Сегодня с утра по раньше прочитал во френдленте леденящий душу рассказ про то как Пастернак подарил Цветаевой веревку, на которой она в последствии и повесилась. Собственно веревка была предназначена для обвязывания чемодана, уезжающей в эвакуацию в Елабугу Марины. А Пастернак, нахваливая качество подарка, говорил, что, мол прочна, хоть повесься на ней.. Погуглил я малость и выяснил, что этот факт опубликовал в своей статье Евтушенко, который ссылаясь на рассказ Слонима , который ссылался в свою очередь на слова Паустовского. Такой вот опосредованный рассказ выдается за факт. Морали никакой делать не буду. Хотя так вот и рождается история..
Цветаеву отправили в эвакуацию в камский городок Елабугу. По свидетельству Слонима, со слов Паустовского, «Пастернак пришел к ней помочь укладываться. Он принес веревку, чтобы перевязать чемодан, выхваливал ее крепость и пошутил, что она все выдержит, хоть вешайся на ней. Ему впоследствии передавали, что Цветаева повесилась на этой веревке, и он долго не мог простить себе эту роковую шутку.
Цветаева написала заявление с просьбой о том, чтобы ее устроили судомойкой в столовую для писателей в Чистополе (сама она не была членом Союза писателей). Работы в Елабуге она найти не могла. В архиве Союза писателей Татарии сохранилось ее отчаянное письмо, где она предлагала свои услуги по переводу с татарского в обмен на мыло и махорку. Ей тогда не ответили, потому что Союз писателей Татарии был почти весь арестован, и его возглавлял какой-то хозяйственник. По свидетельству хозяев дома, где Цветаева остановилась с сыном, ее подкармливала местная милиционерша, которой Цветаева помогала при постирушках. Цветаева, потеряв всякую надежду, не выдержала «бездны унижений» и повесилась в сенях. http://www.kostyor.ru/student/?n=158
-
-
October 30 2005, 23:53
- Общество
- Происшествия
- Литература
- Cancel
о самоубийстве Цветаевой
Записанное в «Англетере» кровью «До свиданья, друг мой, до свиданья…», качнувшись в холодном пространстве, потянет за собой следующую ниточку:
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Жить (конечно, не новей
Смерти) жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть —
Потолочные крюки.
Напишет Марина Цветаева на самоубийство Есенина. Напишет, обнажив всю свою предрасположенность к аналогичному шагу. К сходной с есенинской душевной пытке безысходностью у Марины Ивановны прибавятся эмиграция, возвращение, война, бегство, холодность сына. Перед самоубийством Цветаева пишет ему: «Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик». Сын после похорон был потрясающе жестоко лаконичен: «Марина Ивановна поступила логично».
Образ веревочной петли преследовал Цветаеву всю жизнь. Первый раз она пыталась повеситься семнадцатилетней. Потом в Париже было два самоповешения родственников: сначала младший брат мужа, затем, на том же крюке, его мать. В воспоминаниях подруги Марины Ивановны, Софьи Липеровской значится: «Я умру молодой… — говорила Цветаева и показывала жестом, что надевает на шею петлю…» Осенью 1940 сама Марина Ивановна записала: «Никто не видит — не знает, — что я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк». В 42-м, когда Борис Пастернак пришел к ней помочь укладывать вещи для эвакуации в Елабугу, он принес веревку, чтобы перевязать чемодан, и, выхваливая ее крепость, пошутил, что она все выдержит, хоть вешайся на ней. Пастернак долго не мог простить себе эту роковую шутку. Впоследствии ему передали, что Цветаева повесилась именно на этой веревке.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.
Трагическая судьба поэтессы Марины Цветаевой, ее семья и наследие
Последние дни своей жизни Цветаева провела в Елабуге, а ее наследие сохранилось только благодаря дочери Ариадне Эфрон
Марина Цветаева была яростной индивидуалистской, оказавшейся чужой как на родине, так и за границей. Ее жизнь была полна потрясений и трагедий, которые в итоге привели поэтессу к смерти.
Марина Цветаева родилась 8 октября 1892 года в Москве. Она происходила из дворянской интеллектуальной семьи. Отец Цветаевой, Иван Владимирович, основал Музей изящных искусств, который сейчас называется Музеем изобразительных искусств им. Пушкина. Марина была творческим ребенком, уже в возрасте шести лет начала писать стихи.
После прихода к власти большевиков жизнь Цветаевой кардинально изменилась. Она потеряла все свое состояние, оставшееся в наследство от отца. Абсолютно неприспособленная к самостоятельной жизни, Цветаева не могла найти работу и не могла заниматься домом в силу того, что просто ничего не умела. Когда Цветаевой было 27 лет, от голода умерла ее младшая дочь Ирина. А спустя два года поэтесса вынуждена была покинуть Россию, страну, которую очень любила.
Чужая среди своих
Цветаева эмигрировала в Берлин в 1922 году. Там она воссоединилась со своим мужем Сергеем Эфроном, который был белым офицером и бежал за границу от большевиков. Цветаева все еще чувствовала духовную связь с родиной, но при этом была разочарована жестокой реальностью, созданной революцией. Она видела в новой политической системе обесчеловеченную машину, которая превращает людей в себе подобных или «полуовец». Индивидуальность и личность имели для поэтессы первостепенное значение. Но этому не было места при новом режиме. Марине Цветаевой было трудно ассимилироваться в изгнании. Мятежный и независимый дух выделял ее среди других эмигрантов, кто также недавно покинул Россию.
С русской эмиграцией я лажу плохо, ибо — стою в стороне, живу лишь в моих тетрадях и обязанностях, и если порой раздается мой голос — это всегда правда.
Интровертный характер Цветаевой и нежелание устанавливать связи в эмигрантском сообществе были не единственными причинами, по которым к ней с подозрением относилась русская община во Франции, куда семья переехала в 1925 году. В то время активно ходили слухи, что Сергей Эфрон был советским шпионом. И они были небеспочвенными.
В годы жизни в Европе Сергей часто говорил, что слишком болен, чтобы работать. Его неспособность найти стабильный заработок сделала Марину единственным кормильцем в семье и стала причиной натянутых отношений. Однако, несмотря на постоянные споры, преданность Цветаевой мужу была непоколебимой. Эфрон действительно вел двойную жизнь. Он был коммуникабелен и наладил хорошие отношения в парижском обществе, а также начал тяготеть к советским идеям. В итоге Сергей Эфрон стал шпионом советской разведки.
Старшей дочери Марины и Сергея Ариадне, или как ее звали родные и друзья Але, было близко мировоззрение отца. На этом фоне отношения Цветаевой с дочерью достигли критической точки. У них всегда были сложности во взаимопонимании, и к этому добавлялась навязчивая любовь поэтессы к Але. Все это привело к тому, что Ариадна, которая работала тогда журналисткой, против воли матери в марте 1937 года уехала в СССР. Заранее о своем желании она сказала Ивану Бунину, который на это ответил: «Дура! Что ты делаешь?! Там тебя сразу посадят, ушлют на лесоповал». А в июне 1937 года выяснилось, что Сергей Эфрон был причастен к убийству бывшего агента НКВД Игнатия Рейсса и вынужден бежать из Франции в СССР. Все это усугубило ситуацию внутри и так разваливающейся семьи.
Возвращение домой
Цветаева осталась одна в Париже вместе с сыном Георгием, которому дала ласковое прозвище Мур. Ситуация была очень деликатной. Французские издания отказывались от ее работ, а российские эмигрантские газеты и журналы не печатали Цветаеву из-за того, что ее муж оказался шпионом, а она, возможно, его сообщница. Написание стихов было ее жизненной силой: «Я могу ярко представить день, когда больше не буду писать стихи… в тот день я умру».
Что еще хуже, Мур, которому на тот момент было 14 лет, отчаянно хотел воссоединиться с сестрой и отцом, а также впервые увидеть историческую родину. В июне 1939 года Цветаева с сыном сели на корабль, который плыл в Ленинград. Поэтесса провела за пределами СССР 17 лет. Это время было отмечено остракизмом и страданиями — сначала в Берлине, затем в Праге и, наконец, в Париже. По возвращении домой ее ждали еще большие страдания.
В июле вся семья окончательно воссоединилась в Болшеве, где находились дачи агентов НКВД. Это было время больших «чисток». Счастливые времена для семьи Цветаевой и Эфрона так и не наступили. Вскоре Алю арестовали за шпионаж, а спустя несколько месяцев и Сергея. Аля находилась в камерах на Лубянке, где ее пытали до тех пор, пока она не написала признание в работе на французскую разведку вместе с отцом. Конечно, это была неправда.
Несколько месяцев спустя Ариадна отказалась от первоначальных показаний против себя и отца. Но это уже не имело значения. Ее приговорили к восьми годам в трудовых лагерях, а Сергея Эфрона к смертной казни. Он был расстрелян в 1941 году. Жесткая система государственного аппарата забрала у Цветаевой все, кроме Мура.
Последний путь
Германия вторглась в Советский Союз 22 июня 1941 года. Нацистская армия быстро продвигалась, и первые бомбардировки Москвы начались уже в июле. Мур не хотел уезжать из столицы. Он был капризным и избалованным подростком, к тому же на тот момент и влюбленным, его голову занимали навязчивые сексуальные мысли. Поэтому перспектива уехать в маленький городок в Татарской АССР его совсем не привлекала. Но в результате Мур поддался на уговоры матери. Они прибыли в Елабугу на пароходе 17 августа 1941 года.
Пока Марина и Мур ждали прописку, они ночевали в техникуме, и только после оформления документов смогли заселиться в дом Бродельщиковых. Это произошло 21 августа 1941 года. В доме, кроме кухни, была одна комната. Чтобы выделить небольшой угол постояльцам и создать хотя бы минимальную приватность, хозяева дома поставили перегородку. В «комнате» Марины и Мура уместились небольшая кровать, маленькая тахта, комод и два стула.
На момент эвакуации у Цветаевой практически не было денег. Она собрала все ценные вещи, которые остались, и села с сыном на пароход. В Елабуге Марина каждый день уходила из дома в попытках найти работу. В Москве Цветаева занималась переводами, но знание языков в маленьком городе было сомнительным преимуществом.
В это же время Марину Цветаеву вызывают в местное НКВД. По сути, это была стандартная процедура, так как в город приехало много эвакуированных. Есть версия, что один из сотрудников НКВД решил проявить инициативу, когда увидел, что в город прибыла поэтесса, проживавшая ранее в Париже. Муж и дочь — враги народа, приехала одна с сыном. Жизнь в старом деревенском доме резко контрастирует с парижскими окрестностями. Чекист предположил, что, возможно, вокруг нее будут собираться недовольные жизнью не только в глубинке, но и в целом в СССР. А финансовое и социальное положение Цветаевой — это рычаг давления. Возможно, ей предложили доносить на друзей и коллег взамен на хорошую работу. Как было на самом деле, сейчас сложно сказать. Но работу ей действительно предложили. Об этом Мур написал в своем дневнике.
Мать была в горсовете, и работы для нее не предвидится; единственная пока возможность — быть переводчицей с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет.
Цветаева была эвакуирована третьей волной. Именно поэтому ее привезли в Елабугу. После безрезультатных поисков работы Марина решила съездить в Чистополь. Туда по распределению направили большую часть эвакуированных писателей и литераторов, которые покинули Москву раньше Марины. Тем более жена писателя Александра Лейтеса обещала помочь с пропиской. В Чистополе она встретилась с семьей Асеевых и с Борисом Пастернаком. Прописку получить удалось, но вот с работой опять не получилось. В литературных кругах одни не понимали творчества Цветаевой, а другие — не хотели связываться с женой врага народа. Она попыталась устроиться посудомойкой в писательскую столовую. В свои 48 лет Цветаева так и не смогла понять жизни в СССР. Ей даже в голову не пришло, что работа в столовой гораздо престижнее профессии писателя или поэта. Сотрудники столовой всегда рядом с едой, с которой и так в стране был дефицит, а в годы войны тем более.
Когда Цветаева вернулась в Елабугу с хорошей новостью, что хотя бы прописку ей дали, она неожиданно передумала уезжать. Мур злился на мать, он несколько дней предвкушал переезд в Чистополь, где сможет найти работу и где есть знакомые. Они снова ругаются, и Мур даже не обращает внимания на состояние Цветаевой, хотя перед ее поездкой в Чистополь написал в дневнике, что «настроение у нее — самоубийственное».
Мать живет в суицидальной дымке, говорит только о самоубийстве. Она все время плачет и говорит об унижениях и страданиях.
Марина Цветаева находилась в отчаянии. С одной стороны, она старалась бороться с трудностями, чтобы быть опорой для сына. С другой — видела в самоубийстве прекращение страданий. В воскресенье, 31 августа 1941 года, Цветаева сослалась на плохое самочувствие и осталась дома. Хозяйка с Муром ушли расчищать место под аэродром, а ее муж с внуком — на рыбалку. Поэтесса написала три прощальных письма — Муру, поэту Николаю Асееву и эвакуированным. А затем повесилась в сенях на балке. Обнаружила ее хозяйка, когда вернулась. В записке эвакуированным, которая предназначалась тому, кто ее найдет, Цветаева просила отправить Мура к Асееву. В письме Асееву она просила присмотреть за ее сыном, а также взять рукописи для сохранения наследия. К слову, Асеев затем отрекся как от рукописей, так и от Мура.
Из предсмертной записки Муру:
Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик.
Существует легенда, что Цветаева повесилась на веревке, которую дал ей Борис Пастернак перед эвакуацией. Он действительно помогал ей упаковывать вещи. Перевязал чемодан и проверил крепость веревки, а потом пошутил: «Веревка все выдержит, хоть вешайся». Достоверных подтверждений, что это была та самая веревка, так и нет. Никто не может утверждать это со 100-процентной уверенностью. Возможно, на этой, а возможно, нашла другую в доме.
Неизвестная могила
Похоронили Марину Цветаеву 2 сентября на елабужском кладбище. Публичные похороны власти запретили, а отпевание самоубийцам не проводят. Через пару дней после похорон Мур уехал в Чистополь. Спустя несколько лет точное место захоронения установить было сложно. Позже исследователи нашли свидетелей, которые присутствовали на похоронах. Они указали на место, где было три неизвестных могилы. В 1960-х гг. сестра Цветаевой Анастасия Ивановна наугад установила на одной из трех могил деревянный крест с мемориальной табличкой. И только в 1970 году по инициативе Союза писателей Татарской АССР крест заменили на гранитный памятник.
Исследователи предложили провести эксгумацию тел и провести анализ ДНК, с помощью которого определить точное место захоронения Марины Цветаевой. Но оставшиеся родственники поэтессы были категорически против того, чтобы тревожить покой усопших. Ариадна написала письмо татарскому писателю Рафаэлю Мустафину, который курировал установку памятника на могиле:
Эти варианты разнообразных монументов, вся эта возня — не Цветаева. Она живет в своих книгах, слава Богу! Так что я этим перестала интересоваться, пусть делают, что хотят, все это суета. И потом, страна, которая такого человека загубила и потеряла место, где он похоронен, недостойна ставить никакие памятники. Знаешь, я иногда думаю, что она этого не хочет. Я человек совершенно несклонный к мистицизму, но я знаю, что она может во все вмешаться. Очень часто многие вещи не получаются, потому что она этого не хочет. А Елабуга к ней, живой, никакого отношения не имеет.
Хранительница наследия
Ариадна Эфрон освободилась из трудового лагеря в 1948 году, ей было 36 лет. К этому моменту, никого из членов ее семьи не было в живых. Младшая сестра умерла еще в 1920 году от голода в Кунцевском детском приюте, мать повесилась в августе 1941 года, отца расстреляли в октябре того же года, а Мур погиб на фронте в Витебской области в 1944 году. Из близких у нее остался только гражданский муж — переводчик, журналист, секретный сотрудник НКВД Самуил Гуревич по прозвищу Муля. Он будет расстрелян в 1951 году.
Всю оставшуюся жизнь Ариадна Сергеевна посвятила сохранению наследия своей матери. Именно благодаря ей имя Марины Цветаевой вписано в русскую и мировую литературу. Сама Ариадна тоже писала стихи, которые были опубликованы только в 1990-е годы. В основном же изданные ею книги — это биография Цветаевой, мемуары, воспоминания и письма. Все это было о матери. Книгу о своей жизни ей не довелось написать.
Этот пробел восполнила Елена Коркина. Она исследовательница и публикатор творческого наследия Марины Цветаевой, а также старший научный сотрудник Дома-музея Цветаевой. Коркина провела в тесном общении с Ариадной Эфрон последние шесть лет ее жизни.
Книга «Ариадна Эфрон. Рассказанная жизнь» — это сборник рассказов Ариадны Сергеевны, записанный Еленой Коркиной и опубликованный в этом году издательством «Бослен». В книге 24 рассказа, но только семь из них посвящены жизни в Париже, остальные — о лагерях и ссылке.
Париж Ариадны Эфрон легкий и беззаботный. Она рассказывает, как случайно встретила на улице звезд американского кино Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд, затем Шаляпина и свергнутого короля Испании Альфонса XIII.
И вот однажды иду я по Бульвару Монпарнас — и никакой это не бульвар, а просто улица, деревьев там нет, а чередуются в каждом доме: кафе — магазин, кафе — магазин. И то в этом кафе сидит Эренбург, то в другом сидит Эренбург, и вообще всякие Модильяни — навалом!
Эфрон вспоминает, как шутила над отцом, аккуратно изменяя слова в газетах. К примеру, в предложении «В Советском союзе изобретен автоматический буй» в последнем слове заменила первую букву. Еще Ариадна рассказывает о приставучих французских мужчинах и русских жителях Парижа, а также об английском покровителе, который оплатил ее обучение в художественной школе. Коркина сжалилась над читателем и в качестве мягкого перехода добавила рассказ о поездке Эфрон на поезде Париж — Москва. В противном случае контраст был бы слишком резкий, ведь следующая история уже о тюрьме.
И вот эта дорога. Ну, Франция она всегда Франция, потом Бельгия — какой-то индустриальный пейзаж, потом Германия — чистая, выметенная, страшная! А потом — таким преддверием России — нищая Польша.
Здоровому человеку сложно представить и примерить на себе жизнь Ариадны в тюрьме и лагерях. Нечеловеческие условия существования, холод, голод и болезни. Но даже в этом аду она умудрялась находить что-то доброе и светлое. Остальные рассказы книги даже не о ней самой, а о людях, которые прожили с ней годы заключения и изгнания. Это юная студентка техникума Валя, которая усомнилась в честности партработников и призывала оживить Ленина. Это монашки, которые были посажены «за религию», а с ними вместе и послушница тетя Паша. Это и первый вор севера Василий Жохов, который готов был на все ради туберкулезной лагерной любовницы. Каждый человек — это невероятная история и трагическая судьба.
Этот сборник рассказов — не просто истории из жизни Ариадны Сергеевны. Это забытая и неудобная Россия, такая, какая она есть. С поломанными судьбами, но с сохранившейся человечностью даже в невыносимых условиях. Голодная, но готовая отдать последний кусок другому. Грубая и жестокая, но помнящая добро. Это Россия, которую никогда не знала Марина Цветаева и которая взрастила Ариадну Эфрон.
ОбществоКультура
«Цветные тени»./ Фото: wordcreak.ru
Отношения Марины Цветаевой и Бориса Пастернака – это одна из самых трагичных страниц русской поэзии. А переписка двух великих поэтов – это намного больше, чем письма двух увлеченных друг другом людей. В юности их судьбы шли как будто параллельно, и во время редких пересечений не трогали молодых поэтов.
Родственные души
Марина Цветаева./ Фото: libkam.ru
У них было много общего. И Марина, и Борис были москвичами и почти одногодками. Их отцы были профессорами, а матери – талантливыми пианистками, причем, обе – ученицами Антона Рубинштейна. И Цветаева, и Пастернак вспоминаЛИ первые случайные встречи как нечто мимолетное и не значительное. Первый шаг к общению сделал Пастернак в 1922 году, который, прочитав «Версты» Цветаевой, пришел в восторг.
Он написал ей об этом в Прагу, где она в тот момент жила с мужем, Сергеем Эфроном, бежавшим от революции и красного террора. Цветаева, которая всегда чувствовала себя одинокой, почувствовала родственную душу и ответила. Так началось содружество и настоящая любовь двух великих людей. Длилась их переписка до 1935 года, и за все эти годы они ни разу не встретились. Хотя, судьба, как будто дразня, несколько раз почти дарила им встречу – но в последний момент передумывала.
«Брат в пятом времени года…»
Борис Пастернак./ Фото: rus-poetry.ru
И их эпистолярный роман то сходил на нет, то вспыхивал с новой страстной силой. Борис Пастернак был женат, Марина была замужем. Известно, что Цветаева хотела назвать в честь Пастернака своего сына, который родился в 1925 году. Но она, как сама писала, не посмела ввести свою любовь семью; мальчик был назван Георгием по желанию Сергея Эфрона, мужа Марины. Супруга Пастернака, Евгения Владимировна, безусловно, ревновала мужа к Цветаевой. Но обеих женщин ждало событие, которое примирило их в этой щепетильной ситуации: в 1930 году Пастернак ушел от жены к красавице Зинаиде Нейгауз.
«Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья».
Из письма Цветаевой Б.Пастернаку.
Уязвленная Марина тогда говорила одной из своих приятельниц, что, если бы им с Пастернаком удалось встретиться, то у Зинаиды Николаевны не было бы шансов. Но, скорее всего, это была лишь ее иллюзия. Борис Леонидович очень ценил комфорт, и новая супруга была не только очень красивой, но и домовитой, она окружила мужа заботой, делала все для того, чтобы ничто не мешало ему творить. Своим огромным успехом в те годы Борис во многом обязан жене.
За гранью нищеты
Марина Цветаева с дочерью Ариадной./ Фото: myshared.ru
Марина же, как многие талантливые люди, была неприспособленной к быту, она маялась от неустройства и никак не могла выкарабкаться из бедности, которая преследовала ее все годы нахождения в иммиграции. В 1930-е годы по воспоминаниям Цветаевой, ее семья жила за гранью нищеты, так как супруг поэтессы не мог работать по причине болезни, и Марине со старшей дочерью Ариадной приходилось тащить быт на своих плечах. Поэтесса зарабатывала на жизнь своими творениями и переводами, а дочь шила шляпки.
«Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно… Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой»
Из письма Б.Пастернака Цветаевой.
Все это время Цветаева отчаянно мечтала встретиться со своим «братом в пятом времени года, шестом чувстве и четвертом измерении». Пестернак же в это время жил в достатке и даже богатстве, он был обласкан властью и купался во всеобщем почитании и обожании. В его жизни уже не было места для Марины, он был страстно увлечен новой супругой и семьей, и при этом, не забывал поддерживать оставленную первую жену и их сына. И все же, свидание Марины Цветаевой и Бориса Пастернака состоялось.
Последняя «невстреча»
Письма, письма, письма…/ Фото: literature-archive.ru
В июне 1935 года в Париже, на Международном антифашистском конгрессе писателей в защиту культуры, на который Пастернак прибыл как член советской делегации литераторов. Зал рукоплескал ему стоя, а Цветаева скромно присутствовала там как рядовой зритель. Однако, эта встреча стала, по словам Марины, «невстречей». Когда два этих талантливейших человека оказались рядом, им обоим вдруг стало понятно, что говорить не о чем. Несвоевременность всегда драматична. Эта встреча Цветаевой и Пастернака была именно несвоевременной – состоявшейся не в свое время, и, по сути, никому из них уже не нужной.
«… В течении нескольких лет меня держало в постоянной счастливой приподнятости всё , что писала тогда твоя мама, звонкий, восхищающий резонанс её рвущегося вперёд, безоглядочного одухотворения. Я для Вас писал «Девятьсот пятый год» и для мамы — «Лейтенанта Шмидта» Больше в жизни это уже никогда не повторялось…».
Из письма Б.Пастернака Ариадне Эфрон.
Как бы сложились их судьбы, если бы свидание случилось раньше? Нам не дано этого знать. История не терпит сослагательных наклонений. Жизнь Цветаевой в итоге зашла в тупик, из которого она решила выйти через петлю, покончив жизнь самоубийством в августе 1941 года. Затем настало время, когда и баловень судьбы Пастернак попал к ней в немилость. В конце своей жизни он познал все те тяготы, которые сломали Марину – опалу, гонения от властей, травлю коллег, потерю друзей. Он умер в 1960 году от рака легких. Однако, два этих великих человека оставили после себя уникальное поэтические наследие, а еще – письма, наполненные любовью, жизнью и надеждой.
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух — не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Плящущим шагом прошла по земле! — Неба дочь!
С полным передником роз! — Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! — Ястребиную ночь
Бог не пошлёт на мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари — и ответной улыбки прорез…
— Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
М.Цветаева
Немногие сегодня помнит про гениального художника Леонида Пастернака, оставшегося в тени всемирно известного сына. А его судьба и творчество очень интересны.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Новой героиней нашей еженедельной рубрики «Без глянца» стала поэтесса Марина Цветаева. Рассказываем необычные факты о ней!
Вышла замуж, потому что верила в судьбу
Как-то Марина Цветаева заявила, что выйдет замуж за того, кто угадает ее любимый камень. Так, во время поездки в Крым она познакомилась с Сергеем Эфроном. В тот же день он подарил ей сердоликовую бусину. Через год они поженились.
Изменяла мужу
За 29 лет брака Цветаева, по словам современников, сделала жизнь Сергея Эфрона просто невыносимой – постоянные скандалы, измены и даже обещания уйти из семьи. У Марины было много любовников. А некоторые уверены, что сын Цветаевой Георгий вообще не от мужа. Но Эфрон эту информацию отрицал и был предан ей до самого конца.
Был роман с женщиной
В 1914 году поэтесса познакомилась с Софьей Парнок (русская поэтесса и переводчица), впоследствии у них начался роман. Говорят, Цветаева даже хотела уйти из семьи ради нее. Муж поэтессы собирался вызвать Парнок на дуэль. К слову, одно из самых известных стихотворений Цветаевой «Под лаской плюшевого пледа…» посвящено именно Софье.
Мужские имена
Марина считала, что мужские имена с окончанием на «й» отнимают у мужчин мужественность. Несмотря на это, мужа Цветаевой звали Сергей, а сына – Георгий.
Не любила детей
Отношение Цветаевой к детям (даже своим) было, мягко говоря, сомнительным. Однажды в юности ее пригласили на званый ужин. У хозяев дома росла маленькая девочка. Говорят, ее любимым занятием было ползать под столом и менять туфли гостей. К концу вечера оказалось, что правильная пара осталась только у Марины. Сама поэтесса об этом случае говорила так: «Когда она подползла ко мне в первый раз, я уколола ее булавкой в ногу. Она не сказала ни слова и только посмотрела на меня, а я – на нее, и она поняла, что я могу уколоть еще раз. Больше она не трогала моих туфель».
Отдала двух дочерей в приют
В 1919 году Цветаева приняла решение отдать своих дочерей (семилетнюю Ариадну и двухлетнюю Ирину) в приют, потому что решила, что им там будет лучше. Они жили очень бедно, и денег не хватало даже на еду. Причем Цветаева сдала их не сама, а через знакомых, и сказала, что эти дети – сироты. Через некоторое время Цветаевой написали из приюта с просьбой забрать детей, сказали, что Ирина совсем слабенькая и постоянно плачет. После этого поэтесса писала в дневниках: «Ирина при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность». Спустя пару месяцев младшая дочь умерла. На похоронах Цветаева не появилась.
Исключили из гимназии
В четвертом классе ее исключили из гимназии за дерзость и свободу мысли.
Веревка
Писатель Борис Пастернак помогал Марине упаковывать вещи для эвакуации. Когда он принес веревку, чтобы перевязать чемоданы, в шутку сказал: «Веревка все выдержит, хоть вешайся». На этой веревке Цветаева в 1941 году повесилась.
Не носила очки
У Цветаевой было очень плохое зрение, до 16 лет она носила очки с толстыми линзами, но потом взбунтовалась и навсегда от них отказалась. Все, что она видела, было размыто, но этот факт мало волновал поэтессу. По ее словам, она предпочитала достраивать картинку в своем воображении.
Не красилась
Цветаева никогда не красилась, потому что считала, что «всякий дурак подумает, что это для него накрасилась».
Ещё о литературе и госбезопасности здесь и здесь
«Цветаева повесилась из-за предложения НКВД стучать»
Воспоминания разведчика
Советский разведчик Кирилл Хенкин в своих мемуарах пишет о причинах самоубийства поэтессы Марины Цветаевой. ©
Ещё о Цветаевой и Пастернаке
Цветаева. Худ. Виктор Степашкин, 2006
Сначала ей отказали в помощи вельможные советские писатели Асеев и Фадеев. Но окончательно усугубило ситуацию предложение сотрудника НКВД в Елабуге «помогать органам».
Кирилл Хенкин в раннем детстве, в 1919 году, был увезён родителями из России во Францию. В Париже он подружился с мужем поэтессы Марины Цветаевой, сотрудником НКВД Сергеем Эфроном. Последний направил его в 1937 году воевать в революционную Испанию, где Хенкин стал сотрудником ИНО НКВД. В начале 1941 года он возвращается в СССР, где зачисляется в отряд диверсантов НКВД. Его лучшими друзьями становятся знаменитые советские разведчики Вилли Фишер и Рудольф Абель. После войны — сотрудник Иновещания Московского радио. В середине 1960-х близко сходится с академиком Сахаровым и становится фактически его агентом по связям с зарубежной общественностью. В 1973 году Хенкин эмигрирует на Запад. Он пишет, что в 1970-е КГБ открыл еврейскую эмиграцию с одной целью — насытить Запад своими агентами взамен ушедшей в 1960-е «старой школы», завербованной НКВД в 1920-30-е. Хенкин умер в Мнюнхене в 2008 году в возрасте 92 лет.
Кирилл Хенкин написал книгу «Охотник вверх ногами» (в России вышла в 1991 году), в которой в основном рассказывается о советских разведчиках на Западе (в частности, о миссии его друга Вилли Фишера в США). Хенкин также упоминает в книге версию причины самоубийства Марины Цветаевой, с семьё которой он был хорошо знаком ещё по Франции.
«В ту же зиму 1941/1942 года я узнал, что в Елабуге, куда она эвакуировалась с сыном Муром, повесилась Марина Ивановна Цветаева.
Повесилась… Дочь её, Ариадна (Аля), с которой мы в детстве дружили, уже мыкалась в то время по лагерям и тюрьмам. Муж, Сергей Яковлевич Эфрон, направивший когда-то мою судьбу по извилистому руслу, которое привело меня в ученики к Вилли Фишеру, был уже расстрелян.
Кирилл Хенкин — крайний справа, в тёмных очках. Начало 1970-х
О жизни Цветаевой пишет Ивинская, многолетняя подруга Бориса Пастернака: «Ужасающий, пожирающий все время и силы быт, постоянная болезненность и неустроенность мужа. Причём, отношения её с эмиграцией все ухудшались».
Верно. Ухудшались. Многолетнее сотрудничество Сергея Яковлевича сГПУ мало для кого было тайной. Знала ли Марина? Совсем не знать не могла, но как-то себе это объясняла, чтобы не тревожить совесть и не нарушать ростановское видение себя и мужа: бескорыстие, рыцарство, чувство чести.
Все в ней замечали «…неумение и нежелание бороться за свое благополучие». Скажу даже, что бытовым неустройством Марина Ивановна упивалась. Неуют и грязь в доме всегда были ошеломляющие. При таком неистовом равнодушии к низменным житейским благам особенную ценность приобретают блага моральные, душевный комфорт. Чувство правоты и красота позы.
…Наша последняя встреча. Москва. Начало июня 1941 года, канун войны. Где-то около Чистых прудов. Не повернуться в странной треугольной комнатёнке — окна без занавесок, слепящий солнечный свет, страшный цветаевский беспорядок. Самого разговора не помню. Но хорошо помню его тональность. Непонятные мне взрывы раздражения у сына Мура. Не только на мать, но и на уже исчезнувшего, расстрелянного (хотя этого еще не знали) отца, на арестованную Алю. Невысказанный упрёк. Я тогда решил: злоба на тех, кто привёз его в эту проклятую страну. Так оно, вообще говоря, и было. Но было и другое.
Я лучше понял настроение Мура, подружившись несколько лет спустя с одним его сверстником и соседом Эфронов по даче в Болшево. Там, после бегства из Франции, поселили рядом две русские эмигрантские семьи, участвовавшие в убийстве Игнация Порецкого (Рейса; партийная кличка — Людвиг).
— Удивительно, — сказал мне мой друг, — что их всех не пересажали раньше. Они только и делали, что с утра до ночи грызлись между собой.
Мур не мог простить, что ради этой грязной возни погубили его жизнь. Хотя шпионаж был, возможно, следствием, вторичным явлением. Средством вернуть Марину в Россию.
В книге «В плену времени» Ивинская пишет о встрече в 1935 году в Париже двух великих русских поэтов. «Семья её (Цветаевой), — пишет Ивинская, — была тогда на перепутье — ехать на родину — не ехать? Вот как отозвался на это сам Пастернак: «Цветаева спрашивала, что я думаю по этому поводу. У меня на этот счёт не было определенного мнения. Я не знал, что ей посоветовать».
«А ведь Пастернак, — добавляет Ивинская, — в обстановке массовых репрессий, последовавших за убийством Кирова, мот бы посоветовать Марине что-то более ясное и определённое».
Представим себе, однако, на мгновение, что Пастернак говорит Марине правду о том, что происходит в России, о миллионах репрессированных, об удушающей атмосфере, о невозможности для неё печататься. Представим себе! И Париж гудит: «Пастернак отсоветовал Цветаевой ехать в Россию!» По возвращении у Пастернака могли быть неприятности. А героем Пастернак никогда не был.
Не ради Сергея Яковлевича, человека по-своему талантливого, но оставшегося до конца дней лишь «мужем Марины Цветаевой», возвращалась семья в Москву. Возвращалась ради встречи Марины Ивановны с русским читателем. Этой встречи семья добивалась любой ценой. Цена оказалась высокой. Сначала, шпионя, вербуя, убивая, платил Сергей. И наконец доплатил головой. Шестнадцатью годами лагерей и ссылок заплатила дочь Ариадна. Жизнью заплатили Марина и Мур.
День, когда Пастернак ничего не нашёл сказать Марине «ясного и определённого», предопределил все остальное. Правда, ещё был момент в начале войны: Марина почему-то решила, что Пастернак пустит её пожить к себе на дачу в Переделкино, даст ей там передохнуть от бездомности и нищеты. Но Борису Леонидовичу это было почему-то не с руки. И Марина Ивановна уехала с сыном в эвакуацию в Елабугу. На гибель.
О конце Марины Цветаевой говорят глухо. В воскресенье 31 августа, спустя десять дней после приезда её из Москвы, хозяйка дома, Анастасия Ивановна Бредельщикова, нашла Марину Ивановну Цветаеву висящей на толстом гвозде в сенях с левой стороны входа. Она так и не сняла перед смертью фартука с большим карманом, в котором хлопотала по хозяйству в это утро, отправляя Мура на расчистку площадки под аэродром.
После смерти Марины Цветаевой оставались привезённые ею из Москвы продукты и 400 рублей. Хозяйка дома говорила: «Могла бы ещё продержаться… Успела бы, когда всё съели». Могла, конечно. Сколько людей в России выдержали, потому что ждали пайку или банного дня.
А.Крученых (сидит слева), Георгий Эфрон (Мур), Марина Цветаева (слева), Л.Либединская Кусково, лето 1941 года
Узнав, что перед самоубийством Марина Цветаева ездила в Чистополь к поэту Асееву и писателю Фадееву, Пастернак позже ворчал: «Почему они ей не дали денег? Ведь я бы им потом вернул».
Но я еще тогда узнал, что не за деньгами ездила Марина Ивановна в Чистополь, а за сочувствием и помощью. Историю эту я слышал от Маклярского (также сотрудника ИНО НКВД и друга Хенкина — БТ). Мне её глухо подтвердила через несколько лет Аля. Но быстро перестала об этом говорить.
Сразу по приезде Марины Ивановны в Елабугу, вызвал её к себе местный уполномоченный НКВД и предложил «помогать». Провинциальный чекист рассудил, вероятно, так: женщина приехала из Парижа — значит в Елабуге ей плохо. Раз плохо, к ней будут льнуть недовольные. Начнутся разговоры, которые позволят всегда «выявить врагов», то есть состряпать дело. А может быть, пришло в Елабугу «дело» семьи Эфрон с указанием на увязанность её с «органами».
Рассказывая мне об этом, Миша Маклярский честил хама чекиста из Елабуги, не сумевшего деликатно подойти, изящно завербовать, и следил зорко за моей реакцией.
Ей предложили доносительство.
(В дневнике Мура написано, что 20 августа Цветаева была в Елабужском горсовете – искала работу. Ей предложили место переводчицы с немецкого в НКВД)
Она ждала, что Асеев и Фадеев вместе с ней возмутятся, оградят от гнусных предложений. Это от чего же оградить? Чем возмущаться? Осень 1941! Сталин правит страной! Да сотрудничество с органами, если хотите знать, величайшая честь! Вам, гражданочка, если уж на то пошло, выразили доверие!
И потому, боясь за себя, боясь, что, сославшись на них, Марина их погубит, Асеев с Фадеевым сказали самое невинное, что могли в таких обстоятельствах сказать люди их положения. А именно: что каждый сам должен решать — сотрудничать ему или не сотрудничать с «органами», что это дело совести и гражданской сознательности, дело политической зрелости и патриотизма. Совет не лучше и не хуже того, что дал ей когда-то Пастернак. Борис Леонидович, вероятно, вообще сделал бы вид, что не понял, о чём она говорит, пролепетал бы что-нибудь невнятное. Как в знаменитом телефонном разговоре со Сталиным о Мандельштаме.
«Ах, почему они ей не дали денег?» В самом деле — почему? В Елабугу Марина вернулась оцепеневшая от отчаяния. Не знаю, что сказал ей тогда сын Мур.
(Знала ли Марина, что когда друзья Сергея Эфрона убивали Игнация Порецкого, то по чистой случайности не отравили цианистым калием его жену и маленького ребёнка? Не была ли она все эти годы с палачами?)
Тяжко было жить, а стало совсем невмоготу. И вместо встречи с русским читателем — единственный выход: гвоздь в сенях и обрывок веревки. Письмо её прощальное изъято властями бесследно.
_______
Почитать по теме: Интервью с Кириллом Хенкиным на «Радио Свобода» в 2002 году
© «Толкователь», 5 октября 2016