса на снимке курила трубку, и ее фамилия была Сапсан. Сапсан — это одна из разновидностей сокола. Что, если птица, которую я должен был найти по дедушкиной просьбе, на самом деле является спасшей его женщиной — заведующей детским домом? Возможно, она все еще живет на этом острове. Разумеется, теперь она стара как мир, но ее, должно быть, содержат ее бывшие воспитанники, которые давно выросли, но остались при ней.

Впервые последние слова дедушки начали обретать некий смысл. Он хотел, чтобы я поехал на остров и нашел эту женщину. Если кто и был посвящен в тайну его детства, так это она. Но марка была приклеена на конверт пятнадцать лет назад. Может ли быть, что госпожа Сапсан до сих пор жива? Я произвел в уме быстрые подсчеты. Предположим, что в 1939 году, когда она уже заведовала детским домом, ей было лет двадцать пять. В этом случае сейчас ей далеко за девяносто. В принципе, это было вполне возможно. В Инглвуде были люди и постарше. Они не только жили совершенно самостоятельно, но и водили автомобиль. Впрочем, даже если мисс Сапсан и отошла в мир иной за те пятнадцать лет, что истекли с момента написания письма, на Кэрнхолме все еще могли оставаться люди, способные мне помочь. Люди, которые знали дедушку Портмана в детстве. Люди, которые знали его тайны.

Она написала мы. Те немногие, кто здесь еще остался.

* * *

Как вы, наверное, догадываетесь, уговорить моих родителей позволить мне провести часть каникул на крохотном островке у побережья Уэльса было нелегко. Они, и особенно мама, привели множество убедительных фактов, указывающих на бредовость этой затеи: стоимость поездки, тот факт, что я должен был провести лето с дядей Бобби, обучаясь премудростям управления фармацевтической империей, а также то, что сопровождать меня было некому, поскольку ни одного из моих родителей поездка не интересовала, а поехать сам я, конечно, не мог. У меня же не было ни одного веского довода для возражений. Я не мог обосновать свое желание предпринять столь дальнее путешествие, заявив: «Мне кажется, я должен это сделать», поскольку не хотел выглядеть в их глазах еще более сумасшедшим, чем они уже меня считали. Я не собирался передавать родителям ни последние слова дедушки Портмана, ни письмо, ни фотографию. Тем самым я лишь окончательно подписал бы себе приговор. Единственными разумными аргументами в пользу поездки были заявления вроде «Я хочу поглубже изучить семейную историю» и «Чад Крамер и Джош Белл этим летом едут в Европу. Почему мне нельзя?» Но, увы, это звучало совершенно неубедительно. Я произносил эти фразы как можно чаще, при этом стараясь все же не злоупотреблять ими, чтобы не вызвать подозрений. А однажды даже прибег к чему-то вроде шантажа. «Если бы у вас не было денег, я бы не настаивал, а так…» Впрочем, я немедленно пожалел об этой тактике. Как бы то ни было, все это не работало.

А потом произошло несколько событий, которые резко повысили мои шансы на успех. Во-первых, дядя Бобби вдруг охладел к идее моей летней стажировки с проживанием у него дома. Ну кто же захочет жить под одной крышей с психом? Поэтому у меня внезапно появилось много свободного времени. Потом папа узнал, что остров Кэрнхолм является сверхважным ареалом обитания множества видов птиц, в том числе половины мировой популяции какой-то там птицы, приведшей его в орнитологический экстаз. Папа начал без конца говорить о своей гипотетической новой книге. Всякий раз, когда он затрагивал эту тему, я делал вид, что мне ужасно интересно, и лез из кожи вон, чтобы его подбодрить. Но самым весомым фактором стало поведение доктора Голана. Мне и уговаривать его почти не пришлось. Он удивил нас всех не только тем, что немедленно поддержал мою идею, но и тем, что повлиял на моих родителей, убедив их отпустить меня в Уэльс.

— Это может быть для него важно, — сказал он моей матери после одного из сеансов. — Речь идет о месте, которое его дед окружил всевозможными мифами. Посещение острова будет способствовать развенчиванию этих мифов. Он увидит, что это вовсе не волшебный, а совершенно обычный остров, каких много. В итоге все остальные фантазии тоже утратят силу. Чтобы победить мистификации, необходимо противопоставить им реальность.

— Но я думала, что он уже не верит во все эти сказки, — растерялась мама. — Ты ведь не веришь в них, Джейк?

— Конечно, не верю, — заверил ее я.

— Он не верит в них на сознательном уровне, — покачал головой доктор Голан. — Но в настоящий момент мы имеем проблему с его подсознанием. Именно там коренятся его сны и страхи.

— И вы в самом деле считаете, что поездка на этот остров может ему помочь? — спросила мама, прищурив глаза, как будто готовясь услышать ничем не прикрытую правду и принять окончательное решение, отпускать меня или нет.

Слово доктора Голана было законом.

— Да, я так считаю, — кивнул он.

Этого оказалось достаточно.

* * *

Дальше все сложилось с ошеломляющей скоростью. Были куплены билеты на самолет и четко выстроены планы. Нам с папой предстояло отправиться туда в июне и провести там целых три недели. Мне казалось, что это слишком долго, но отец заявил, что это время необходимо ему для того, чтобы тщательно изучить птичьи колонии острова. Я думал, мама будет возражать — целых три недели! Но по мере приближения даты отъезда она приходила в состояние все более возбужденное. Было видно, что она очень за нас рада.

— Мои мужчины, — сияя, говорила мама, — отправляются навстречу неизведанному.

Ее энтузиазм казался мне очень трогательным, пока я случайно не подслушал мамин разговор по телефону с кем-то из подруг. Не скрывая своего облегчения, она делилась большой радостью.

— Представляешь, — говорила она, — я целых три недели буду жить своей собственной жизнью! С моих плеч свалится забота о двух малолетних и совершенно беспомощных детях!

Я тоже тебя люблю, — хотелось заявить мне, вложив в эти слова как можно больше ядовитого сарказма. Но она меня не заметила, и я промолчал. Я ее, конечно же, любил, но в основном потому, что любовь к матери считается обязательной, а не потому, что она мне очень понравилась бы, встреть я ее на улице. Впрочем, встретить ее на улице я и не смог бы. Только бедняки ходят по улицам пешком.

Окончание занятий в школе и начало путешествия разделяли три недели. Я попытался использовать это время, чтобы убедиться в том, что госпожа Алма Ле Фэй Сапсан все еще пребывает среди живых. Поиски в Интернете оказались бесплодными. Я решил допустить, что она еще жива, и раздобыть ее номер телефона. Это позволило бы мне хотя бы предупредить ее о своем прибытии. Однако я очень быстро выяснил, что у жителей Кэрнхолма вообще нет телефонов. На всем острове существовал только один номер. Его я и набрал.

Соединение заняло почти минуту. На линии шипело, щелкало, стихало и снова шипело, что позволило мне прочувствовать то огромное расстояние, которое отделяло меня от моего неизвестного абонента. Наконец я услышал характерные европейские гудки — ваап-ваап… ваап-ваап… после чего в трубке раздался голос человека, который, судя по всему, находился в состоянии глубокого опьянения.

— Гнойник мошенников! — заорал он.

Из трубки доносился невообразимый шум — глухой рев, какой бывает только в разгар буйной вечеринки. Я попытался представиться, но он меня, кажется, не услышал.

— Гнойник мошенников! — снова заорал он. — Кто это? — Прежде чем я успел что-либо ответить, он завопил куда-то в сторону: — Я сказал, заткнитесь, вы, пьяные ублюдки, я говорю по…

На этом связь оборвалась. Я долго сидел, растерянно прижимая трубку к уху, а потом положил ее на рычаг. Перезванивать я не стал. Если единственный телефон Кэрнхолма был подключен к обители зла под названием «Гнойник мошенников», то чего еще можно было ожидать от этого острова? Неужели свое первое путешествие в Европу я потрачу на попытки избежать встречи с пьяными маньяками и наблюдение за птицами, гадящими на скалы каменистых пляжей? Возможно, — отвечал себе я. Но я был готов на все, лишь бы разгадать тайну, окутывающую жизнь и смерть моего дедушки. Ну а после можно продолжить свое неприметное существование.

Глава третья

Нас окружала непроницаемая стена тумана. Когда капитан объявил, что мы почти на месте, я подумал, что он шутит. С покачивающейся палубы парома я не видел ничего, кроме бесконечной серой завесы. Я стискивал поручень, вглядываясь в зеленоватые волны, и размышлял о том, что еще немного — и мой завтрак достанется рыбам. Рядом со мной в рубашке с короткими рукавами дрожал отец. Впервые в жизни я наблюдал такой холодный и сырой июнь. Я отчаянно надеялся на то, что тридцать шесть мучительных часов, которые ушли на то, чтобы забраться в такую даль, себя окупят. Наш перелет включал три лайнера, две пересадки и бесконечное ожидание вылета. Потом мы по очереди дремали на скамейках неопрятных вокзалов и в конце концов очутились на этом выворачивающем все внутренности пароме.

— Смотри! — вдруг закричал отец.

Подняв голову, я увидел, как из пелены тумана, угрожающе нависая над нами, возникла громадная скала.

Это и был остров моего дедушки. Зловещий и унылый, окутанный лохмотьями тумана, охраняемый миллионами галдящих птиц, он походил на античную крепость, сооруженную неведомыми гигантами. При виде обрывистых утесов, вершины которых исчезали в призрачных облаках, мысль о том, что этот остров волшебный, уже не казалась мне нелепой.

Тошнота тоже как будто отступила. Папа бегал по палубе, как ребенок вокруг рождественской елки, пожирая взглядом кружащих над нами птиц.

— Джейкоб, ты только посмотри на это! — кричал он, тыча пальцем в рой каких-то крапинок. — Да это же буревестник обыкновенный!

Паром приблизился к утесам, и под самой поверхностью воды стали различимы какие-то странные очертания. Кто-то из членов экипажа заметил, как я свесился через поручень, вглядываясь в волны, и остановился рядом.

— Впервые видишь обломки кораблекрушения?

— Вы серьезно? — обернулся я к нему.

— Это кладбище кораблей. В старину капитаны так и говорили: «Мыс Хартленд-Твикст и залив Кэрнхолм — могила моряков, разрази нас гром!»

В этот момент мы проплывали мимо корабля, который находился так близко к поверхности воды, что я явственно различил очертания его позеленевшего корпуса, и мне показалось, что он, подобно зомби, вот-вот всплывет из своей неглубокой могилы.

— Видишь это судно? — спросил моряк, указывая на воду. — Его затопила подводная лодка.

— В здешних водах были подводные лодки?

— Полно. Ирландское море кишело немецкими субмаринами. Если бы можно было поднять все затопленные ими корабли, мы получили бы целый военный флот.

Он театрально приподнял одну бровь и, расхохотавшись, зашагал прочь.

Я помчался вдоль борта на корму, неотрывно глядя на исчезающий в нашем кильватере затонувший корабль. Я успел подумать, что для того, чтобы попасть на остров, нам понадобится альпинистское снаряжение, но тут мы обогнули мыс и вошли в изогнутую полумесяцем гавань. Вдали виднелась небольшая бухта, пестревшая разноцветными рыбацкими лодками, а дальше, в зеленой чаше долины, разлегся городок. Лоскутное одеяло полей, усеянных движущимися точками овец, укрывало холмы, поднимающиеся к высокому горному кряжу, который, подобно ватному парапету, обрамляла стена облаков. Эта драматичная красота не походила ни на что из виденного мной ранее. Паром медленно приближался к берегу, а я ощущал, что мной завладевает дух первооткрывателя, как если бы я увидел землю там, где на картах значилась лишь безбрежная синева.

Паром пришвартовался, и мы потащились со своими сумками в городок. Присмотревшись повнимательнее, я решил, что вблизи он далеко не так привлекателен, как издали. Вдоль мощенных грязноватым гравием дорог выстроились ряды домиков, которые можно было бы назвать необычными и даже хорошенькими, если бы не спутниковые тарелки, неизменно венчающие их крыши. Из-за удаленности и экономической незначительности Кэрнхолма тянуть сюда линии электропередач не стали, в результате чего на каждом шагу подобно сердитым осам жужжали дурно пахнущие дизельные генераторы, шум которых сливался с рычанием тракторов. Последние, видимо, являлись единственным транспортным средством острова. На окраине города стояли древнего вида заброшенные дома без крыш, свидетельствуя о том, что население тает. Как и везде, дети отказывались продолжать вековые традиции предков, занимавшихся фермерством и рыбной ловлей; они покидали родные места в надежде на то, что в больших городах их ожидают большие возможности.

Мы тащились с вещами по городу в поисках чего-то под необычным названием «Родник Священников», где папа забронировал для нас комнату. Я представлял себе старую церковь, переоборудованную под гостиницу. Ничего особенного, просто место, где мы сможем спать и отдыхать в перерывах между наблюдением за птицами и расследованием дедушкиных тайн. Мы то и дело обращались за помощью к местным жителям, которые лишь растерянно смотрели на нас и спешили прочь.

— Они говорят по-английски или как? — вслух поинтересовался папа.

Моя рука уже начала болеть от нереального веса чемодана, но тут мы увидели церковь. И подумали было, что нашли свое пристанище, но, войдя внутрь, убедились, что церковь действительно переоборудовали, но не в гостиницу, а в маленький, неопрятного вида музей.

Мы нашли его хранителя в небольшой комнате, увешанной рыбацкими сетями и ножницами для стрижки овец. Увидев нас, он просиял, но тут же помрачнел, поняв, что мы всего лишь заблудились.

— Я так думаю, вам нужен «Тайник Священников», — вздохнул он. — Больше на нашем острове снимать комнаты негде.

Хранитель музея начал объяснять нам дорогу, а я вслушивался в его певучее произношение, показавшееся мне необыкновенно забавным. Речь валлийцев пришлась мне по душе, несмотря на то, что половина из того, что они говорили, оставалась для меня загадкой. Папа поблагодарил хранителя и повернулся, чтобы уйти. Но мне так понравился этот добродушный человек, что я решил задать ему еще один вопрос.

— Где находится старый детский дом?

— Старый что? — прищурившись, переспросил хранитель.

Мелькнула ужасная мысль, что мы прибыли не на тот остров или, хуже того, детский дом — это лишь очередная выдумка моего дедушки.

— Это был детский дом для детей-беженцев, — уточнил я. — Во время войны. Такое большое здание.

Мужчина пожевал нижнюю губу, с сомнением глядя на меня. Казалось, он решал, помочь мне или умыть руки и не связываться. В конце концов он сжалился надо мной и произнес:

— Не знаю я никаких беженцев, но думаю, что мне известно место, о котором вы говорите. Это далеко, на другой стороне острова, за болотом и лесом. Хотя на вашем месте я не ходил бы туда один. Шаг в сторону от тропинки, и больше о вас никто ничего не услышит. Помешать вам сорваться в пропасть могут только мокрая трава да овечьи шарики.

— Спасибо, что предупредили! — воскликнул папа, пристально глядя на меня. — Пообещай мне, что не пойдешь туда сам.

— Ну, хорошо, хорошо.

— А чем он вас заинтересовал? — спросил хранитель. — Я не слышал, чтобы он находился в путеводителе для туристов.

— Небольшое генеалогическое исследование, — быстро ответил папа, приостановившись возле двери. — Мой отец провел там несколько лет, когда был ребенком.

Я видел, что он любой ценой хочет избежать упоминания о психиатрах и мертвых дедушках. Он еще раз поблагодарил мужчину и вытолкал меня за дверь.

Следуя указаниям хранителя музея, мы двинулись обратно, туда, откуда пришли, пока не дотопали до мрачного вида статуи, высеченной из черного камня. Это был мемориал под названием Ждущая Женщина, посвященный ушедшим в море и не вернувшимся домой жителям острова. С горестным выражением лица она простирала руки к раскинувшейся вдали бухте, но прежде всего к расположенному через дорогу «Тайнику Священников». Я не знаток по части гостиниц. Но одного взгляда на выцветшую вывеску мне хватило, чтобы понять — это не четырехзвездочный отель. В верхней части вывески гигантские буквы гласили: ВИНО, ПИВО, ВИСКИ. Ниже виднелась надпись поскромнее: Вкусная еда. В самом низу от руки, выражая чью-то запоздалую мысль, было приписано: Комнаты для ночлега. Хотя буква «ы» вытерлась и стала напоминать «а». В итоге слово «Комнаты» обрело единственное число — «Комната». Пока мы тащили сумки к двери, отец беспрестанно клял мошенников и лживую рекламу. Я оглянулся на Ждущую Женщину, и мне показалось, что она ждет, когда кто-нибудь угостит ее кружкой эля. Протиснувшись вместе со своим багажом в узкий дверной проем, мы замерли, моргая в неожиданной полутьме паба. Когда мои глаза привыкли к мраку, я понял, что название «тайник» очень удачно описывает это помещение. Крошечные окошки в свинцовых рамах едва пропускали свет. Впрочем, освещения хватало, чтобы найти кран с пивом, не натыкаясь по дороге на столы и не переворачивая стулья. Столы были такими старыми и расшатанными, что казалось разумнее использовать их в качестве дров для камина. Несмотря на то что все еще было утро, заведение наполовину заполняли мужчины на разных стадиях опьянения. Они сидели за столами, молитвенно склонив головы и удрученно уставившись на бокалы с жидкостью янтарного цвета.

— Вы, должно быть, насчет комнаты, — произнес человек за барной стойкой, подходя к двери, чтобы пожать нам руки. — Я Кев, а это ребята. Ребята, поздоровайтесь.

— Привет, — произнесли ребята, кивая своим бокалам.

По узкой лестнице мы поднялись вслед за Кевом в наши комнаты (во множественном числе!), обстановку которых можно было бы с натяжкой описать как базовую. Тут имелись две спальни (на более просторную тут же предъявил права отец) и комната, исполняющая тройную функцию — кухни, столовой и гостиной. Меблировка последней исчерпывалась столом, побитым молью диваном и газовой плиткой. Ванная комната, как заявил Кев, «по большей части работает. Но если она начнет выделываться, можно воспользоваться старым проверенным заведением». Он привлек наше внимание к расположенному позади здания биотуалету, прямо на который выходило окно моей комнаты.

— Ах да, вам понадобится еще вот это. — Он извлек из шкафа две керосиновые лампы. — В десять часов генераторы вырубаются, потому что завозить сюда бензин чертовски дорого. Поэтому вы либо ложитесь спать пораньше, либо привыкаете к свечам и керосину. — Он ухмыльнулся. — Добро пожаловать в Средневековье!

Мы заверили Кева, что туалет во дворе и керосин нас вполне устраивают. Более того, нам не терпится все это испытать. Да это же настоящее приключение, сэр! После этого он повел нас вниз, чтобы покончить с осмотром нашего нового обиталища.

— Подкрепляться можете здесь, — пояснил он, обводя рукой зал. — Думаю, что так вы и поступите, поскольку делать это больше просто негде. Если захотите позвонить, у нас есть телефон. Вон там, в углу. Правда, иногда к нему выстраивается очередь. Дело в том, что мобильный прием у нас «гуляет», а перед вами единственный стационарный телефон на весь остров. Да, да, это все у нас — еда, ночлег и телефон. Единственное место на острове, где все это есть!

Он запрокинул голову и расхохотался.

Единственный телефон на острове. Я удивленно разглядывал это уникальное сооружение — нечто вроде будки с дверью. Такие можно было увидеть только в старых фильмах. Со всевозрастающим ужасом я осознал, что это и есть то место, где бушевала разнузданная вечеринка вроде древнегреческих оргий, когда я несколько недель назад попытался дозвониться на остров. Мы находились в Гнойнике мошенников!

Кев вручил отцу ключи от наших комнат.

— Будут вопросы, вы знаете, где меня найти, — добавил он.

— У меня уже есть вопрос, — остановил его я. — Что такое «Тайник Священников»?

Мужчины у барной стойки разразились смехом.

— Ну, конечно же, это тайник для священников! — заявил один из них, что заставило остальных расхохотаться еще сильнее.

Кев подошел к камину и указал на неровные доски у себя под ногами, где сейчас спал облезлый пес.

— Он находится здесь, — Кев постучал ногой по чему-то, напоминающему люк. — В незапамятные времена, когда человека могли повесить только за то, что он был католиком, сюда приходили в поисках убежища священнослужители. Если вслед за ними являлись ищейки королевы Елизаветы, мы прятали тех, кто в этом нуждался, вот в таких укромных местах, называвшихся тайниками священников.

Меня поразило то, как он произнес слово «мы». Как будто он лично знал этих давно умерших жителей острова.

— Укромных, это уж точно, — подтвердил один из пьяниц. — Но им там, внизу, было жарковато и ужасно тесно!

— Лучше уж тесно и жарко, чем в петле и на свежем воздухе, — возразил другой.

— Эт точно! — кивнул первый. — Так выпьем же за Кэрнхолм, нашу неприступную и надежную крепость!

— За Кэрнхолм! — подхватили остальные, одновременно поднимая бокалы.

* * *

Мы так устали от долгого перелета, что рано легли спать. Точнее, легли в кровати и лежали, накрыв головы подушками в попытке заглушить доносящуюся снизу какофонию. Шум свободно проникал сквозь перекрытия и доски пола, а в какой-то момент стал таким громким, что я решил — гуляки вторглись в мою комнату. А потом часы, видимо, пробили десять, потому что все генераторы зачихали и стихли, как и музыка в пабе. Погас и фонарь за моим окном. Внезапно меня окутала безмолвная и благословенная тишина, и только шепот далеких волн напоминал о том, где я нахожусь.

Впервые за долгие месяцы я провалился в глубокий сон без кошмаров. Вместо чудовищ мне приснился дедушка, его первая ночь на этом острове, где он чувствовал себя чужим на чужой земле, под чужой крышей, и был обязан жизнью людям, которые говорили на чужом языке. Когда я проснулся, комнату заливал яркий солнечный свет и я осознал, что госпожа Сапсан спасла не только дедушкину жизнь, но и жизнь моего отца, и мою тоже. Сегодня, если мне повезет, я наконец-то смогу ее поблагодарить.

Я спустился вниз, где нашел папу, который потягивал кофе и полировал стекла своего дорогого бинокля. Не успел я присесть рядом с ним, как появился Кев с двумя тарелками мяса и поджаренными тостами.

— Я не знал, что тосты можно жарить на сковородке, — заметил я, а Кев ответил, что нет пищи, вкус которой нельзя было бы улучшить, поджарив ее на сковороде.

За завтраком мы с папой обсудили план дня. Нам предстояло стать своего рода разведчиками и ознакомиться с островом. Мне не терпелось поскорее приступить к розыскам, и я практически не жуя проглотил свой завтрак.

Хорошенько подкрепившись жирной пищей, мы вышли из паба и зашагали по городу, уворачиваясь от тракторов и перекрикивая рев генераторов. В какой-то момент улицы окончились, по обе стороны от дороги потянулись поля, а шум остался позади. День был прохладный и ветреный. Солнце то пряталось за тучи, то прорывалось сквозь них, заливая холмы изумительно ярким светом. Я испытывал прилив энергии и был исполнен надежд. Мы направлялись к тому каменистому пляжу, где отец еще с парома заметил большую стаю птиц. Я не был уверен, что нам удастся на него попасть. Остров имел форму огромной миски. Холмы расходились от середины к краям, обрываясь к морю крутыми скалами и утесами. Но нам повезло: именно в этом месте холмы закруглялись, а к небольшому песчаному пляжу вела тропинка.

Мы спустились к кромке воды, где визжала, хлопала крыльями и ловила рыбу в оставшихся после отлива лужах целая птичья цивилизация. Я увидел, как глаза отца восхищенно распахнулись.

— Потрясающе, — пробормотал он. — Мне необходимо здесь немного побыть. Как ты на это смотришь?

Мне уже приходилось видеть такое выражение на его лице, и я совершенно точно знал, что «немного» означает в данном случае не один час.

— Тогда я сам пойду искать детский дом, — пожал плечами я.

— Один ты не пойдешь. Ты обещал.

— Тогда я найду кого-нибудь, кто сможет меня проводить.

— Кого?

— Я думаю, Кев мне кого-нибудь порекомендует.

Папа устремил взгляд в море, где из кучи камней торчал огромный ржавый остов маяка.

— Ты знаешь, что сказала бы твоя мама, если бы она была здесь? — спросил он.

Мои родители придерживались различных взглядов на мое воспитание. Мама стремилась меня контролировать и всячески опекать. Папа давал мне больше свободы. Он считал, что я должен время от времени совершать свои собственные ошибки. К тому же, отпустив меня, он получал в свое распоряжение целый день.

— Ну хорошо, — немного погодя вздохнул он. — Только обязательно оставь мне номер того, кто с тобой пойдет.

— Папа, здесь ни у кого нет телефонов.

Он снова вздохнул.

— Ладно уж. Смотри, чтобы человек был надежный.

* * *

Кев куда-то ушел по делам, а обращаться к его пьяным клиентам-бездельникам с просьбой исполнить роль моего компаньона мне не хотелось. Поэтому я вошел в ближайший магазин, чтобы посоветоваться с кем-то, кто хотя бы чем-то занимается. РЫБА — значилось на двери. Я толкнул эту дверь и оказался в обществе бородатого гиганта в пропитанном кровью фартуке. Он на мгновение прекратил обезглавливать рыбу и уставился на меня. В руке он держал огромный нож, с которого капала кровь. При виде его я поклялся себе больше никогда не брезговать пьяными.

— Какого черта тебе там понадобилось? — прорычал он, когда я объяснил ему, куда мне надо. — Там нет ничего, кроме болот и свихнувшейся погоды.

Я объяснил в двух словах насчет дедушки и детского дома. Он нахмурился, а затем, опершись на стол, с сомнением посмотрел на мою обувь.

— Думаю, Дилан не особенно занят и сможет тебя проводить, — буркнул он, ткнув ножом в сторону паренька приблизительно моих лет, укладывавшего рыбу в ящик со льдом. — Но тебе понадобится другая обувка. Негоже отпускать тебя туда в этих тапочках. Так и останутся в грязи.

— Правда? — удивился я. — Вы так думаете?

— Дилан, а ну-ка принеси этому мужичку резиновые сапоги!

Парень с тяжелым вздохом демонстративно медленно закрыл ящик со льдом, вытер руки и поплелся к полкам, набитым всякой всячиной.

— У нас как раз имеются отличные сапоги, — продолжал хозяин лавки. — Купите один, получите второй… не бесплатно!

Он расхохотался и рубанул ножом по лососю с такой силой, что голова его отлетела в сторону, проскользила по залитому кровью столу и угодила в подставленное ведро.

Решив, что небольшое вымогательство — это весьма скромная цена за возможность найти женщину, ради встречи с которой я пересек Атлантику, я выудил из кармана деньги. К счастью, папа настоял на том, что у меня должна быть при себе некоторая сумма.

Я вышел из магазина, обутый в резиновые сапоги, такие огромные, что мои ноги утонули в них прямо в кроссовках, и такие тяжелые, что я с трудом поспевал за своим угрюмым провожатым.

— Ты ходишь в школу на острове? — окликнул я Дилана, пытаясь его догнать.

Мне действительно было любопытно, как живут на этом острове мои ровесники.

Он пробормотал название какого-то городка на большой земле.

— Но это же час на пароме в каждую сторону!

— Угу.

Вот и все. На все остальные попытки завязать разговор он отвечал еще более односложно. То есть попросту молчал. В конце концов я смирился и тоже умолк. Выходя из города, мы встретили одного из приятелей Дилана. Это был парень постарше в ослепительно-желтом тренировочном костюме и желтых цепях под золото. Трудно было представить себе более неуместное для Кэрнхолма зрелище. Даже если бы он вырядился в костюм астронавта, ему не удалось бы выглядеть более нелепо. Он поздоровался с приятелем, потыкав кулаком в его кулак, после чего представился Червем.

— Тебя зовут Червь? — изумился я.

— Это его сценическое имя, — пояснил Дилан.

— Мы самый извращенный рэп-дуэт в Уэльсе, — добавил Червь. — Я Червь, а это Белуга Дилан, также известный под именем Грязный Бизнес, лучший битбоксер [Битбоксинг — искусство создания и имитации ритмических рисунков (битов) и мелодий при помощи голосового аппарата и артикуляций органами рта.] Кэрнхолма. Что скажешь, Грязный Дилан, покажем этому янки класс?

— Сейчас? — с недовольным видом протянул Дилан.

— А ну-ка подбрось мне несколько фоновых битов, сынок!

Дилан закатил глаза, но сделал то, о чем его попросили. Вначале мне показалось, что он давится собственным языком, но потом я уловил в его кашле ритм — пух-пух-ЧАХ, пух-пуххх, пух-ЧАХ, — под который Червь и начал начитывать рэп.

— Мне нравится висеть в «Тайнике Священников» / Твой батя всегда там, он свой среди мошенников / Мои стихи клевые и совсем не пустые / Биты Дилана крутые, а вовсе не пустые.

Дилан замолчал.

— В этом нет никакого смысла, — заявил он. — И это твой отец свой среди мошенников.

— О черт, Грязный Дилан, тогда показывай, что умеешь ты! — Червь начал пыхтеть и кашлять, одновременно вполне сносно изображая робота. Его кроссовки как будто ввинчивались в усыпанную щебнем дорогу. — Принимай микрофон, Белуга!

Дилан, похоже, смутился, но все же начал читать:

— Я встретил птичку по имени Ида / Она в восторге от моего прикида / Я задал ей жару, как доктор в Йоркшире / Я придумал эту рифму, пока сидел в сортире.

— В сортире? — покачал головой Червь.

— Я не успел подготовиться!

Они обернулись ко мне и поинтересовались, что я об этом думаю. С учетом того, что даже им самим не нравился рэп друг друга, я не знал, что сказать, и замялся.

— Мне больше прет музыка, где поют, играют на гитарах, и все такое.

Червь небрежно махнул рукой.

— Этот не поймет, что имеет дело с шедевром, даже если шедевр укусит его за задницу, — презрительно пробормотал он.

Дилан засмеялся, и они обменялись сложной системой рукопожатий, похлопываний ладонью о ладонь и постукиваний кулаком о кулак.

— Может, пойдем дальше? — предложил я.

Они недовольно побурчали, еще немного потянули время, но вскоре поплелись дальше. Червь присоединился к нам.

Я замыкал шествие, пытаясь придумать, что я скажу госпоже Сапсан, когда увижу ее. Я ожидал, что меня представят настоящей валлийской леди. Мы будем попивать чай в гостиной и вежливо беседовать о всяких мелочах. А потом я выберу подходящий момент и сообщу ей трагическую новость. Я внук Абрахама Портмана, — скажу я. — Я должен с прискорбием сообщить вам, что его с нами больше нет. Она начнет промокать платочком слезы, а потом я засыплю ее вопросами.

Вслед за Грязным Диланом и Червем я шел по тропинке, которая извивалась среди пастбищ с меланхоличными овечками. Впереди нас ожидал изнурительный подъем на кряж. Там, наверху, покачивалась стена такого плотного тумана, что, шагнув в него, мы словно очутились в ином мире. Туман показался мне явлением библейского порядка. И было нетрудно представить себе, как разгневанный Господь насылает на египтян подобное бедствие. Когда мы начали спускаться по противоположному склону, туман стал еще гуще. Солнце превратилось в мутное белесое пятно. Моя одежда мгновенно отсырела. Похолодало. На мгновение я потерял из виду Червя и Дилана, но тут тропинка выскочила на равнину и я наткнулся на остановившихся впереди приятелей.

— Эй, янки! — окликнул меня Дилан. — Сюда!

Я послушно пошел за ними. Тропка осталась позади. Теперь мы шли по заболоченному, поросшему густой травой полю. Овцы смотрели на нас темными слезящимися глазами. У них была мокрая шерсть и обвисшие хвосты. Вдруг из тумана возник маленький домик с заколоченными окнами.

— Вы уверены, что это то, что я ищу? — удивился я. — Тут, похоже, пусто.

— Пусто? Ничего подобного. Там полно всякого дерьма, — ответил Червь.

— Сходи, убедись сам, — предложил Дилан.

Я заподозрил какую-то ловушку, но все же подошел к двери и постучал. Она была незаперта и от моего прикосновения приотворилась. Внутри было так темно, что я ничего не мог разглядеть. Я сделал шаг вперед и, к своему удивлению, вниз, наткнувшись на то, что показалось мне земляным полом, но на самом деле было целым океаном экскрементов, в котором я увяз по самую щиколотку. Эта необитаемая хижина, совершенно безобидная с виду, оказалась хлевом для овец.

— О Господи! — содрогаясь от отвращения, взвизгнул я.

Снаружи донесся заливистый хохот. Я попятился, спеша вывалиться наружу прежде, чем потеряю сознание от окружившего меня смрада. Мои провожатые корчились от смеха, держась за животы.

— Вы полные засранцы, — сообщил я им, отскребая с необъятных сапог навоз.

— Почему? — удивился Червь. — Мы предупреждали тебя, что там полно дерьма.

Я вплотную подступил к Дилану.

— Вы покажете мне дом или нет?

— Он это серьезно, — выдавил Червь, утирая слезы.

— Конечно, я серьезно!

Улыбка сползла с лица Дилана.

— Я думал, ты прикалываешься, приятель.

— Думал что?

— Ну, типа, шутишь.

— Я не шучу.

Мальчишки озадаченно переглянулись. Дилан что-то прошептал на ухо Червю. Тот также шепотом что-то ему ответил. Наконец Дилан повернулся и указал на уводящую вдаль неровную тропинку.

— Если он тебе так нужен, иди прямо, мимо трясины, а потом через лес. Это огромный старый дом. Его невозможно не заметить.

— Какого черта! Вы обещали довести меня до конца.

— Мы дальше не пойдем, — опустив глаза, сообщил Червь.

— Почему?

— Не пойдем, и все.

Они развернулись и поплелись обратно, туда, откуда мы пришли. Вскоре их поглотил туман.

Я взвесил свои возможности. Я мог, поджав хвост, вслед за этими предателями вернуться в город. Я также мог продолжить путь в одиночестве, но не признаться в этом отцу.

Четыре секунды напряженных размышлений привели к тому, что я двинулся дальше.

* * *

По обе стороны от тропинки сколько видел глаз расстилалось мертвенно-бледное болото, поросшее рыжей травой и покрытое клочками тумана. Это был совершенно однообразный пейзаж, однако кое-где торчали невысокие, сложенные из камней пирамидки. Но вскоре болото неожиданно закончилось, уперевшись в лес, — скелетоподобные деревья вскидывали вверх тощие ветки. На какое-то время тропинка исчезла под поваленными деревьями и ковром из плюща, и двигаться дальше мне пришлось почти наугад. Я не мог понять, как такой пожилой даме, как госпожа Сапсан, удается преодолевать эту полосу препятствий. Должно быть, ей все доставляют на дом, — подумал я, хотя, судя по всему, нога человека не ступала на эту тропинку несколько месяцев, если не лет.

Я перебрался через гигантское, скользкое ото мха дерево и увидел, что тропинка резко повернула. Потом деревья расступились, как занавес, и прямо передо мной возник заросший высокой травой и окутанный туманом холм. На его вершине стоял дом. Теперь я понял, почему мальчишки отказались меня сюда вести.

Дедушка описывал его сотни раз. Но в его рассказах он всегда был солнечным и радостным. И я представлял себе этот огромный ветхий особняк искрящимся от смеха и света. Однако то, что сейчас нависало надо мной, не могло быть убежищем от чудовищ. Этот дом сам превратился в чудовище и взирал на меня с вершины холма голодными глазницами окон. Вездесущий плющ облепил стены подобно антителам, атакующим вирус, а сквозь разбитые стекла наружу смотрели ветки выросших внутри деревьев. Было похоже на то, что сама природа объявила войну этому заброшенному строению. И все же дому удалось устоять, хотя его стены перекосились, а сквозь провалившуюся крышу виднелось небо.

Я попытался убедить себя в том, что, несмотря на всю эту разруху, здесь еще может кто-то жить. Там, откуда я приехал, такое случалось и довольно часто. Заброшенный, пришедший в полный упадок дом с вечно задернутыми шторами где-нибудь на окраине городка вполне мог оказаться жилищем престарелого отшельника, обитающего там с незапамятных времен и питающегося исключительно лапшой быстрого приготовления и обрезками собственных ногтей. Как правило, о его существовании узнавали, только когда в дом вламывался оценщик недвижимости или какой-нибудь особенно рьяный переписчик населения. Состарившись, люди часто перестают ухаживать за своим обиталищем. По той или иной причине родственники списывают их со счетов и забывают о них. Это грустно, но так бывает. И это означало, что мне оставалось одно: подойти к двери и постучать.

Собрав остатки храбрости, я преодолел высокие заросли травы, отделяющие меня от дома, подобрался к крыльцу, от которого осталась лишь куча гниющих досок и раскрошившейся кафельной плитки, и попытался заглянуть в треснувшее окно. Все, что мне удалось различить сквозь грязное стекло, это смутные очертания мебели, поэтому я постучал в дверь и сделал шаг назад, прислушиваясь к зловещей тишине и нащупывая в кармане письмо госпожи Сапсан. Я прихватил его на тот случай, если бы мне пришлось доказывать, что я тот, за кого себя выдаю. Прошла минута, потом вторая, и постепенно мне стало ясно, что, скорее всего, письмо не понадобится. Спустившись обратно во двор, я пошел вокруг дома в поисках другого входа, а заодно попытался оценить размеры здания. Дом был огромным: с каждым поворотом он словно обрастал все новыми балконами, башенками и дымоходами. И с обратной его стороны я наконец увидел то, что искал: оплетенный плющом и зияющий чернотой проем без двери. Он был похож на открытый рот, только и ожидающий возможности меня проглотить. От одного взгляда на эту дыру у меня по коже поползли мурашки. Но я прилетел из другой части света не для того, чтобы при виде старого дома взвизгнуть в панике и убежать. Я вспомнил о тех ужасах, которые пришлось пережить дедушке Портману, и моя решимость окрепла. Если в этом доме кто-то был, я знал, что я его найду. Я поднялся по рассыпающимся ступеням и переступил через порог.

* * *

Стоя в темной, как склеп, прихожей, я, оцепенев от ужаса, смотрел на то, что кому угодно на моем месте показалось бы висящими на крючках человеческими кожами. На мгновение мне стало по-настоящему страшно. Я ожидал, что из мрака на меня вот-вот выскочит жуткий каннибал с тесаком в руке. Затем я вдруг понял, что смотрю на… пальто, позеленевшие от сырости и превратившиеся в лохмотья. Меня пробрала дрожь, и я сделал глубокий вдох. Я успел обследовать всего десять футов дома, а уже чуть было не испачкал нижнее белье. Держись, — приказал я себе и медленно двинулся вперед, пытаясь унять бешено бьющееся в груди сердце.

Каждая комната являла моим глазам картину, еще более жуткую, чем предыдущая. Разбросанные игрушки, свидетельствующие о том, что когда-то здесь играли дети, были окутаны толстым слоем пыли. Черная мохнатая плесень покрывала участки стен возле окон. Камины были забиты спустившимся с крыши плющом, который, подобно щупальцам пришельцев, уже начал расползаться по полу. Кухня напоминала лабораторию, в которой проводился научный эксперимент, окончившийся страшной катастрофой. Банки с консервами не выдержали бесконечной череды замерзания и оттаивания и взорвались, забрызгав стены жуткого вида пятнами. В столовой пол был укрыт осыпавшейся с потолка штукатуркой, и казалось, что тут выпал, да так и не растаял снег. Почти на ощупь дойдя до конца коридора, я осторожно опробовал нижнюю ступеньку шаткой лестницы. Она застонала, как будто пробудившись от долгого сна. Я оглянулся на следы, оставленные моими ботинками в глубокой пыли. Если наверху кто-то жил, он давно оттуда не спускался.

Наконец я набрел на комнаты, в которых недоставало целых стен и в которые успели вторгнуться заросли кустов и молодых деревьев. Стоя на неожиданном ветру, я пытался понять, что могло произвести подобные разрушения, и мной овладевало ощущение, будто это было что-то ужасное. Мне не удавалось сопоставить идиллические воспоминания дедушки с этим кошмарным домом. Как он мог найти убежище в этой пронизанной ужасом атмосфере? Я обследовал только малую часть дома, но внезапно мне показалось, что я понапрасну теряю здесь время. В этих развалинах не мог жить даже самый нелюдимый отшельник. Я покинул дом с ощущением, что нахожусь как никогда далеко от разгадки дедушкиной тайны.

Глава четвертая

Спотыкаясь и оступаясь, как слепец, я пробрался сквозь лес и туман и снова вышел в мир тепла и света. Солнце уже садилось, окрашивая холмы в красноватый цвет, и это меня очень удивило. Выходит, я провел в доме целый день. В пабе меня уже ожидал отец. На столе перед ним стояли ноутбук и бокал черного как ночь пива. Я подсел к нему и схватил бокал, прежде чем он успел поднять глаза от клавиатуры.

— О Господи, — давясь пивом, воскликнул я, — что это?! Ферментированное машинное масло?

— Вроде того, — расхохотался отец, выхватывая у меня бокал. — Это тебе не американское пиво. Но ты ведь его еще не пробовал, верно?

— Конечно нет, — ответил я, заговорщически подмигивая отцу, хотя это было чистой правдой.

Папа предпочитал считать меня рисковым и предприимчивым, таким, каким в моем возрасте был он сам. Мне было выгоднее ему подыгрывать, и я не пытался его разубеждать.

Я выдержал краткий допрос относительно того, как нашел дом и кто меня туда отвел. Поскольку я уже знал, что гораздо проще умолчать о некоторых деталях, чем придумывать новые, я с честью выдержал испытание. И естественно забыл упомянуть о том, как Червь и Дилан обманом заставили меня шагнуть в овечье дерьмо, а потом сбежали, не дойдя полмили до цели путешествия. Папа, похоже, остался доволен тем, что я уже успел завести знакомства среди ровесников. Наверное, я также забыл рассказать ему о том, что они успели меня возненавидеть.

— Ну и как тебе дом?

— Куча мусора.

Он поморщился.

— Прошло очень много времени с тех пор, как в нем жил твой дедушка…

— Ага. И не только он.

Отец закрыл компьютер, что было верным знаком того, что он полностью переключил внимание на меня.

— Я вижу, ты разочарован.

— Я пролетел тысячи миль не для того, чтобы найти дом, полный жутковатых обломков.

— Что ты собираешься делать?

— Искать людей, которые смогут мне хоть что-нибудь рассказать. Кто-то должен знать, что случилось с жившими в доме детьми. Я думаю, некоторые из них еще должны быть в живых. Если не здесь, то на большой земле. Пусть даже и в доме престарелых.

— Конечно. Это идея, — неуверенно произнес папа и, помолчав, добавил: — Как тебе кажется, приезд сюда поможет тебе лучше понять, кем был твой дедушка?

Я задумался.

— Не знаю. Наверное. Но атмосфера тут особенная.

— Вот именно, — кивнул папа.

— А как насчет тебя?

— Я? — Он пожал плечами. — Я очень давно перестал пытаться понять своего отца.

— Грустно. Разве тебе не было интересно?

— Конечно, сначала мне было интересно. Но спустя какое-то время любопытство угасло.

Я почувствовал, что разговор начинает причинять мне некий дискомфорт, но все равно продолжал настаивать:

— Почему?

— Когда тебя долго не впускают, ты отчаиваешься и перестаешь стучаться. Ты меня понимаешь?

Он почти никогда так со мной не разговаривал. Возможно, его теперешняя откровенность объяснялась воздействием пива или тем, что мы находились так далеко от дома. А может, он решил, что я уже достаточно взрослый и со мной можно кое-чем поделиться. Как бы то ни было, я хотел, чтобы он продолжал говорить.

— Но ведь он был твоим отцом. Как ты мог сдаться?

— Я не сдался! — возразил папа несколько громче, чем следовало бы, и смущенно опустил глаза. — Просто… Дело в том, что… Мне кажется, твой дедушка просто не знал, как быть отцом. Но считал, что обязан продолжить род, поскольку никто из его братьев и сестер не пережил войну. Выход из ситуации он впоследствии нашел в постоянных командировках и выездах на охоту. Но даже когда он был дома, то держался так, будто его не было.

— Ты о том Хэллоуине?

— О чем?

— Ну, о той фотографии.

Речь шла об очень старой истории, случившейся на Хэллоуин. Моему папе было года четыре, и он никогда еще не выпрашивал у соседей сладости, грозя им какой-нибудь шалостью. Дедушка пообещал, что пойдет с ним, когда вернется с работы. Бабушка купила папе нелепый бледно-розовый костюм кролика, он надел его и сидел возле дома с пяти часов вечера до самой ночи. Но дедушка не пришел. Бабушка так разгневалась, что сфотографировала, как папа плачет на улице, чтобы показать дедушке, какой он мерзавец. Излишне объяснять, что среди членов нашей семьи эта злосчастная фотография обрела легендарную известность, и мой папа ее очень стеснялся.

— Речь идет не об одном-единственном Хэллоуине, — пробормотал папа. — Это случалось гораздо чаще. Если хочешь знать, Джейк, ты был ему гораздо ближе, чем я. Не знаю… Между нами всегда оставалась какая-то недосказанность.

Я не знал, как ему ответить. Неужели он ревнует? — промелькнула мысль.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что ты мой сын и я не хочу, чтобы ты страдал.

— Почему я должен страдать?

Он промолчал. В окно мягко светили последние лучи заходящего солнца, и наши фигуры отбрасывали на стену темные тени. У меня в животе возникло тошнотворное ощущение. Так, наверное, чувствуют себя дети, когда родители собираются сообщить им о разводе, но те знают об этом еще прежде, чем кто-то успеет открыть рот.

— Я никогда не пытался слишком глубоко понять твоего дедушку, потому что боялся того, что могу узнать, — наконец произнес отец.

— Ты хочешь сказать, насчет войны?

— Нет. Дедушка никогда не говорил о войне, избегая мучительных воспоминаний. Это мне было понятно. Я имею в виду его поездки, его постоянное отсутствие… То, чем он занимался на самом деле. Я думаю, что… и твоя тетя, и я… мы оба считали, что у него есть другая женщина. Может, даже не одна.

Его слова как будто повисли между нами в воздухе. Я ощутил странное пощипывание на лице.

— Папа, но это безумие.

— Однажды мы нашли письмо. Какая-то женщина, имени которой мы так и не узнали, написала его твоему дедушке. Я тебя люблю, я по тебе скучаю, когда ты вернешься… И все в таком духе. Это было так нечистоплотно… Я никогда этого не забуду.

Я почувствовал обжигающий укол стыда, как будто отец описывал мое собственное преступление. И все же я не мог в это поверить.

— Мы разорвали письмо и бросили обрывки в унитаз. Больше мы ничего подобного не находили. Наверное, он стал осторожнее.

Я не знал, что сказать. Я не мог даже взглянуть отцу в лицо.

— Прости, Джейк. Должно быть, тебе очень тяжело узнавать такое, ведь ты его боготворил.

Он сжал мое плечо, но я стряхнул его руку и вскочил, царапнув пол ножками стула.

— Никого я не боготворил.

— Ладно. Я просто… Я не хотел, чтобы это стало для тебя неожиданностью, вот и все.

Я схватил куртку и перебросил ее через плечо.

— Что ты делаешь? Сейчас нам принесут ужин.

— Ты ошибаешься насчет дедушки, — вместо ответа произнес я. — И я это докажу.

Папа устало вздохнул.

— Ну хорошо, — согласился он. — Надеюсь, тебе это удастся.

Хлопнув дверью, я выбежал из «Тайника Священника» и зашагал куда глаза глядят. Иногда просто необходимо выйти за дверь.

Отец, конечно, был прав. Деда я действительно боготворил. И хотел, чтобы мое представление о нем осталось таким, каким было прежде. Я отказывался верить в то, что он изменял жене. Когда я был маленьким, фантастические истории дедушки Портмана указывали на то, что волшебство существует. Даже после того, как я перестал в них верить, в дедушке все равно оставалось что-то магическое. Он пережил столько ужасов, до неузнаваемости изуродовавших его жизнь, видел всю мерзость, на которую только способны люди, и вышел из всего этого тем порядочным, честным и смелым человеком, которого я знал. Это поистине было магией. Поэтому я не мог поверить в то, что он лгал жене и детям и был плохим отцом. Потому что если дедушка Портман был бесчестен, то кому же тогда можно верить?

* * *

Двери музея были открыты, но мне показалось, что внутри никого нет. Я пришел туда в поисках хранителя, рассчитывая на то, что он знаком с историей острова и знает людей, способных пролить свет на тайну пустого дома и исчезновения его бывших обитателей. Он, видимо, куда-то вышел, поскольку наплыва посетителей явно не наблюдалось. Поэтому я вошел в его святая святых с тем, чтобы убить время, разглядывая музейные экспонаты, если их можно было назвать таковыми.

Предметы располагались в больших витринах, которые выстроились вдоль стен на месте убранных оттуда скамей. По большей части они были неописуемо скучными и рассказывали об укладе жизни в традиционной рыбацкой деревне и загадках местного животноводства. Впрочем, один экспонат стоял отдельно, располагаясь на почетном месте в центре комнаты. Он был заключен в изящный ящик, покоившийся на возвышении, где некогда было место алтаря. Это сооружение было отгорожено от остального помещения канатами. Я переступил через несерьезное ограждение, даже не удосужившись прочесть небольшое предостерегающее объявление. У ящика были полированные деревянные бока и крышка из оргстекла, поэтому заглянуть внутрь можно было только сверху.

Когда я сделал это, у меня вырвался возглас ужаса. На одно жуткое мгновение в голове промелькнула паническая мысль — чудовище! — потому что я совершенно неожиданно оказался лицом к лицу с почерневшим трупом. Его съежившееся тело, покрытое черной плотью, которую как будто поджарили на открытом огне, необъяснимым образом напоминало существо, преследовавшее меня в кошмарных снах. Но поскольку тело осталось лежать внутри витрины, вместо того чтобы ожить, разбить стеклянную крышку и вцепиться мне в горло, тем самым навеки искалечив мой мозг, — первоначальная паника немного утихла. Передо мной находился всего лишь музейный экспонат, пусть и очень зловещий.

— Я вижу, ты уже познакомился с нашим стариком! — произнес позади меня чей-то голос. Я обернулся и увидел приближающегося ко мне хранителя. — Ты выдержал это испытание на удивление хорошо. На моих глазах теряли сознание и падали на пол взрослые мужчины! — Он улыбнулся и протянул мне руку. — Мартин Пагетт. Мы уже встречались, но я не припоминаю, чтобы ты называл мне свое имя.

— Джейкоб Портман, — представился я. — Кто это? Самая знаменитая в Уэльсе жертва убийства?

— Ха! Видишь ли, может, ты и прав, но я так не думаю. Перед тобой старейший житель нашего острова, в археологических кругах известный под именем Человек с Кэрнхолма, а для нас он просто Старик. Ему больше двух тысяч семисот лет, хотя на момент смерти было всего шестнадцать.

— Две тысячи семьсот! — воскликнул я, покосившись на лицо мертвого мальчика, на его тонкие, удивительным образом идеально сохранившиеся черты. — Но он кажется таким…

— Вот что происходит, когда проводишь свои лучшие годы в месте, где нет кислорода и потому не могут существовать бактерии. Например, на дне одного из наших болот. Там, внизу, неиссякаемый источник молодости. Разумеется, при условии, что ты уже мертв.

— Так вы нашли его в болоте?

Он засмеялся.

— Это был не я. Это сделали резчики торфа. Еще в семидесятые годы они разрабатывали торфяник возле большой груды камней. Парень так хорошо сохранился, что они решили — на Кэрнхолме орудует убийца. Но полицейские, которых вызвали рабочие, обратили внимание на каменный лук у него в руках и ожерелье из человеческих волос на шее. Сейчас таких не делают.

Меня передернуло от отвращения.

— Это похоже на человеческое жертвоприношение.

— Вот именно. Его придушили, притопили, вырезали у него внутренности, а напоследок ударили по голове. Мне кажется, те, кто это делал, немного перестарались. А ты как думаешь?

— Наверное, вы правы.

Мартин прыснул со смеху.

— Наверное!

— Ну хорошо, хорошо, конечно, перестарались.

— Вне всякого сомнения. Но самым удивительным для нас, современных людей, фактом является то, что, по всей вероятности, он пошел на смерть по доброй воле. Я бы даже сказал, что он стремился к смерти. Его племя верило в то, что болота, и в частности наша местная трясина, служат входом в мир богов, а значит, просто идеальным местом для того, чтобы предложить им самый драгоценный дар — себя.

— Что за бред!

— Тут я с тобой соглашусь. Хотя нетрудно предположить, что те тысячи разных способов, которыми мы убиваем друг друга, тоже покажутся бредом людям будущего. Да и вообще, трясина не такое уж скверное место и вполне подходит на роль входа в потусторонний мир. Это ведь не совсем вода и не совсем суша. Это нечто среднее. — Он склонился над ящиком, изучая лежащую внутри фигуру. — Не правда ли, он прекрасен?

Я снова перевел взгляд на удушенное, освежеванное и утопленное тело, каким-то образом в процессе столь сложного убийства обретшее бессмертие.

— Мне так не кажется, — покачал я головой.

Мартин выпрямился и вдруг заговорил напыщенным тоном.

— Приди же и взгляни на смоляного человека! Он возлежит здесь в черноте, чернее сажи нежное лицо, усохли руки, ноги, в головешки обратясь, в обломки кораблекрушенья, остатки плоти — что увядшая лоза! — Он выбросил вперед руки и подобно эпатажному актеру засеменил вокруг витрины. — Приди же, восхитись жестокой красотой его ранений! Извилистый узор от лезвия ножа, веревка, впившаяся в горло, и камня рваный след, кости осколки — все на виду! Плод ранний сорван и отброшен — искатель Благодати, ты, старик, обретший юность навсегда, — в тебя почти влюблен я!

Он театрально поклонился в ответ на мои аплодисменты.

— Ух ты! — воскликнул я. — Это вы написали?

— Виновен, каюсь, — со смущенной улыбкой кивнул Мартин. — Я изредка балуюсь стихосложением, но это всего лишь хобби. Как бы то ни было, спасибо, что выслушал.

Я смотрел на него и спрашивал себя, что делает на Кэрнхолме этот странный словоохотливый человечек в отутюженных брюках, автор сыроватых стихов, похожий скорее на банковского служащего, чем на жителя острова, открытого всем ветрам и не знающего асфальта.

— Мне очень хотелось бы показать тебе остальные экспонаты нашей коллекции, — между тем произнес он и, схватив меня под локоть, потащил к двери. — Но боюсь, нам пора закрываться. Впрочем, если бы ты смог прийти завтра…

— Вообще-то, я рассчитывал кое-что у вас узнать, — ответил я, обеими ногами врастая в пол. — Это насчет того дома, о котором я спрашивал. Я к нему ходил.

— Да ну! — удивленно воскликнул он. — Я полагал, мне удалось тебя запугать. И как нынче поживает наш особняк с привидениями? Стоит на месте?

Я заверил его, что все именно так и есть, и перешел к делу.

— Те люди, которые там жили… вы, случайно, не знаете, что с ними случилось?

— Они умерли, — ответил он. — И к тому же очень давно.

Я удивился, хотя на самом деле удивляться было нечему. Госпожа Сапсан была стара. Старые люди умирают. Но это не означало, что мои поиски окончены.

— Я ищу кого-нибудь, кто жил там когда-то. Пусть не заведующую, но хотя бы кого-нибудь из воспитанников.

— Они все умерли, — повторил он. — После войны там уже никто не жил.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить то, что я услышал.

— Что вы хотите сказать? Какой войны?

— Когда мы произносим слово «война», мой мальчик, мы имеем в виду только одну войну — Вторую мировую. Если не ошибаюсь, их всех накрыло во время налета немецкой авиации.

— Этого не может быть.

Он кивнул.

— В те времена на дальнем берегу острова, за лесом, там, где стоит дом, была установлена зенитная батарея. Это превратило Кэрнхолм в официальную военную цель. Впрочем, немцам никогда не было дела до того, официальная цель или нет. Как бы то ни было, одна из бомб угодила прямо туда… Вот и все. — Он покачал головой. — Очень жаль.

— Но этого не может быть, — повторил я, хотя и без прежней убежденности.

— Почему бы тебе не присесть, — предложил он. — Мне не нравится, как ты выглядишь. Я приготовлю тебе чай.

— У меня просто слегка закружилась голова…

Он подвел меня к стулу в своем кабинете. Я пытался собраться с мыслями. Бомбежка во время войны. Разумеется, это объясняло разрушенные стены комнат. Но как же насчет письма госпожи Сапсан, отправленного с Кэрнхолма всего пятнадцать лет назад?

Мартин вернулся и протянул мне кружку.

— Я добавил капельку «Пендерина», — сообщил он. — Секретный рецепт, знаешь ли. Несколько секунд — и ты в норме.

Я поблагодарил его и сделал большой глоток, слишком поздно осознав, что секретный рецепт основан на первосортном виски. Мне показалось, что по моему пищеводу в желудок устремился напалм. Я почувствовал, что краснею.

— Это и в самом деле круто, — выдавил я.

Он нахмурился.

— Думаю, я должен позвать твоего отца.

— Нет, нет, я в порядке. Но, может, вы вспомните еще что-нибудь о том налете. Я был бы очень вам благодарен.

Мартин расположился в кресле напротив.

— Любопытная вещь, однако. Ты говоришь, что твой дедушка жил в этом детском доме. Он тебе что-нибудь рассказывал о бомбежке?

— Мне тоже это непонятно, — пожал плечами я. — Наверное, когда это произошло, его уже там не было. Это случилось в начале или в конце войны?

— К своему стыду, я вынужден признать, что не в курсе. Но если ты настаиваешь, я могу познакомить тебя с человеком, который не может этого не знать. Это мой дядя Огги. Ему восемьдесят три года, и он прожил здесь всю свою жизнь. У него до сих пор голова варит так, что любой позавидует. — Мартин посмотрел на часы. — Если нам удастся добраться до него раньше, чем по телику запустят «Отца Теда», то он с удовольствием расскажет тебе все, что ты пожелаешь.

* * *

Десять минут спустя мы с Мартином уже тонули в необычайно мягком диване в гостиной дядюшки Огги, доверху набитой книгами и коробками со стоптанными туфлями. Еще тут было множество светильников, которых, пожалуй, хватило бы, чтобы осветить все таверны Карлсбада. Вот только ни один из них не был включен в сеть. Я уже начал понимать, что жизнь на далеком острове превращает людей в барахольщиков, развивая в них страсть к накопительству. Огги сидел напротив нас, одетый в вытертый до дыр пиджак и пижамные штаны, как будто готовился к приему гостей, но гостей, ради которых необязательно облачаться в брюки. Он говорил, беспрестанно раскачиваясь на своем легком пластиковом стульчике. Казалось, он был счастлив наконец-то заполучить аудиторию и поначалу долго распространялся о погоде, политике и жалком состоянии духа современной валлийской молодежи. Наконец Мартину удалось привлечь его внимание к теме немецкой бомбардировки и погибших воспитанников детского дома.

— Ну конечно, я их помню, — кивнул Огги. — Очень странные люди. Время от времени мы встречали их в поселке — детей и женщину, что за ними присматривала. Они приходили за покупками — молоком, лекарствами и прочим. Бывало, говоришь им «Доброе утро», а они отворачиваются. Держались исключительно особняком. Тут много судачили о том, что там у них могло происходить, но никто ничего не знал наверняка.

— А что болтали?

— Да ерунду всякую. Я же говорю, никто ничего не знал. Все, что я могу сказать, так это то, что они не были обычными сиротами. Я видел много приютских детишек, и все они были совсем другими. Когда они приезжали в поселок, то всегда были не прочь поболтать. Не то что эти. Кое-кто из них даже английского не знал. Вообще ничего не понимали.

— На самом деле это были не сироты, — пояснил я. — Они были беженцами из Европы — из Польши, Австрии, Чехословакии…

— Так вот оно что, — протянул Огги, удивленно приподняв бровь. — Странно, я такого никогда не слышал.

Похоже, он почувствовал себя оскорбленным. Я, наверное, обидел его своими претензиями на то, что мне известно об этом острове больше, чем ему. Он стал еще быстрее и агрессивнее раскачиваться на своем стуле. Если жители Кэрнхолма так относились к дедушке и его друзьям, то не было ничего удивительного в том, что те ни с кем не общались.

— Так что же насчет бомбежки, дядя? — откашлявшись, напомнил ему Мартин.

— Да не лезь ты в бутылку. Да, да, эти чертовы фрицы. Как можно их забыть?

Он ударился в подробный рассказ о жизни на острове под вечной угрозой немецких налетов: о завывании сирен, о паническом бегстве в убежища, о добровольцах, по ночам бегавших от дома к дому, дабы убедиться, что у всех задернуты шторы и погашены фонари, — это должно было лишить немецких пилотов доступных целей. Все старались изо всех сил, но никто не верил, что на них и в самом деле сбросят бомбы. Ведь на большой земле было столько портов и фабрик, представлявших для немцев гораздо больший интерес, чем маленькая батарея Кэрнхолма. Но однажды ночью бомбы действительно начали падать.

— Шум был ужасный, — рассказывал Огги. — Казалось, по острову, громко топая, бродят великаны. Это продолжалось бесконечно долго. Эти черти задали нам жару, но, к счастью, никто из островитян не погиб. Чего нельзя сказать о наших зенитчиках, — хотя они отстреливались, как могли, — и бедняжках из сиротского приюта. Одной бомбы им хватило. Они отдали свои жизни за Британию, это уж точно. Так что откуда бы они ни были, да упокоит Господь их души.

— Вы помните, когда это произошло? — спросил я. — В начале или в конце войны?

— Я могу назвать тебе точную дату, — кивнул он. — Это случилось третьего сентября тысяча девятьсот сорокового года.

У меня было ощущение, что из комнаты выкачали весь воздух. Передо мной возникло посеревшее дедушкино лицо, его едва шевелящиеся губы, шепчущие вот эти самые слова. Третье сентября тысяча девятьсот сорокового года.

— Вы в этом уверены? В том, что это случилось именно в тот день?

— Я так и не попал на фронт, — вздохнул он. — Мне не хватило одного года. Для меня вся война сосредоточилась в одной-единственной ночи. Так что да, я уверен.

Во мне как будто все онемело. Мир вокруг казался странным и нереальным. Со мной что, кто-то пытается сыграть шутку? — спрашивал я себя. В таком случае это была очень жестокая и совершенно несмешная шутка.

— И что же, никто не выжил? — поинтересовался Мартин.

Старик на мгновение задумался, подняв глаза к потолку.

— Мне что-то припоминается, — кивнул он. — Выжил только один парень. Чуть старше вот этого мальчика. — Он внезапно перестал качаться на стуле. — Он утром появился в поселке, и при этом на нем не было ни царапины. Он был совершенно спокоен, и это показалось мне самым странным, с учетом того, что все его кореша отправились к праотцам прямо на его глазах.

— Наверное, он был в шоке, — предположил Мартин.

— Ничего удивительного, — согласился Огги. — Он раскрыл рот только для того, чтобы спросить, когда отправляется следующий пароход на большую землю. Объяснил, что хочет взять оружие и убивать проклятых чудовищ, которые уничтожили его друзей.

Рассказ Огги показался мне почти таким же притянутым за уши, как и истории дедушки Портмана, но у меня не было ни малейших оснований сомневаться в правдивости его слов.

— Я его знал, — кивнул я. — Это был мой дедушка.

Они в изумлении уставились на меня.

— Ничего себе, — наконец протянул Огги. — Кто бы мог подумать.

Я поблагодарил их и встал. Мартин заметил, что я по-прежнему немного не в себе, и хотел проводить меня до паба. Мне было необходимо побыть наедине со своими мыслями, и я отклонил его предложение.

— Тогда заходи ко мне еще, — пригласил он.

— Спасибо, обязательно зайду, — пообещал я.

Обратно я пошел длинной дорогой мимо покачивающихся в бухте огоньков. Воздух был напоен запахами моря и дыма сотни очагов. Дойдя до конца пристани, я остановился, глядя на восходящую над морем луну и пытаясь представить себе, как стоял здесь в то ужасное утро мой дед. Онемев от шока, он ожидал пароход, который должен был унести его прочь от смерти друзей, на войну, навстречу новой смерти. Даже на этом острове, который на карте казался всего лишь крохотной песчинкой и который со всех сторон защищали туманы, бурлящие приливы и скалы, не было спасения от чудовищ. Они были повсюду. Именно от этой страшной правды и пытался защитить меня дед.

Я услышал, как вдали зачихали и заглохли генераторы. Одновременно все огни на берегу бухты и в окнах ближайших ко мне домов ярко вспыхнули, прежде чем окончательно погаснуть. Я представил себе, как это должно выглядеть с борта самолета, — целый остров мигнул и исчез, будто его и не было никогда. Сверхновая звезда в миниатюре.

* * *

Я шел обратно при свете луны, чувствуя себя ничтожным и маленьким. Отца я нашел в пабе, там же, где и оставил. Перед ним стояла тарелка с холодным бифштексом и подливой, которая успела превратиться в застывший жир.

— Смотрите, кто вернулся, — протянул он, когда я подсел к нему. — Я охранял твой ужин.

— Я не голоден, — ответил я и рассказал ему то, что узнал о дедушке Портмане.

Вместо того чтобы удивиться, отец рассердился.

— Подумать только, он ничего мне об этом не рассказывал, — пробормотал он. — Ничего и ни разу.

Я понимал его гнев. Одно дело, когда дед скрывает что-то от внука, и совсем другое, когда отец утаивает что-то очень важное от сына, и делает это в течение долгого времени.

Я попытался направить разговор в более оптимистичное русло.

— В это трудно поверить, ты согласен? Во все, через что ему пришлось пройти.

Отец кивнул.

— Вряд ли мы когда-нибудь узнаем о том, что он пережил.

— Дедушка Портман умел хранить тайны.

— Шутишь! Этого человека в эмоциональном плане можно сравнить только с Форт-Ноксом [Форт-Нокс — военная база США, на территории которой расположено хранилище золотых запасов США. Это хранилище по праву считается одним из самых защищенных в мире.].

— И все же, возможно, это кое-что объясняет. Почему он вел себя так отстраненно, когда ты был маленьким? — Папа резко вскинул голову, и я понял, что должен как можно скорее пояснить, что имею в виду, или меня обвинят в том, что я себе слишком много позволяю. — К этому времени он успел уже дважды потерять семью. Первый раз в Польше, а потом здесь, когда утратил приютивших его людей. Так что, когда на свет появились ты и тетя Сьюзи…

— Обжегшись на молоке, он начал дуть на воду?

— Я серьезно. Тебе не кажется, что это может указывать на то, что он все-таки не обманывал бабушку?

— Не знаю, Джейк. Я, вообще-то, не верю, что в жизни можно что-то объяснить так просто. — Он медленно выдохнул, и от его дыхания внутренняя поверхность бокала с пивом мгновенно запотела. — Но мне кажется, я знаю, что все это объясняет. Я говорю о близости между тобой и дедушкой.

— И что же?

— Ему потребовалось пятьдесят лет, чтобы преодолеть страх утраты семьи. Ты появился как раз вовремя.

Я не знал, что ему на это ответить. Как можно сказать «Мне очень жаль, что твой папа тебя не любил» собственному отцу? Я не мог этого сказать, поэтому просто пожелал ему доброй ночи и поднялся наверх.

* * *

Всю ночь я ворочался с боку на бок, не находя себе места. У меня не шли из головы письма — послание «от другой женщины», которое в детстве нашли папа и тетя Сьюзи, и второе — от госпожи Сапсан, обнаруженное мной всего месяц назад. Мысль, которая не давала мне уснуть, сводилась к следующему: «Что, если речь идет об одной и той же женщине?»

Штемпель на письме госпожи Сапсан был проставлен пятнадцать лет назад, хотя, судя по всему, взрыв отправил ее куда-то в стратосферу еще в тысяча девятьсот сороковом году. Я считал, что все это означало либо то, что дедушка переписывался с мертвым человеком, — а поверить в это было достаточно сложно, — или же письмо было вовсе не от госпожи Сапсан, а от кого-то, скрывающегося под ее именем.

Зачем кому-то скрывать свою личность в письме? Это мог сделать только человек, которому было что скрывать. А именно — другая женщина.

Что, если единственным открытием в этой поездке является то, что мой дед был прелюбодеем и лжецом? Находясь у последней черты, он пытался рассказать мне о смерти своей приемной семьи или признаться в супружеской измене? Возможно, и то и другое? Правда могла заключаться в том, что к тому времени, как он повзрослел, его семью разметало в клочья столько раз, что он просто не знал, как строить семейные отношения или хранить им верность.

Впрочем, все это оставалось лишь догадками. Что это означало на самом деле, я не знал, и спрашивать мне было некого. Все, кто мог знать ответы на мои вопросы, давно умерли. Менее чем за сутки поездка сюда утратила смысл.

Я уснул тревожным сном. На рассвете меня разбудили какие-то звуки. Повернувшись на бок в поисках источника шума, я резко сел на постели. На краю журнального столика, не сводя с меня глаз, сидела большая птица. Ее гладкая голова была покрыта серыми перьями. Перебирая лапами, она передвигалась то вправо, то влево, как будто пытаясь получше меня разглядеть, и при этом громко стучала когтями по полированной поверхности столика. Застыв от удивления, я смотрел на птицу, спрашивая себя, не сон ли это.

Я позвал папу, и при звуке моего голоса птица взлетела. Я закрыл рукой лицо и отвернулся, а когда решился взглянуть снова, птица уже исчезла в открытом окне.

В комнату, протирая глаза, ввалился отец.

— Что случилось?

Я показал ему следы когтей на столике и опустившееся на пол перо.

— Бог ты мой, как странно! — произнес он, крутя перо в пальцах. — Сапсаны никогда не подлетают так близко к людям.

Я подумал, что ослышался.

— Ты сказал сапсаны?

Он показал мне перо.

— Разновидность сокола, — пояснил он. — Сапсан. Удивительное создание. Самая быстрая птица на земле [По оценкам специалистов, в стремительном пикирующем полете эта птица способна развивать скорость свыше 322 км/ч, или 90 м/с. Однако в горизонтальном полете уступает в скорости стрижу.]. Они так молниеносно скользят в воздухе, что мигом исчезают из виду, напоминая оборотней.

Название птицы, похоже, было простым совпадением, но у меня в груди зародилось странное чувство, от которого мне никак не удавалось избавиться.

За завтраком я задавался вопросом, не преждевременно ли я сдаюсь. Хотя все, с кем я мог поговорить о дедушке, давно умерли, в моем распоряжении по-прежнему оставался дом. Я ведь осмотрел лишь очень малую его часть. Если в нем и хранилась какая-то информация о дедушке Портмане, например в форме писем, фотоальбома или дневников, все они должны были истлеть несколько десятилетий назад. Но мне надо было в этом убедиться. Я знал, что если покину остров, не сделав этого, то буду жалеть о своем бездействии до конца жизни.

Вот так человек, который всегда боялся кошмаров, домовых и привидений и который Видел То, Чего На Самом Деле Не Существует, сумел уговорить себя совершить еще одну вылазку в заброшенный и почти наверняка населенный призраками дом, где больше десятка детей нашли когда-то свою безвременную смерть.

Конец ознакомительного фрагмента

У старого Дедушки был внук , которому он посвещал свое время . он читал ему сказки , рассказывал про свою жизнь , и очень многое рассказывал про странных детей мисс перигрин он показывал фотки своему внуку ,он относил в школу про это рассказы , но никто ему про это не верил все только смеялись ,и тогда мальчик подумал что дедушка ему соврал и пошел выеснять происходящие дедушка сказал что немного преврал . потом дедушку мальчика убили , когда внук пришел на месть смерти(лес) он обноружил что у деда нет глазных я блок и вдруг ему повиделся монстр, родители ему не поверили и отправили его к психологу псизологом притворялся один ученный который хо ел сделать себя бессмертным , и вот мальчику пришло письмо , он пошео искать этот дома , ударился головой об камень . потом он увидео всех этих детей и происходило там что перегрин создала петлю и они живут одним и тем же днем вот происходила все это девочка котороя умела летать влюбилась в него потом узнали что мальчик тоже странный он видит этих чудлвищ . потом тот злой ученный похитил перегрин чтоб с ее силой овладеть миром. дети нашли петлю которая была недавно создана потом внук ркшил придти г дедушки дед ему подарил деньги на путешевствие они выросли все вместе

Детально о кинофильме «Дом для странных детей мисс Перегрин»

ОСТАВАЙСЯ ОСОБЕННЫМ

Оставаться особенным – именно эта тема больше всего привлекла создателей фильма. Не только принимать свои особенности, но и гордиться ими. Этот короткий слоган позволяет понять как же это здорово – и даже необходимо – быть не таким как все.

То, что отличает странных детей от других, делает их также более способными, сильными и особенными. Дом Мисс Перегрин стал для них безопасной гаванью, защищающей от внешнего мира, неспособного смириться или справиться с необычными способностями странных детей. Это – их убежище от опасных и сильных врагов.

Каждый ребенок дома Мисс Перегрин обладает уникальным даром, например, левитация, управление огнем или необычная сила. Способности странных детей огромны, но они ограничены в большинстве случаев так же, как и у нас, обычных людей. «Они просто находят необычное применение своим способностям в тех или иных ситуациях», – говорит исполнительный продюсер Дерек Фрэй.

«В обычном мире этих детей считали бы ненормальными и подвергали бы всяческим гонениям, – отмечает Ева Грин, создавшая образ Мисс Перегрин. – На далеком острове, где они живут полной жизнью, их странность воспринимается как редкий и красивый дар».

Тим Бёртон безоговорочно разделяет эту мысль. «В детстве особенно остро ощущаешь свою непохожесть. Это чувство остается с тобой на всю жизнь, – поясняет режиссер. – Меня в детстве тоже все считали странным, потому что я любил фильмы про монстров. Ты сталкиваешься с таким отношением в детстве, а иногда и в старшем возрасте. В мире есть много людей, побывавших в такой ситуации».

В современном обществе, увлеченном социальными сетями, очень непросто «оставаться особенным». Элла Пернелл, которая сыграла Эмму, девушку, способную управлять воздухом, признается: «Мы все погружены в Twitter, Instagram и другие социальные сети, где нам легко сравнивать себя с другими и делать выводы о том, что мы не такие и не соответствуем каким-то стандартам. Но именно эта непохожесть должна нас вдохновлять».

Эта идея была подхвачена в соцсетях. С момента запуска рекламной кампании хэштэг #StayPeculiar только набирает популярность. Он встречается в трети всех разговоров, связанных с новым проектом, а это на 625 процентов больше, чем обычный хэштег в рекламной кампании фильма.

Слоган «оставайся особенным» охватывает и тему семьи, которую юный главный герой Джейк (Эйса Баттерфилд) находит в доме странных детей Мисс Перегрин. «Семья представлена во всем разнообразии, включая необычные ситуации, – говорит Дженно Топпинг, которая, как и Питер Чернин, выступила продюсером фильма. – Джек приходит к пониманию, что его подлинная семья – это странные дети, с которыми он чувствует необычайное сходство».

ПУТЬ БЕСТСЕЛЛЕРА НА БОЛЬШОЙ ЭКРАН

Фильм «ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ МИСС ПЕРЕГРИН» снят по дебютному роману Рэнсома Риггза, опубликованному в 2011 году. Он сразу стал мировым хитом и возглавил список бестселлеров по версии издания The New York Times, где остался и в последующие годы. Было продано свыше 3,1 миллиона экземпляров.

В 2014 году вышла вторая книга «Hollow City» («Город пустых. Побег из дома странных детей»), а затем заключительная часть трилогии «Library of Souls».

Путь Рэнсома Риггза к необычному дому Мисс Перегрин начался с его увлечения винтажными фотографиями, которые он приобретал на встречах коллекционеров и блошиных рынках: чем необычнее фотография, тем лучше. Он также писал статьи для издательства Quirk Books (роман «Гордость и предубеждение и зомби»). Однажды Рэнсом Риггз отправил в издательство фотографии из своей коллекции, полагая, что они могут составить захватывающую книгу. Компания Quirk Books выступила с другим предложением: создать на основе этих снимков роман.

«Мне всегда очень нравились старые фотографии,  рассказывает Рэнсом Риггз. – У меня был определенный замысел сюжета, и фотографии стали отправной точкой для создания персонажей. Например, у меня была очень необычная фотография мальчика, покрытого пчелами. Мне стало интересно, кто этот мальчик? Какая за этим стоит история?»

Права на бестселлер Рэнсома Риггза «ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ МИСС ПЕРЕГРИН» приобрела продюсерская компания Chernin Entertainment (президент компании Дженно Топпинг стала продюсером фильма), которая постоянно работает с корпорацией «Двадцатый Век Фокс». «Это – замечательная книга, затрагивающая многие стороны нашей жизни; это –

история о взрослении, одновременно захватывающая и пугающая», – говорит Дженно Топпинг.

По словам продюсера, выбор режиссера для фильма был очевидным. «Как только мы познакомились со сценарием, сразу стало ясно, что лучшего режиссера, чем Тим Бёртон, нам не найти. Сценарий был написан будто под него», – поясняет продюсер.

Специалисты обеих компаний (Chernin Entertainment и «Двадцатый Век Фокс») не ошиблись в выборе режиссера. «Это – действительно моя книга, – соглашается Тим Бёртон. – Мне нравится то, что Рэнсом сделал роман на основе этих фотографий. Материал был очень непростой – нечто невероятное, сильное и таинственное».

Рэнсом Риггз, не новичок в мире кино и давний поклонник творчества Тима Бёртона, с восторгом отзывается о режиссере, взявшемся за воплощение его романа на большом экране. «Совсем не страшно отдавать свою книгу такому профессионалу как Тим Бёртон», – утверждает автор.

Тим Бёртон и продюсеры обратились к известному сценаристу Джейн Голдман («Kingsman: Секретная служба», «Люди Икс: Первый класс», «Женщина в черном») с просьбой адаптировать роман Рэнсома Риггза для экранизации. Это тоже стало отличным союзом автора и материала. «Джейн чувствует все примерно на таком же уровне, как и Тим, – рассказывает Дженно Топпинг. – Они реагируют на одинаковые проекты и обладают похожей креативностью».

По словам Джейн Голдман, сотрудничество с Тимом Бёртоном было «невероятно увлекательным. Фотографии являются ключевой частью книги, поэтому было несложно представить эту историю с кинематографической точки зрения. Для меня работа с Тимом стала удовольствием и приятной привилегией. Мне нравятся его идеи, и все его работы погружают вас в очень креативную обстановку».

Исполнительный продюсер Дерек Фрэй говорит, что Джейн должна была сохранить атмосферу романа и в то же время предложить зрителям захватывающее кинопредставление. «Сохранить особенный дух книги в фильме непросто, – комментирует Дерек Фрэй. – В этом проекте много личного, и отношения между Джейком и его дедушкой Эйбом [Теренс Стэмп] являются сутью сюжета; необходимо было сохранить все это. Но в то же время, необходимо донести и другие определенные вещи до зрителей».

«Книга и фильм – это разные вещи, и мне понадобилось определенное время, чтобы привыкнуть к этому, – соглашается Рэнсом Риггз. – Но когда я попал на съемочную площадку, встретился с Тимом и увидел созданные им декорации и приглашенных актёров, сцены книги начали по-настоящему оживать для меня. Я начал понимать это. В результате, я смотрел сцены, снятые Тимом по сценарию Джейн Голдман, и говорил себе: «Почему же не я это придумал!»»

«Я приехал на съёмочную площадку, потому что …да каждый бы так сделал, – продолжает писатель. – Мне нравится кино и кинематограф, и наблюдение за тем, как Тим снимает такой впечатляющий фильм по моей книге, стало для меня важным опытом».

МИСС ПЕРЕГРИН: ЗАЩИТА СТРАННЫХ ДЕТЕЙ

Главная героиня романа и фильма – защитник странных детей Мисс Перегрин. Ее особенность заключается в том, что она – имбрина, т.е. она способна управлять временем и превращаться в птицу. Мисс Перегрин, как и другие имбрины, использует эту способность для создания «петли времени», в которой она вместе с детьми живет в течение одного дня, повторяющегося снова и снова. Это защищает их от зла внешнего мира, существующего вне петли времени.

Мисс Перегрин – загадочный и порой таинственный персонаж, она является своего рода матерью для юных воспитанников и бесстрашным противником для тех, кто им угрожает. «Мы не знаем, кто она и откуда», – говорит продюсер Дерек Фрэй. Дженно Топпинг добавляет: «Мисс Перегрин нельзя назвать сентиментальной, душевной или интересной особой. Это – нехарактерный персонаж для этого жанра, и именно поэтому она нам так нравится. Это – умная и жесткая женщина».

Ева Грин, до этого снимавшаяся у Тима Бёртона в фильме «Мрачные тени», сыграла Мисс Перегрин, которую актриса считает «мрачной Мэри Поппинс, эксцентричной и бесстрашной, обладающей смертельным арбалетом для защиты своих странных воспитанников. Ее дети – это ее жизнь, и Мисс Перегрин готова на все ради них. Это настоящий отважный боец».

Тиму Бёртону, который иногда называет эту героиню «ужасная Мэри Поппинс», очень нравится Мисс Перегрин и играющая эту роль актриса. «Каждый из нас хотел бы иметь такого директора школы как Ева или Мисс Перегрин: очень сильная, интересная, таинственная и заботливая личность».

ДЖЕЙК: НОВИЧОК

Джейк, герой нашей истории, становится новичком в доме Мисс Перегрин. Джейк, изгой в своем обществе, нашедший понимание только среди странных детей, это типичный американский подросток с характерной неуклюжестью. Он чувствует, что он – другой, и ему удается находить общий язык только с дедушкой Эйбом, смерть которого заставляет юношу отправиться в необычное путешествие. Все события фильма «ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ МИСС ПЕРЕГРИН» мы видим глазами Джейка.

Эйса Баттерфилд, известный по главной роли в приключенческом фильме Мартина Скорсезе «Хранитель времени», рассказывает, что его герой «ведет обычную жизнь и думает, что он ничего особенного в этом мире не сделает. Когда таинственно умирает его любимый дедушка, Джейк с отцом отправляются в Уэльс, чтобы узнать о прошлом Эйба и выяснить, действительно ли существует этот особенный дом и его обитатели, о которых Эйб столько рассказывал Джейку».

Джейк даже не предполагал, что его ожидает. «Меня больше всего поразило, насколько сюрреалистичный мир его окружает, – рассказывает молодой актер. – Он переходит от совершенно обычной жизни в абсолютно отличный от нее мир. В доме Мисс Перегрин Джейк вынужден отказать от всего, что он знает – или думает, что знает – и оставить обычную жизнь позади».

Это – невероятная возможность и одновременно вызов для Джейка, и многие из нас попадают в такие ситуации в повседневной жизни. Хотя мы не встречаемся с такими необычными проблемами, которые есть у Джейка в доме странных детей, но, по словам актера, главное здесь – «сделать следующий большой шаг».

Тим Бёртон говорит, что Эйса Баттерфилд отлично подошел на эту роль, потому что он «обладает особым восприятием и умеет думать. Его легко представить среди странных детей. Он привнес в роль особую притягательность, потому что всегда находит что-то особенное. Эйса действительно передает переживания Джейка, через которые проходит множество подростков».

«Эйса очень искренний, – добавляет Тим Бёртон. – Он очень приятный и душевный человек и актер».

БАРРОН: ОХОТА НА СТРАННЫХ ДЕТЕЙ

В каждой истории должен быть запоминающийся злодей, и фильм «ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ МИСС ПЕРЕГРИН» не исключение: злобный и способный менять форму Баррон, представитель Пустот, которые являются злейшими врагами странных детей. Баррон верит, что ключ к бессмертию – и, возможно, обретению человеческого облика – кроется в охоте на странных детей и Мисс Перегрин.

«Среди странных детей некоторые изо всех сил стремятся к бессмертию. Но в результате они превращаются в монстров», – суммирует Тим Бёртон.

Режиссер видел только одного кандидата на роль Баррона: Сэмюэл Л. Джексон. «Я всегда хотел поработать с Сэмом, – говорит Тим Бёртон. – Если он снимается в каком-то фильме, я обязательно этот фильм посмотрю». Актер возвращает комплимент: «Мне нравится, как работают мозги Тима».

С самого начала актер и режиссер одинаково представляли себе этого героя. «Мы с Тимом понимали, что не хотим показать Баррона законченным злодеем, – поясняет актер. – Он уже достаточно страшный, с острыми, как бритва, зубами и мутными глазами. Я хотел играть на контрасте и посмотреть, что интересного у нас получится».

«Те, кто знает Баррона по книге, возможно, будут удивлены, когда увидят его в фильме, потому что мне очень понравилась эта роль с точки зрения уникального психического состояния героя, – продолжает известный актер. – У него есть моменты, когда ты понимаешь, что он получает удовольствие, например, когда он смотрит на странных детей и думает, что они забавные».

ЭММА: АТМОСФЕРА ТАЙНЫ И РОМАНТИЧЕСКОЙ ЛЮБВИ

Эмма (Элла Пернелл) обладает способностью манипулировать воздухом и должна носить свинцовые башмаки, чтобы не взлететь. По мере развития событий Эмма все больше сближается с Джейком.

Для Эммы этот парень стал напоминанием про Эйба, с которым она дружила, когда Эйб был еще юношей в 40-е годы и приходил в этот дом. «И она сопротивляется своему чувству к Джейку, потому что боится и его потерять», – говорит актриса. Конечно, юная влюбленность побеждает. Отношения Эммы и Джейка – это нежная, наивная, юношеская любовь, и он очень переживает, потому что не уверен в себе, а она летает!»

Рэнсом Риггз считает, что эти отношения «очень важны для Джейка на пути превращения в необычного молодого человека. И все складывается отлично, потому что Эйса и Элла очаровательные и отлично работающие вместе актеры». (Они давние друзья со времен знакомства в престижном театре Young Actors Theatre.)

Такая похвала из уст Рэнсома Риггза особенно ценная, потому что в его романе воздухом управляет Оливия, а Эмма способна поджигать все, к чему прикоснется. Тим Бёртон и Джейн Голдман поменяли их способности, потому что, по словам сценариста, ее и Тима увлекла идея романа между Джейком и Эммой и способность Эммы летать, создающая больше возможностей для взаимодействия этих двух героев. Эмма помогает Джейку познакомиться с жизнью дома странных детей и использует манипуляции с воздухом для развития отношений и выхода из трудных ситуаций.

ЭЙБ: НАЧАЛО ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Эйб, любимый дедушка Джейка, имеет гораздо больше общего со своим внуком, чем тот себе представляет. Известный актер Теренс Стэмп, ранее снимавшийся у Тима Бёртона в драме «Большие глаза» (2014 г.), сыграл Эйба. Актер воспользовался возможностью вновь работать с Тимом Бёртоном и заинтересовался ролью Эйба как главного рассказчика, который своими историями и старыми фотографиями пробудил у своего внука отправиться в удивительное путешествие.

Этот персонаж близок Тиму Бёртону, сравнивающему Эйба со своей бабушкой. «Она была волшебным, особенным и очень важным человеком в моей жизни, – признается режиссер. – Поэтому я очень хорошо понимаю отношения Эйба и Джейка. Дружба с дедушками и бабушками отличается от отношений с родителями и друзьями. Это -уникальная ситуация».

Еще один значимый взрослый человек в этой истории – мисс Авосет в исполнении знаменитой актрисы Джуди Денч. Мисс Авосет, как и Мисс Перегрин, тоже имбрина; она – как хрупкая и пугливая птичка, живое воплощение своего имени (в переводе с английского языка – «шилоклювка»), а Мисс Перегрин больше похожа на хищника (ее имя в переводе с английского означает «сапсан»).

Тим Бёртон отмечает, что впервые в своей великолепной карьере великой актрисе пришлось стрелять из арбалета и вылетать из окна, схваченной монстром.

«Я подумал, что на это будет интересно посмотреть», – добавляет режиссёр с улыбкой.

Строгих и педантичных родителей Джейка сыграли Крис О’Дауд и Ким Диккенс. Папа Фрэнк отправился вместе с Джейком в Уэльс, и пока сын путешествовал, отец занимался любимым делом – орнитологией – и попутно вел борьбу с другим любителем птиц, которого сыграл Руперт Эверетт. Тим Бёртон говорит: «Крис привнес теплоту и отеческую заботу в ситуацию непониманию, сложившуюся у отца с сыном».

В трудный период после смерти дедушки Джейку помогает доктор Голан (Эллисон Дженни), которая старается взглянуть со стороны на чувства Джейка. Она поддерживает идею поездки в Уэльс, чтобы Джейк смог узнать о жизни деда и найти правду, скрытую в его историях.

СТРАННЫЕ

При подборе актёров на роли юных обитателей особенного дома Мисс Перегрин Тим Бёртон обманул все ожидания. Директор по кастингу Сюзи Фиггис, которая уже давно сотрудничает с Тимом Бёртоном, рассказывает: «Все думают, что для своих фильмов Тим ищет актеров с необычной внешностью, но я всегда понимала, что ему нужно совсем другое. Для этой картины я должна была подобрать актеров с обычной, понятной внешностью, способных тронуть зрителя. Ведь вся история именно об этом – о людях, которым неуютно в обычной жизни».

Енох (Финлэй МакМиллан) – самый старший мальчик в Доме странных детей. Его особенность позволяет ему ненадолго оживлять неодушевленные предметы, и это умение он использует во время эпической разборки с темными силами. Иногда Енох пользуется этой способностью для собственного развлечения, например, он запускает драку между кукольными фигурками, которая передана на экране с помощью покадровой анимации. Этот фирменный прием Тим Бёртон с неизменным успехом использовал в своих фильмах «Труп невесты» и «Кошмар перед Рождеством». По словам Сюзи Фиттис, актер Финлэй МакМиллан «немного сексуальный и мрачноватый, но не депрессивный».

Оливия (Лорен МакКрости) – свободная натура, у которой на кончиках пальцев живет огонь. Она вынуждена постоянно носить длинные черные перчатки, потому что она поджигает все, к чему прикасается. Лорен МакКрости, изящная рыжеволосая девушка, получила эту роль, потому что, по словам Сюзи Фиггис, она «обладает необходимой утонченностью, чтобы уравновесить свою яркую особенность».

Бронвин (Пикси Дэвис) – маленькая, но могущественная, она – самая юная и самая сильная из странных детей. Тиму Бёртону эта крошечная, храбрая и энергичная героиня нравится больше других. «Мы хотели показать маленького человека, способного делать невероятные вещи, – говорит продюсер Дженно Топпинг. – Это – отражение работы Тима и его интереса к тому, насколько люди могут нас удивлять».

Фиона (Джорджия Пембертон) обладает особенностью, позволяющей управлять ростом растений; за секунду она может превратить крошечную семечку в высокое дерево. Сюзи Фиггис вспоминает прослушивание актрисы: «Она продемонстрировала невероятную собранность. Я никогда не видела, чтобы девочка могла так держаться».

Клэр (Раффиелла Чепмен) – странная девочка, обладающая на первый взгляд совершенно обычной внешностью, за исключением пары острых челюстей на затылке. «Мы называли этого персонажа «девочкой, у которой рот сзади», – шутит продюсер Дерек Фрэй. – У нее самая странная особенность. На эту роль Тим хотел найти такую девочку, чтобы никто даже не заподозрил у нее какую-то особую черту. Раффиелла отличается невинной красотой в духе Ширли Темпл».

Хью (Майло Паркер) – это местный «повелитель пчел», и он постоянно носит защитную маску, чтобы живущий в нем рой пчел не вылетел и не напугал друзей. «Есть что-то притягательное в этом мальчике с ангельским лицом и такой ужасной вещью внутри», – говорит Дженно Топпнг.

Гораций (Хейден Килер-Стоун) может видеть пророческие сны. Каждую ночь странные дети собираются вместе и смотрят удивительные сны Горация, проецируемые на экран. По словам Дженно Топпинг, незаурядная внешность и элегантный английский костюм придают Горацию такой вид, словно он из другой эпохи».

Миллард (Кэмерон Кинг) обладает даром быть невидимым, что делает его самым эфемерным – и самым невезучим – из странных детей. Поскольку зрители не видят ни сам персонаж, ни исполняющего его актера, очень важным было подобрать правильный голос для Милларда. «Нам был нужен детский голос, отличный от других, чтобы вам сразу захотелось узнать, как же выглядит этот мальчик», – рассказывает Дерек Фрэй.

Близнецы (Томас и Джозеф Одуэлл) – самые загадочные из странных детей. Они носят маски, скрывающие их лица, не разговаривают и обладают тайной способностью, которая проявляется только в самых опасных ситуациях. Юные актеры, играющие близнецов, должны были зеркально копировать друг друга и все делать одновременно. Братья Одуэлл показали такую синхронность.

СТРАННЫЕ ТРЮКИ

Хореограф Франческа Джейнс, уже неоднократно сотрудничавшая с Тимом Бёртоном («Чарли и шоколадная фабрика», «Суини Тодд: демон-парикмахер с Флит-стрит», «Мрачные тени» и «Алиса в стране чудес»), работала с юными актерами, уделяя основное внимание движениям, характерным для особенностей каждого персонажа. Но она отмечает, что «для Тима самым главным было передать человеческую сторону детей. Эти особенности не являются их суперсилой. Это просто часть того, какие они сами».

Очень много Франческа занималась с Эллой Пернелл, помогая ей передать чувство невесомости и характерные движения. Юная актриса вспоминает, что это было очень непросто, учитывая тяжелые свинцовые башмаки, которые ее героиня вынуждена носить, чтобы удержаться на земле: «Это просто интересно, когда снимается сцена, и Тим говорит: «Отлично, покажи, что ты очень испугалась и беги прочь изо всех сил». А я ему отвечаю: «Вы видели, какие на мне башмаки?»»

Координатор трюков Роули Ирлам («Игра престолов») также занимался с Эммой Пернелл, которая, в основном, отказывалась от дублера, особенно в сценах, где Эмма парит над землей на высоте шести метров, благодаря продуманной системе ремней. Эмма также научилась ездить на лошади с телегой и вместе с Эйсой Баттерфилдом брала уроки дайвинга для съемок в основной декорации, установленной под водой.

Все юные актеры, сыгравшие странных детей, с радостью приняли участие в захватывающей сцене побега, когда они выбираются через окно на верхнем этаже дома и скользят вниз по крыше под проливным дождем. «Все дети сами выполняли свои трюки и были очень счастливы», – рассказывает Дерек Фрэй.

СТРАННЫЕ КОСТЮМЫ

Художник Коллин Этвуд, трижды лауреат премии «Оскар» и постоянный творческий партнер Тима Бёртона («Эдвард руки-ножницы», «Эд Вуд», «Марс атакует!», «Сонная лощина», «Планета обезьян», «Крупная рыба», «Суини Тодд: демон-парикмахер с Флит-стрит», «Алиса в стране чудес», «Мрачные тени» и «Большие глаза»), вновь присоединилась к режиссеру в работе над фильмом «ДОМ СТРАННЫХ ДЕТЕЙ МИСС ПЕРЕГРИН».

Действия фильма разворачиваются в двух временных периодах – 2016 и 1943 годы, и Коллин Этвуд использовала традиционные шаблоны, цвета и текстуры обоих периодов. Она также столкнулась с тем, что персонажи на протяжении всего фильма одеты в одну и ту же одежду, потому что постоянно проживают один и тот же день, благодаря «петле времени» Мисс Перегрин. «Каждый костюм должен был иметь индивидуальность», – подчеркивает художник.

Поскольку Мисс Перегрин является имбриной, в ее одежде были «птичьи» элементы, но костюм не был похож на птицу. «У нее острые плечи, и ее одежда словно трепещет на ветру, – говорит Коллин Этвуд. – На концах рукавов у нее есть особенные элементы, маленькие детали, которые словно могут летать».

Такой же «птичий» наряд носит и другая имбрина – мисс Авосет. «Джуди Денч с удовольствием хотела сыграть птицу», – вспоминает Коллин Этвуд. – Она говорила: «Посмотрите, какие у шилоклювки чудесные серые ножки». Поэтому в ее костюм входят серые чулки и ботиночки.

Художник создала похожие костюмы для Джейка и Эйба, потому что, по ее словам, «Джейк по-настоящему привязан к Эйбу. Я сделала костюм Джейка классической современной версией костюма 40-х».

Эйса Баттерфилд рассказывает: «Я был практически единственным актером, у которого была смена костюмов».

Баррон, а также другие бывшие Пустоты, больше похожие на людей, чем их ужасные сородичи, находятся вне времени, на всем пространстве от викторианской эпохи до наших дней, поэтому их костюмы подходят для обоих периодов. Костюм Эммы, соответственно, выполнен из воздушного материала нежного цвета. Коллин Этвуд также разработала несколько вариантов свинцовых башмаков, потому что хотела, чтобы они выглядели как «тяжелые старые железяки, приспособленные для детских ног».

Перчатки Оливии, защищающие ее и других от ее горячей особенности, были сделаны из очень тонкой черной лаковой кожи, а повелитель пчел Хью действительно похож на пчеловода. По словам Коллин Этвуд, Гораций – это «романтический герой, как персонаж старых фильмов, обладающий элегантностью Гэри Гранта». Костюмы Близнецов соответствуют их книжным прототипам, и для их изготовления Коллин Этвуд использовала изготовленную вручную тонкую ткань из Турции.

Художница охарактеризовала Фиону как «маленького сорванца в брюках, в стиле Кейт Хепберн. Я решила, что одна из девочек будет олицетворением современной эпохи».

СТРАННЫЕ МЕСТА СЪЁМКИ

Фильм снимали во Флориде, в Бельгии и английском курортном городке Блэкпуле, слава которого доносится с викторианских времен до 60-х годов прошлого века.

Как правило, Тим Бёртон снимает фильм на натуре, «что означает, что нужно работать с тем, что там есть, и это может быть очень увлекательным и захватывающим», как говорит художник-постановщик Гэвин Боке, работавший над приквелами к «Звездным войнам» и дебютировавший в фильме Тима Бёртона.

Первые сцены фильма снимали во Флориде, где Тим Бёртон снял свой блокбастер «Эдвард руки-ножницы». В городе Тампа создатели фильма нашли необходимую «спокойную и простую архитектуру нейтральных цветов», включая супермаркет и два дома, которые художник полностью изменил, чтобы показать городскую жизнь Джейка.

Цветовая палитра и архитектура Флориды сильно контрастировали с последующими сценами, когда Джейк начинает свое путешествие в деревню Кернхолм в Уэльсе. После осмотра нескольких мест создатели фильма остановили свои выбор на небольшом замке Портхолланд в Корнуэлле, который исполнил роль вымышленного города. Гэвин Боке со своей командой добавили в деревню паб и три магазина.

Для съемок основного здания фильма съемочная группа выбрала Торенхоф, замок недалеко от бельгийского Антверпена, который изначально принадлежал известному производителю печенья. Тиму Бёртону понравилось само здание, и он считает, что замок отлично подходит для Дома странных детей. «Он очень похож на дом, подходящий для странных детей, – говорит режиссер. – Он немного обветшавший, но по-прежнему уютный со своим ярким характером, дети хотели бы здесь жить».

Ева Грин дополняет: «Я приехала туда и сразу подумала, что Мисс Перегрин могла бы здесь жить».

Все сцены, включающие внешний вид дома, а также столовую, кухню и небольшую гостиную, снимались в замке Торенхоф. Затем съемочная группа отправилась в павильоны лондонской студии, где были воссозданы интерьеры спальных комнат второго этажа, столовой и гостиной. «Это было сделано для того, чтобы мы могли снимать там часть дня, а затем отправляться на другую площадку, когда заканчивалось разрешенное время для съемок детей», – объясняет Гэвин Боке.

Работа Тима Бёртона и Гэвина Боке произвела сильное впечатление на Рэнсома Риггза во время его визита на съемочную площадку. «Тим и его команда проделали огромную работу для воплощения на экране дома Мисс Перегрин, – отмечает писатель. – Я видел некоторые декорации интерьеров, они просто великолепные, необычные, в викторианском стиле, и такие огромные и подробные, что, когда я вошел в павильон, у меня было чувство, что я перенесся в другую эпоху. Я словно попал на страницы своей книги. А потом увидел Тима, который перемещается в этих декорациях, как энергичный малыш на игровой площадке в натуральную величину…двойная потеря реальности!»

Тим Бёртон снимал самые динамичные финальные сцены на пристани Блэкпула и в викторианском цирке, расположенном в Блэкпульской башне. Во времена королевы Виктории Блэкпул был популярным курортом, а в 60-е годы стал излюбленным местом отдыха рабочего класса, когда фабрики массово закрывались, и рабочие отправлялись на побережье отдохнуть в одном из многочисленных пансионатов или отелей.

Городской цирк – по словам Гэвина Боке, «в мире нет ничего подобного» – стал яркой площадкой для съемок эпического сражения между пустотами и странными детьми. Для ключевых моментов постановщик трюков Роули Ирлам использовал сложную систему тросов; один из главных персонажей охвачен огнем, другой оказался в замерзшем пруду; и почти все – включая целую армию оживших скелетов – куда-то бегут, карабкаются, прыгают и сражаются.

Супервайзер визуальных эффектов Фрейзер Черчилль помогал создавать уникальный образ Пустот, опираясь на найденные изображения высоких изможденных фигур с острыми зубами, пустыми глазами и нездоровой кожей, но не имеющих лица. По его словам, «они все словно вышли из детских кошмарных снов. Это послужило отправной точкой для создания образа. Мы хотели, чтобы Пустоты отчасти сохранили остатки человеческого облика. Они уже достаточно похожи на страшных монстров».

Фрейзер Черчилль также руководил работой по созданию спецэффектов, передающих нахождение пчел внутри Хью, рот на затылке Клер и скелеты в эпической битве в Блэкпуле, которые похожи на покадровую анимацию; петли времени Мисс Перегрин, где используется технология фотосъемки в ускоренном режиме, огромные световые решетки, передающие смену дня и ночи, и дождь, еще больше осложняющий ситуацию. Визуальные эффекты активно применялись для создания почтового парохода «Августа», где Эмма демонстрирует Джейку полную мощь своей способности управлять воздухом.