Кто написал сценарий соляриса

Theatrical release poster
Солярис
Solaris
Solyaris ussr poster.jpg

Theatrical release poster

Directed by Andrei Tarkovsky
Screenplay by
  • Friedrich Gorenstein
  • Andrei Tarkovsky[1][2]
Based on Solaris
by Stanisław Lem
Produced by Vyacheslav Tarasov
Starring
  • Donatas Banionis
  • Natalya Bondarchuk
  • Jüri Järvet
  • Vladislav Dvorzhetsky
  • Nikolai Grinko
  • Anatoly Solonitsyn
Cinematography Vadim Yusov
Edited by Lyudmila Feiginova
Music by Eduard Artemyev

Production
company

Mosfilm

Release dates

  • February 5, 1972 (Moscow)
  • May 13, 1972 (Cannes)

Running time

166 minutes[3]
Country Soviet Union
Languages
  • Russian
  • German
Budget 1,000,000 Rbls[4] (about US$829,000 in 1972)

Solaris (Russian: Солярис, tr. Solyaris) is a 1972 Soviet science fiction drama film[5] based on Stanisław Lem’s 1961 novel of the same title. The film was co-written and directed by Andrei Tarkovsky, and stars Donatas Banionis and Natalya Bondarchuk. The electronic music score was performed by Eduard Artemyev and features a composition by J.S. Bach as its main theme. The plot centers on a space station orbiting the fictional planet Solaris, where a scientific mission has stalled because the skeleton crew of three scientists have fallen into emotional crises. Psychologist Kris Kelvin (Banionis) travels to the station to evaluate the situation, only to encounter the same mysterious phenomena as the others.

Solaris won the Grand Prix Spécial du Jury at the 1972 Cannes Film Festival and was nominated for the Palme d’Or.[6] It received critical acclaim, and is often cited as one of the greatest science fiction films in the history of cinema.[7][8] The film was Tarkovsky’s attempt to bring greater emotional depth to science fiction films; he viewed most Western works in the genre, including 2001: A Space Odyssey (1968), as shallow due to their focus on technological invention.[9] Some of the ideas Tarkovsky expresses in this film are further developed in his film Stalker (1979).[10]

Plot[edit]

Psychologist Kris Kelvin is being sent on an interstellar journey to evaluate whether a decades-old space station, positioned over the oceanic planet Solaris, should continue to study it. He spends his last day on Earth with his elderly father and retired pilot Burton. Years earlier Burton had been part of an exploratory team at Solaris but was recalled when he described strange happenings, including seeing a four-meter-tall child on the surface of the water on the planet. These were dismissed as hallucinations by a panel of scientists and military, but now that the remaining crew members are making similarly strange reports, Kris’ skills are needed.

Upon his arrival at Solaris Station,[11][12] a scientific research station, none of the three remaining scientists greet Kelvin, and he finds the space station in strange disarray. He soon learns that his friend among the scientists, Dr. Gibarian, has killed himself. The two surviving crewmen—Snaut and Sartorius—are erratic. Kelvin also catches fleeting glimpses of others aboard the station who were not part of the original crew. He also finds that Gibarian left him a rambling, cryptic farewell video message, warning him about the strange things happening at the station.

After a fitful sleep, Kelvin is shocked to find Hari, his wife who died ten years earlier, sitting in his sleeping quarters. She is unaware of how she got there. Terrified by her presence, Kelvin launches the replica of his wife into outer space. Snaut explains that the «visitors» or «guests» began appearing after the scientists conducted radiation experiments, directing X-rays at the swirling surface of the planet, in a desperate attempt to understand its nature.

That evening, Hari reappears in Kelvin’s quarters. This time he calmly accepts her and they fall asleep together in an embrace. Hari panics when Kelvin briefly leaves her alone in the room, and injures herself attempting to escape. But before Kelvin can give first aid, her injuries spontaneously heal before his eyes. Sartorius and Snaut explain to Kelvin that Solaris created Hari from his memories of her. The Hari present among them, though not human, thinks and feels as though she were. Sartorius theorizes that the visitors, also called «guests», are composed of «neutrino systems» rather than atoms, but that it might still be possible to destroy them through use of a device known as «the annihilator». Later, Snaut proposes beaming Kelvin’s brainwave patterns at Solaris in hopes that it will understand them and stop the disturbing apparitions.

In time, Hari becomes more human and independent and is able to exist away from Kelvin’s presence without panic. She learns from Sartorius that the original Hari had committed suicide ten years earlier. Sartorius, Snaut, Kelvin and Hari gather together for a birthday party, which evolves into a philosophical argument, during which Sartorius reminds Hari that she is not real. Distressed, Hari kills herself again by drinking liquid oxygen, only to painfully resurrect after a few minutes. On the surface of Solaris, the ocean begins to swirl faster into a funnel.

Kelvin falls ill and goes to sleep. He dreams of his mother as a young woman, washing away dirt or scabs from his arm. When he awakens, Hari is gone; Snaut reads her farewell note, in which she explains how she petitioned the two scientists to destroy her. Snaut then tells Kelvin that since they have broadcast Kelvin’s brainwaves into Solaris, the visitors have stopped appearing and islands have started forming on the planet’s surface. Kelvin debates whether to return to Earth or remain on the station.

Kelvin appears to be at the family home seen at the beginning of the film. He sinks to his knees and embraces his father. The camera slowly cranes away to reveal that they are on an island in the Solaris ocean.

Cast[edit]

  • Donatas Banionis as Kris Kelvin (voiced by Vladimir Zamansky)
    • Raimundas Banionis as young Kelvin
  • Natalya Bondarchuk as Hari
  • Jüri Järvet as Dr. Snaut (voiced by Vladimir Tatosov)
  • Vladislav Dvorzhetsky as Henri Burton
  • Nikolai Grinko as Kelvin’s Father
  • Olga Barnet as Kelvin’s Mother[13]
  • Anatoly Solonitsyn as Dr. Sartorius
  • Sos Sargsyan as Dr. Gibarian
  • Aleksandr Misharin as Commissioner Shanahan
  • Bagrat Oganesyan as Professor Tarkhe
  • Tamara Ogorodnikova as Anna, Kelvin’s Aunt
  • Tatyana Malykh as Kelvin’s Niece
  • Vitalik Kerdimun as Berton’s Son
  • Yulian Semyonov as Conference Chairman
  • Olga Kizilova as Dr. Gibarian’s guest
  • Georgiy Teykh as Professor Messenger

Production[edit]

Writing[edit]

In 1968 the director Andrei Tarkovsky had several motives for cinematically adapting Stanisław Lem’s science fiction novel Solaris (1961). First, he admired Lem’s work. Second, he needed work and money, because his previous film, Andrei Rublev (1966), had gone unreleased, and his screenplay A White, White Day had been rejected (in 1975 it was realised as The Mirror). A film of a novel by Lem, a popular and critically respected writer in the USSR, was a logical commercial and artistic choice.[14] Another inspiration was Tarkovsky’s desire to bring emotional depth to the science fiction genre, which he regarded as shallow due to its attention to technological invention; in a 1970 interview, he singled out Stanley Kubrick’s 1968 film 2001: A Space Odyssey as «phoney on many points» and «a lifeless schema with only pretensions to truth».[15]

Tarkovsky and Lem collaborated and remained in communication about the adaptation. With Friedrich Gorenstein, Tarkovsky co-wrote the first screenplay in the summer of 1969; two-thirds of it occurred on Earth. The Mosfilm committee disliked it, and Lem became furious over the drastic alteration of his novel. The final screenplay yielded the shooting script, which has less action on Earth and deletes Kelvin’s marriage to his second wife, Maria, from the story.[14] In the novel Lem describes science’s inadequacy in allowing humans to communicate with an alien life form, because certain forms, at least, of sentient extra-terrestrial life may operate well outside of human experience and understanding. In the movie, Tarkovsky concentrates on Kelvin’s feelings for his wife, Hari, and the impact of outer space exploration on the human condition. Dr. Gibarian’s monologue (from the novel’s sixth chapter) is the highlight of the final library scene, wherein Snaut says: «We don’t need other worlds. We need mirrors». Unlike the novel, which begins with Kelvin’s spaceflight and takes place entirely on Solaris, the film shows Kelvin’s visit to his parents’ house in the country before leaving Earth. The contrast establishes the worlds in which he lives – a vibrant Earth versus an austere, closed-in space station orbiting Solaris – demonstrating and questioning space exploration’s impact on the human psyche.[16]

The set design of Solaris features paintings by the Old Masters. The interior of the space station is decorated with full reproductions of the 1565 painting cycle of The Months (The Hunters in the Snow, The Gloomy Day, The Hay Harvest, The Harvesters, and The Return of the Herd), by Pieter Brueghel the Elder, and details of Landscape with the Fall of Icarus and The Hunters in the Snow (1565). The scene of Kelvin kneeling before his father and the father embracing him alludes to The Return of the Prodigal Son (1669) by Rembrandt. The references and allusions are Tarkovsky’s efforts to give the young art of cinema historical perspective, to evoke the viewer’s feeling that cinema is a mature art.[17]

The film references Tarkovsky’s 1966 film Andrei Rublev by having an icon by Andrei Rublev being placed in Kelvin’s room.[18] It is the second of a series of three films referencing Rublev, the last being Tarkovsky’s next film, The Mirror, which was made in 1975 and which references Andrei Rublev by having a poster of the film hung on a wall.[19]

The cast[edit]

Tarkovsky initially wanted his ex-wife, Irma Raush, to play Hari, but after meeting actress Bibi Andersson in June 1970, he decided that she was better for the role. Wishing to work with Tarkovsky, Andersson agreed to be paid in roubles. Nevertheless, Natalya Bondarchuk was ultimately cast as Hari. Tarkovsky had met her when they were students at the State Institute of Cinematography. It was she who had introduced the novel Solaris to him. Tarkovsky auditioned her in 1970, but decided she was too young for the part. He instead recommended her to director Larisa Shepitko, who cast her in You and I. Half a year later, Tarkovsky screened that film and was so pleasantly surprised by her performance that he decided to cast Bondarchuk as Hari after all.[20]

Tarkovsky cast Lithuanian actor Donatas Banionis as Kelvin, the Estonian actor Jüri Järvet as Snaut, the Russian actor Anatoly Solonitsyn as Sartorius, the Ukrainian actor Nikolai Grinko as Kelvin’s father, and Olga Barnet as Kelvin’s mother. The director had already worked with Solonitsyn, who had played Andrei Rublev, and with Grinko, who appeared in Andrei Rublev and Ivan’s Childhood (1962). Tarkovsky thought Solonitsyn and Grinko would need extra directorial assistance.[21] After filming was almost completed, Tarkovsky rated actors and performances thus: Bondarchuk, Järvet, Solonitsyn, Banionis, Dvorzhetsky, and Grinko; he also wrote in his diary that «Natalya B. has outshone everybody».[22]

Filming[edit]

In the summer of 1970 the State Committee for Cinematography (Goskino SSSR) authorized the production of Solaris, with a length of 4,000 metres (13,123 ft), equivalent to a two-hour-twenty-minute running time. The exteriors were photographed at Zvenigorod, near Moscow; the interiors were photographed at the Mosfilm studios. The scenes of space pilot Berton driving through a city were photographed in September and October 1971 at Akasaka and Iikura in Tokyo. The original plan was to film futuristic structures at the World Expo ’70, but the trip was delayed. The shooting began in March 1971 with cinematographer Vadim Yusov, who also photographed Tarkovsky’s previous films. They quarreled so much on this film that they never worked together again.[23][24] Eastman Kodak color film was used in the color scenes. Not widely available in the Soviet Union, it had to be specially procured for the production.[25] The first version of Solaris was completed in December 1971.

Solaris locale: Akasaka, Tokyo, the future city that space pilot Henri Berton traverses in his car

The Solaris ocean was created with acetone, aluminium powder, and dyes.[26] Mikhail Romadin designed the space station as lived-in, beat-up and decrepit rather than shiny, neat and futuristic. The designer and director consulted with scientist and aerospace engineer Lupichev, who lent them a 1960s-era mainframe computer for set decoration. For some of the sequences, Romadin designed a mirror room that enabled Yusov to hide within a mirrored sphere so as to be invisible in the finished film. Akira Kurosawa, who was visiting the Mosfilm studios just then, expressed admiration for the space station design.[27]

In January 1972 the State Committee for Cinematography requested editorial changes before releasing Solaris. These included a more realistic film with a clearer image of the future and deletion of allusions to God and Christianity. Tarkovsky successfully resisted such major changes, and after a few minor edits Solaris was approved for release in March 1972.[28]

Music[edit]

The soundtrack of Solaris features Johann Sebastian Bach’s chorale prelude for organ Ich ruf’ zu dir, Herr Jesu Christ, BWV 639, played by Leonid Roizman [ru], and an electronic score by Eduard Artemyev. The prelude is the central musical theme. Tarkovsky initially wanted the film to be devoid of music and asked Artemyev to orchestrate ambient sounds as the score. The latter proposed subtly introducing orchestral music. In counterpoint to classical music as Earth’s theme, is fluid electronic music as the theme for the planet Solaris. The character of Hari has her own subtheme, a cantus firmus based on Bach’s music featuring Artemyev’s music atop it; it is heard at Hari’s death and at the story’s end.[17]

Reception and legacy[edit]

Solaris premiered at the 1972 Cannes Film Festival, where it won the Grand Prix Spécial du Jury and was nominated for the Palme d’Or. In the USSR, the film premiered in the Mir film theater in Moscow on February 5, 1973. Tarkovsky did not consider the Mir cinema the best projection venue.[29] Despite the film’s narrow release in only five film theaters in the USSR,[disputed – discuss][30] the film sold 10.5 million tickets.[31] Unlike the vast majority of commercial and ideological films in the 1970s, Solaris was screened in the USSR in limited runs for 15 years without any breaks, giving it cult status.[citation needed] In the Eastern Bloc and in the West, Solaris premiered later. In the United States, a version of Solaris that was truncated by 30 minutes premiered at the Ziegfeld Theatre in New York City on October 6, 1976.[32]

Although Lem worked with Tarkovsky and Friedrich Gorenstein in developing the screenplay, Lem maintained he «never really liked Tarkovsky’s version» of his novel.[33] Tarkovsky wanted a film based on the novel but artistically independent of it, while Lem opposed any divergence of the screenplay from the novel. Lem went as far as to say that Tarkovsky made Crime and Punishment rather than Solaris, omitting epistemological and cognitive aspects of his book.[34] But Lem also said in an interview that he had only seen part of the finale, much later, after Tarkovsky’s death.[35] Tarkovsky claimed that Lem did not fully appreciate cinema and expected the film to merely illustrate the novel without creating an original cinematic piece. Tarkovsky’s film is about the inner lives of its scientists. Lem’s novel is about the conflicts of man’s condition in nature and the nature of man in the universe. For Tarkovsky, Lem’s exposition of that existential conflict was the starting point for depicting the characters’ inner lives.[36]

In the autobiographical documentary Voyage in Time (1983), Tarkovsky says he viewed Solaris as an artistic failure because it did not transcend genre as he believed his film Stalker (1979) did, due to the required technological dialogue and special effects.[37] M. Galina in the 1997 article Identifying Fears called this film «one of the biggest events in the Soviet science fiction cinema» and one of the few that do not seem anachronistic nowadays.[38]

A list of «The 100 Best Films of World Cinema» compiled by Empire magazine in 2010 ranked Tarkovsky’s Solaris at No. 68.[39] In 2002, Steven Soderbergh wrote and directed an American adaptation of Solaris, which starred George Clooney.[citation needed]

Salman Rushdie has called Solaris «a sci-fi masterpiece», adding, «This exploration of the unreliability of reality and the power of the human unconscious, this great examination of the limits of rationalism and the perverse power of even the most ill-fated love, needs to be seen as widely as possible before it’s transformed by Steven Soderbergh and James Cameron into what they ludicrously threaten will be 2001 meets Last Tango in Paris. What, sex in space with floating butter? Tarkovsky must be turning over in his grave.»[40]

Film critic Roger Ebert reviewed the 1976 release for The Chicago Sun-Times, giving the film three out of four stars and writing, «Solaris isn’t a fast-moving action picture; it’s a thoughtful, deep, sensitive movie that uses the freedom of science fiction to examine human nature. It starts slow, but once you get involved, it grows on you.’[41] He added Solaris to his «Great Movies» list in 2003, saying he had initially «balked» at its length and pacing but later came to admire Tarkovsky’s goals. «No director makes greater demands on our patience. Yet his admirers are passionate and they have reason for their feelings: Tarkovsky consciously tried to create art that was great and deep. He held to a romantic view of the individual able to transform reality through his own spiritual and philosophical strength.»[42] Ebert later compared the 2011 film Another Earth to Solaris, writing that Another Earth «is as thought-provoking, in a less profound way, as Tarkovsky’s Solaris, another film about a sort of parallel Earth».[43]

The Japanese filmmaker Akira Kurosawa cited Solaris as one of his favorite films.[44][45]

In an example of life imitating art, Natalya Bondarchuk (Hari) revealed in a 2010 interview that she fell in love with Tarkovsky during the filming of Solaris and, after their relationship ended, became suicidal. She claims that her decision was partly influenced by her role.[46]

Adam Curtis’s 2015 documentary film Bitter Lake includes scenes from this film. The metaphor is that just as the planet influences the cosmonauts who try to influence the planet, there have been cross-influences among Afghanistan and its Soviet, American and British invaders.[citation needed]

The influence of Tarkovsky’s Solaris on Christopher Nolan’s Inception was noted.[47][48]

Roger Ebert and other critics noted Solaris‘s influence on the 1997 film Event Horizon.[49][50]

The film was selected for screening as part of the Cannes Classics section at the 2016 Cannes Film Festival.[51]

The film also has a «Certified Fresh» rating of 92% on Rotten Tomatoes based on 64 reviews with an average rating of 8.5 out of 10, with the consensus reading: «Solaris is a haunting, meditative film that uses sci-fi to raise complex questions about humanity and existence.»[52] It also has a score of 90 out of 100 on Metacritic, based on 8 critics, indicating «universal acclaim».[53] In 2018 the film ranked 57th on the BBC’s list of the 100 greatest foreign-language films, as voted on by 209 film critics from 43 countries.[54]

Home media[edit]

Solaris was released on LaserDisc in Japan in 1986.[55]

On May 24, 2011, The Criterion Collection released Solaris on Blu-ray Disc.[9][56] The most noticeable difference from the previous 2002 Criterion DVD release[57] was that the blue and white tinted monochrome scenes from the film were restored.[58]

See also[edit]

  • List of films featuring space stations
  • Cinema of the Soviet Union
  • Ocean world

References[edit]

  1. ^ Lopate, Phillip. «Solaris: Inner Space». Criterion. Retrieved March 17, 2013.
  2. ^ Le Cain, Maximilian. «Andrei Tarkovsky». Senses of Cinema. Retrieved March 17, 2013.
  3. ^ «SOLARIS (A)». British Board of Film Classification. April 16, 1973. Retrieved March 21, 2016.
  4. ^ Staff. «Solaris (1972)». Internet Movie Database. Retrieved October 27, 2013.
  5. ^ Floyd, Emily (September 7, 2016). «Science Fiction & Spirituality Film Series — Solaris (1972)». mavcor.yale.edu. Retrieved June 27, 2022.
  6. ^ «Festival de Cannes: Solaris». festival-cannes.com. Retrieved April 14, 2009.
  7. ^ «Blade Runner tops scientist poll». BBC News. August 26, 2004. Archived from the original on May 22, 2012. Retrieved July 3, 2012.
  8. ^ «Top 10 sci-fi films». The Guardian. London. Archived from the original on June 20, 2012. Retrieved July 3, 2012.
  9. ^ a b Lopate, Phillip. «Solaris». The Criterion Collection. Retrieved December 14, 2007.
  10. ^ Solovyeva, O. N.; Oboturov A. B. (2002). «Genesis and a human in the work of Andrei Tarkovsky» (in Russian). Vologda State Pedagogical University. Retrieved May 7, 2010.
  11. ^ Lem, Stanislaw (1961). Solaris (ebook – 2011 English translation). Solaris Bill Johnston (translator). Premier Digital. ISBN 9781937624668. Retrieved July 28, 2013.
  12. ^ Lem, Stanislaw; Tarkovsky, Andrei (1972). «Solaris – 1972 (film script – English subtitle times => «00:31:52,985» + «00:44:05,350″ – [zipped SRT-file])». Solaris (1972 film). Retrieved July 28, 2013.
  13. ^ «МХТ им. А. П. Чехова: Ольга Барнет». mxat.ru. Retrieved January 12, 2021.
  14. ^ a b Tarkovsky, Andrei; edited by William Powell (1999). Collected Screenplays. London: Faber & Faber.
  15. ^ Marshall, Colin. «Andrei Tarkovsky Calls Kubrick’s 2001: A Space Odyssey a ‘Phony’ Film ‘With Only Pretensions to Truth’«. Open Culture. Retrieved December 21, 2018.
  16. ^ Lem, Stanisław (November 2002). Solaris. Harvest Books. ISBN 978-0-15-602760-1.
  17. ^ a b Artemyev, Eduard. Eduard Artemyev Interview (DVD). Criterion Collection.
  18. ^ Jones, Jonathan (February 12, 2005). «Out of this world». The Guardian. Retrieved August 18, 2014.
  19. ^ Cairns, David (July 16, 2011). «Mirror». Electric Sheep. Retrieved August 18, 2014.
  20. ^ Bondarchuk, Natalya. Natalya Bondarchuk Interview (DVD). Criterion Collection.
  21. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 5–6 (June 13, June 15 & July 11, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  22. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 44–45 (December 4, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  23. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 38–39 (July 12 & August 10, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  24. ^ Yuji, Kikutake. «Solaris locations in Akasaka and Iikura, Tokyo». Archived from the original on December 10, 2007. Retrieved January 15, 2008.
  25. ^ Misek, Richard (2007). «‘Last of the Kodak’: Andrei Tarkovsky’s Struggle With Colour». In Everett, Wendy (ed.). Questions of Colour in Cinema: From Paintbrush to Pixel. New Studies in European Cinema. Peter Lang. pp. 161–168. ISBN 978-3-03911-353-8.
  26. ^ Yusov, Vadim. Vadim Yusov Interview (DVD). Criterion Collection.
  27. ^ Romadin, Mikhail. Mikhail Romadin Interview (DVD). Criterion Collection.
  28. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 49–55 (January 12 & March 31, 1972). ISBN 81-7046-083-2.
  29. ^ Tarkovsky, Andrei; translated by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 67–70 (January 29, 1973). ISBN 81-7046-083-2.
  30. ^ Trondsen, Trond. «The Movie Posters: Solaris». Retrieved September 3, 2018.[better source needed]
  31. ^ Segida, Miroslava; Sergei Zemlianukhin (1996). Domashniaia sinemateka: Otechestvennoe kino 1918–1996 (in Russian). Dubl-D.
  32. ^ Eder, Richard (October 7, 1976). «Movie Review: Solaris (1972)». The New York Times.
  33. ^ Lem, Stanisław. «Solaris». Archived from the original on December 7, 2018. Retrieved January 14, 2008.
  34. ^ S.Beres’. Rozmowy ze Stanislawem Lemem, Krakow, WL, 1987, s.133–135.
  35. ^ Andrej Tarkovskij: Klassiker – Классик – Classic – Classico: Beiträge zum internationalen Tarkovskij-Symposium an der Universität Potsdam; Band 1, 2016, ISBN 3869563516, p. 60.
  36. ^ Illg, Jerzy; Leonard Neuger (1987). «Z Andriejem Tarkowskim rozmawiają Jerzy Illg, Leonard Neuger (The Illg_Neuger Tarkovsky Interview (1985))». Res Publica. Warsaw. 1: 137–160. Archived from the original on January 16, 2008. Retrieved January 16, 2008.
  37. ^ Tarkovsky, Andrei. Voyage in Time (DVD). Facets.
  38. ^ Galina, M. S. (1997). «Strangers among us. Identifying fears» (PDF). Social Sciences and Modernity (in Russian). ecsocman.edu.ru. p. 160. Retrieved May 7, 2010.[dead link]
  39. ^ «The 100 Best Films of World Cinema». Empire.
  40. ^ Rushdie, Salman. Step Across This Line: Collected Nonfiction 1992–2002. New York: Random House, 2002, p. 335.
  41. ^ «Solaris movie review & film summary (1976) | Roger Ebert».
  42. ^ «Solaris movie review & film summary (1972) | Roger Ebert».
  43. ^ Ebert, Roger (July 27, 2011). «Another Earth (PG-13)». Chicago Sun-Times. Retrieved February 11, 2012.
  44. ^ Lee Thomas-Mason (January 12, 2021). «From Stanley Kubrick to Martin Scorsese: Akira Kurosawa once named his top 100 favourite films of all time». Far Out. Far Out Magazine. Retrieved June 10, 2021.
  45. ^ «Akira Kurosawa’s Top 100 Movies!». Archived from the original on 27 March 2010.
  46. ^ Pleshakova, Anastasia (March 31, 2010). «Natalya Bondarchuk: «After an affair with Tarkovsky I baptized»«. Komsomolskaya Pravda. Retrieved July 25, 2014.
  47. ^ «Inception – THE OTHER VIEW», by Kevin Bowen, Screen Comment, January 16, 2020
  48. ^ Thorsten Bothz-Bornstein «The Movie as a Thinking Machine», In:Inception and Philosophy: Ideas to Die for, 2011, ISBN 0812697332, p.205
  49. ^ «Event Horizon», film review by Roger Ebert
  50. ^ «Event Horizon», film review by Jonathan Rosenbaum
  51. ^ «Cannes Classics 2016». Cannes Film Festival. April 20, 2016. Archived from the original on February 10, 2017. Retrieved April 21, 2016.
  52. ^ Solaris at Rotten Tomatoes
  53. ^ «Solaris (1972)». Metacritic.
  54. ^ «The 100 Greatest Foreign Language Films». British Broadcasting Corporation. October 29, 2018. Retrieved January 10, 2021.
  55. ^ «14 Posters: Andrei Tarkovsky’s Solaris (1972) — Dinca». August 4, 2010.
  56. ^ «Solaris Blu-ray».
  57. ^ «Solaris DVD – FAQ».
  58. ^ Gallagher, Ryan (February 13, 2011). «Criterion Announces New Solaris DVD & Blu-ray For May 2011, Selling Current Stock At 65% Off».

External links[edit]

  • Solaris at IMDb
  • Solaris at AllMovie
  • Solaris at the TCM Movie Database
  • Solaris at Rotten Tomatoes
  • Video – Solaris — Russian Trailer (1:20) on YouTube.
  • Video — Solaris — International Trailer (3:19) on YouTube
  • Video – Solaris (divided into two parts) – Mosfilm site [Eng subs/click «cc»].
  • Solaris: Inner Space an essay by Phillip Lopate at the Criterion Collection
  • Lem Vs. Tarkovsky: The Fight Over ‘Solaris’ from Culture.pl
Солярис
Solaris
Solyaris ussr poster.jpg

Theatrical release poster

Directed by Andrei Tarkovsky
Screenplay by
  • Friedrich Gorenstein
  • Andrei Tarkovsky[1][2]
Based on Solaris
by Stanisław Lem
Produced by Vyacheslav Tarasov
Starring
  • Donatas Banionis
  • Natalya Bondarchuk
  • Jüri Järvet
  • Vladislav Dvorzhetsky
  • Nikolai Grinko
  • Anatoly Solonitsyn
Cinematography Vadim Yusov
Edited by Lyudmila Feiginova
Music by Eduard Artemyev

Production
company

Mosfilm

Release dates

  • February 5, 1972 (Moscow)
  • May 13, 1972 (Cannes)

Running time

166 minutes[3]
Country Soviet Union
Languages
  • Russian
  • German
Budget 1,000,000 Rbls[4] (about US$829,000 in 1972)

Solaris (Russian: Солярис, tr. Solyaris) is a 1972 Soviet science fiction drama film[5] based on Stanisław Lem’s 1961 novel of the same title. The film was co-written and directed by Andrei Tarkovsky, and stars Donatas Banionis and Natalya Bondarchuk. The electronic music score was performed by Eduard Artemyev and features a composition by J.S. Bach as its main theme. The plot centers on a space station orbiting the fictional planet Solaris, where a scientific mission has stalled because the skeleton crew of three scientists have fallen into emotional crises. Psychologist Kris Kelvin (Banionis) travels to the station to evaluate the situation, only to encounter the same mysterious phenomena as the others.

Solaris won the Grand Prix Spécial du Jury at the 1972 Cannes Film Festival and was nominated for the Palme d’Or.[6] It received critical acclaim, and is often cited as one of the greatest science fiction films in the history of cinema.[7][8] The film was Tarkovsky’s attempt to bring greater emotional depth to science fiction films; he viewed most Western works in the genre, including 2001: A Space Odyssey (1968), as shallow due to their focus on technological invention.[9] Some of the ideas Tarkovsky expresses in this film are further developed in his film Stalker (1979).[10]

Plot[edit]

Psychologist Kris Kelvin is being sent on an interstellar journey to evaluate whether a decades-old space station, positioned over the oceanic planet Solaris, should continue to study it. He spends his last day on Earth with his elderly father and retired pilot Burton. Years earlier Burton had been part of an exploratory team at Solaris but was recalled when he described strange happenings, including seeing a four-meter-tall child on the surface of the water on the planet. These were dismissed as hallucinations by a panel of scientists and military, but now that the remaining crew members are making similarly strange reports, Kris’ skills are needed.

Upon his arrival at Solaris Station,[11][12] a scientific research station, none of the three remaining scientists greet Kelvin, and he finds the space station in strange disarray. He soon learns that his friend among the scientists, Dr. Gibarian, has killed himself. The two surviving crewmen—Snaut and Sartorius—are erratic. Kelvin also catches fleeting glimpses of others aboard the station who were not part of the original crew. He also finds that Gibarian left him a rambling, cryptic farewell video message, warning him about the strange things happening at the station.

After a fitful sleep, Kelvin is shocked to find Hari, his wife who died ten years earlier, sitting in his sleeping quarters. She is unaware of how she got there. Terrified by her presence, Kelvin launches the replica of his wife into outer space. Snaut explains that the «visitors» or «guests» began appearing after the scientists conducted radiation experiments, directing X-rays at the swirling surface of the planet, in a desperate attempt to understand its nature.

That evening, Hari reappears in Kelvin’s quarters. This time he calmly accepts her and they fall asleep together in an embrace. Hari panics when Kelvin briefly leaves her alone in the room, and injures herself attempting to escape. But before Kelvin can give first aid, her injuries spontaneously heal before his eyes. Sartorius and Snaut explain to Kelvin that Solaris created Hari from his memories of her. The Hari present among them, though not human, thinks and feels as though she were. Sartorius theorizes that the visitors, also called «guests», are composed of «neutrino systems» rather than atoms, but that it might still be possible to destroy them through use of a device known as «the annihilator». Later, Snaut proposes beaming Kelvin’s brainwave patterns at Solaris in hopes that it will understand them and stop the disturbing apparitions.

In time, Hari becomes more human and independent and is able to exist away from Kelvin’s presence without panic. She learns from Sartorius that the original Hari had committed suicide ten years earlier. Sartorius, Snaut, Kelvin and Hari gather together for a birthday party, which evolves into a philosophical argument, during which Sartorius reminds Hari that she is not real. Distressed, Hari kills herself again by drinking liquid oxygen, only to painfully resurrect after a few minutes. On the surface of Solaris, the ocean begins to swirl faster into a funnel.

Kelvin falls ill and goes to sleep. He dreams of his mother as a young woman, washing away dirt or scabs from his arm. When he awakens, Hari is gone; Snaut reads her farewell note, in which she explains how she petitioned the two scientists to destroy her. Snaut then tells Kelvin that since they have broadcast Kelvin’s brainwaves into Solaris, the visitors have stopped appearing and islands have started forming on the planet’s surface. Kelvin debates whether to return to Earth or remain on the station.

Kelvin appears to be at the family home seen at the beginning of the film. He sinks to his knees and embraces his father. The camera slowly cranes away to reveal that they are on an island in the Solaris ocean.

Cast[edit]

  • Donatas Banionis as Kris Kelvin (voiced by Vladimir Zamansky)
    • Raimundas Banionis as young Kelvin
  • Natalya Bondarchuk as Hari
  • Jüri Järvet as Dr. Snaut (voiced by Vladimir Tatosov)
  • Vladislav Dvorzhetsky as Henri Burton
  • Nikolai Grinko as Kelvin’s Father
  • Olga Barnet as Kelvin’s Mother[13]
  • Anatoly Solonitsyn as Dr. Sartorius
  • Sos Sargsyan as Dr. Gibarian
  • Aleksandr Misharin as Commissioner Shanahan
  • Bagrat Oganesyan as Professor Tarkhe
  • Tamara Ogorodnikova as Anna, Kelvin’s Aunt
  • Tatyana Malykh as Kelvin’s Niece
  • Vitalik Kerdimun as Berton’s Son
  • Yulian Semyonov as Conference Chairman
  • Olga Kizilova as Dr. Gibarian’s guest
  • Georgiy Teykh as Professor Messenger

Production[edit]

Writing[edit]

In 1968 the director Andrei Tarkovsky had several motives for cinematically adapting Stanisław Lem’s science fiction novel Solaris (1961). First, he admired Lem’s work. Second, he needed work and money, because his previous film, Andrei Rublev (1966), had gone unreleased, and his screenplay A White, White Day had been rejected (in 1975 it was realised as The Mirror). A film of a novel by Lem, a popular and critically respected writer in the USSR, was a logical commercial and artistic choice.[14] Another inspiration was Tarkovsky’s desire to bring emotional depth to the science fiction genre, which he regarded as shallow due to its attention to technological invention; in a 1970 interview, he singled out Stanley Kubrick’s 1968 film 2001: A Space Odyssey as «phoney on many points» and «a lifeless schema with only pretensions to truth».[15]

Tarkovsky and Lem collaborated and remained in communication about the adaptation. With Friedrich Gorenstein, Tarkovsky co-wrote the first screenplay in the summer of 1969; two-thirds of it occurred on Earth. The Mosfilm committee disliked it, and Lem became furious over the drastic alteration of his novel. The final screenplay yielded the shooting script, which has less action on Earth and deletes Kelvin’s marriage to his second wife, Maria, from the story.[14] In the novel Lem describes science’s inadequacy in allowing humans to communicate with an alien life form, because certain forms, at least, of sentient extra-terrestrial life may operate well outside of human experience and understanding. In the movie, Tarkovsky concentrates on Kelvin’s feelings for his wife, Hari, and the impact of outer space exploration on the human condition. Dr. Gibarian’s monologue (from the novel’s sixth chapter) is the highlight of the final library scene, wherein Snaut says: «We don’t need other worlds. We need mirrors». Unlike the novel, which begins with Kelvin’s spaceflight and takes place entirely on Solaris, the film shows Kelvin’s visit to his parents’ house in the country before leaving Earth. The contrast establishes the worlds in which he lives – a vibrant Earth versus an austere, closed-in space station orbiting Solaris – demonstrating and questioning space exploration’s impact on the human psyche.[16]

The set design of Solaris features paintings by the Old Masters. The interior of the space station is decorated with full reproductions of the 1565 painting cycle of The Months (The Hunters in the Snow, The Gloomy Day, The Hay Harvest, The Harvesters, and The Return of the Herd), by Pieter Brueghel the Elder, and details of Landscape with the Fall of Icarus and The Hunters in the Snow (1565). The scene of Kelvin kneeling before his father and the father embracing him alludes to The Return of the Prodigal Son (1669) by Rembrandt. The references and allusions are Tarkovsky’s efforts to give the young art of cinema historical perspective, to evoke the viewer’s feeling that cinema is a mature art.[17]

The film references Tarkovsky’s 1966 film Andrei Rublev by having an icon by Andrei Rublev being placed in Kelvin’s room.[18] It is the second of a series of three films referencing Rublev, the last being Tarkovsky’s next film, The Mirror, which was made in 1975 and which references Andrei Rublev by having a poster of the film hung on a wall.[19]

The cast[edit]

Tarkovsky initially wanted his ex-wife, Irma Raush, to play Hari, but after meeting actress Bibi Andersson in June 1970, he decided that she was better for the role. Wishing to work with Tarkovsky, Andersson agreed to be paid in roubles. Nevertheless, Natalya Bondarchuk was ultimately cast as Hari. Tarkovsky had met her when they were students at the State Institute of Cinematography. It was she who had introduced the novel Solaris to him. Tarkovsky auditioned her in 1970, but decided she was too young for the part. He instead recommended her to director Larisa Shepitko, who cast her in You and I. Half a year later, Tarkovsky screened that film and was so pleasantly surprised by her performance that he decided to cast Bondarchuk as Hari after all.[20]

Tarkovsky cast Lithuanian actor Donatas Banionis as Kelvin, the Estonian actor Jüri Järvet as Snaut, the Russian actor Anatoly Solonitsyn as Sartorius, the Ukrainian actor Nikolai Grinko as Kelvin’s father, and Olga Barnet as Kelvin’s mother. The director had already worked with Solonitsyn, who had played Andrei Rublev, and with Grinko, who appeared in Andrei Rublev and Ivan’s Childhood (1962). Tarkovsky thought Solonitsyn and Grinko would need extra directorial assistance.[21] After filming was almost completed, Tarkovsky rated actors and performances thus: Bondarchuk, Järvet, Solonitsyn, Banionis, Dvorzhetsky, and Grinko; he also wrote in his diary that «Natalya B. has outshone everybody».[22]

Filming[edit]

In the summer of 1970 the State Committee for Cinematography (Goskino SSSR) authorized the production of Solaris, with a length of 4,000 metres (13,123 ft), equivalent to a two-hour-twenty-minute running time. The exteriors were photographed at Zvenigorod, near Moscow; the interiors were photographed at the Mosfilm studios. The scenes of space pilot Berton driving through a city were photographed in September and October 1971 at Akasaka and Iikura in Tokyo. The original plan was to film futuristic structures at the World Expo ’70, but the trip was delayed. The shooting began in March 1971 with cinematographer Vadim Yusov, who also photographed Tarkovsky’s previous films. They quarreled so much on this film that they never worked together again.[23][24] Eastman Kodak color film was used in the color scenes. Not widely available in the Soviet Union, it had to be specially procured for the production.[25] The first version of Solaris was completed in December 1971.

Solaris locale: Akasaka, Tokyo, the future city that space pilot Henri Berton traverses in his car

The Solaris ocean was created with acetone, aluminium powder, and dyes.[26] Mikhail Romadin designed the space station as lived-in, beat-up and decrepit rather than shiny, neat and futuristic. The designer and director consulted with scientist and aerospace engineer Lupichev, who lent them a 1960s-era mainframe computer for set decoration. For some of the sequences, Romadin designed a mirror room that enabled Yusov to hide within a mirrored sphere so as to be invisible in the finished film. Akira Kurosawa, who was visiting the Mosfilm studios just then, expressed admiration for the space station design.[27]

In January 1972 the State Committee for Cinematography requested editorial changes before releasing Solaris. These included a more realistic film with a clearer image of the future and deletion of allusions to God and Christianity. Tarkovsky successfully resisted such major changes, and after a few minor edits Solaris was approved for release in March 1972.[28]

Music[edit]

The soundtrack of Solaris features Johann Sebastian Bach’s chorale prelude for organ Ich ruf’ zu dir, Herr Jesu Christ, BWV 639, played by Leonid Roizman [ru], and an electronic score by Eduard Artemyev. The prelude is the central musical theme. Tarkovsky initially wanted the film to be devoid of music and asked Artemyev to orchestrate ambient sounds as the score. The latter proposed subtly introducing orchestral music. In counterpoint to classical music as Earth’s theme, is fluid electronic music as the theme for the planet Solaris. The character of Hari has her own subtheme, a cantus firmus based on Bach’s music featuring Artemyev’s music atop it; it is heard at Hari’s death and at the story’s end.[17]

Reception and legacy[edit]

Solaris premiered at the 1972 Cannes Film Festival, where it won the Grand Prix Spécial du Jury and was nominated for the Palme d’Or. In the USSR, the film premiered in the Mir film theater in Moscow on February 5, 1973. Tarkovsky did not consider the Mir cinema the best projection venue.[29] Despite the film’s narrow release in only five film theaters in the USSR,[disputed – discuss][30] the film sold 10.5 million tickets.[31] Unlike the vast majority of commercial and ideological films in the 1970s, Solaris was screened in the USSR in limited runs for 15 years without any breaks, giving it cult status.[citation needed] In the Eastern Bloc and in the West, Solaris premiered later. In the United States, a version of Solaris that was truncated by 30 minutes premiered at the Ziegfeld Theatre in New York City on October 6, 1976.[32]

Although Lem worked with Tarkovsky and Friedrich Gorenstein in developing the screenplay, Lem maintained he «never really liked Tarkovsky’s version» of his novel.[33] Tarkovsky wanted a film based on the novel but artistically independent of it, while Lem opposed any divergence of the screenplay from the novel. Lem went as far as to say that Tarkovsky made Crime and Punishment rather than Solaris, omitting epistemological and cognitive aspects of his book.[34] But Lem also said in an interview that he had only seen part of the finale, much later, after Tarkovsky’s death.[35] Tarkovsky claimed that Lem did not fully appreciate cinema and expected the film to merely illustrate the novel without creating an original cinematic piece. Tarkovsky’s film is about the inner lives of its scientists. Lem’s novel is about the conflicts of man’s condition in nature and the nature of man in the universe. For Tarkovsky, Lem’s exposition of that existential conflict was the starting point for depicting the characters’ inner lives.[36]

In the autobiographical documentary Voyage in Time (1983), Tarkovsky says he viewed Solaris as an artistic failure because it did not transcend genre as he believed his film Stalker (1979) did, due to the required technological dialogue and special effects.[37] M. Galina in the 1997 article Identifying Fears called this film «one of the biggest events in the Soviet science fiction cinema» and one of the few that do not seem anachronistic nowadays.[38]

A list of «The 100 Best Films of World Cinema» compiled by Empire magazine in 2010 ranked Tarkovsky’s Solaris at No. 68.[39] In 2002, Steven Soderbergh wrote and directed an American adaptation of Solaris, which starred George Clooney.[citation needed]

Salman Rushdie has called Solaris «a sci-fi masterpiece», adding, «This exploration of the unreliability of reality and the power of the human unconscious, this great examination of the limits of rationalism and the perverse power of even the most ill-fated love, needs to be seen as widely as possible before it’s transformed by Steven Soderbergh and James Cameron into what they ludicrously threaten will be 2001 meets Last Tango in Paris. What, sex in space with floating butter? Tarkovsky must be turning over in his grave.»[40]

Film critic Roger Ebert reviewed the 1976 release for The Chicago Sun-Times, giving the film three out of four stars and writing, «Solaris isn’t a fast-moving action picture; it’s a thoughtful, deep, sensitive movie that uses the freedom of science fiction to examine human nature. It starts slow, but once you get involved, it grows on you.’[41] He added Solaris to his «Great Movies» list in 2003, saying he had initially «balked» at its length and pacing but later came to admire Tarkovsky’s goals. «No director makes greater demands on our patience. Yet his admirers are passionate and they have reason for their feelings: Tarkovsky consciously tried to create art that was great and deep. He held to a romantic view of the individual able to transform reality through his own spiritual and philosophical strength.»[42] Ebert later compared the 2011 film Another Earth to Solaris, writing that Another Earth «is as thought-provoking, in a less profound way, as Tarkovsky’s Solaris, another film about a sort of parallel Earth».[43]

The Japanese filmmaker Akira Kurosawa cited Solaris as one of his favorite films.[44][45]

In an example of life imitating art, Natalya Bondarchuk (Hari) revealed in a 2010 interview that she fell in love with Tarkovsky during the filming of Solaris and, after their relationship ended, became suicidal. She claims that her decision was partly influenced by her role.[46]

Adam Curtis’s 2015 documentary film Bitter Lake includes scenes from this film. The metaphor is that just as the planet influences the cosmonauts who try to influence the planet, there have been cross-influences among Afghanistan and its Soviet, American and British invaders.[citation needed]

The influence of Tarkovsky’s Solaris on Christopher Nolan’s Inception was noted.[47][48]

Roger Ebert and other critics noted Solaris‘s influence on the 1997 film Event Horizon.[49][50]

The film was selected for screening as part of the Cannes Classics section at the 2016 Cannes Film Festival.[51]

The film also has a «Certified Fresh» rating of 92% on Rotten Tomatoes based on 64 reviews with an average rating of 8.5 out of 10, with the consensus reading: «Solaris is a haunting, meditative film that uses sci-fi to raise complex questions about humanity and existence.»[52] It also has a score of 90 out of 100 on Metacritic, based on 8 critics, indicating «universal acclaim».[53] In 2018 the film ranked 57th on the BBC’s list of the 100 greatest foreign-language films, as voted on by 209 film critics from 43 countries.[54]

Home media[edit]

Solaris was released on LaserDisc in Japan in 1986.[55]

On May 24, 2011, The Criterion Collection released Solaris on Blu-ray Disc.[9][56] The most noticeable difference from the previous 2002 Criterion DVD release[57] was that the blue and white tinted monochrome scenes from the film were restored.[58]

See also[edit]

  • List of films featuring space stations
  • Cinema of the Soviet Union
  • Ocean world

References[edit]

  1. ^ Lopate, Phillip. «Solaris: Inner Space». Criterion. Retrieved March 17, 2013.
  2. ^ Le Cain, Maximilian. «Andrei Tarkovsky». Senses of Cinema. Retrieved March 17, 2013.
  3. ^ «SOLARIS (A)». British Board of Film Classification. April 16, 1973. Retrieved March 21, 2016.
  4. ^ Staff. «Solaris (1972)». Internet Movie Database. Retrieved October 27, 2013.
  5. ^ Floyd, Emily (September 7, 2016). «Science Fiction & Spirituality Film Series — Solaris (1972)». mavcor.yale.edu. Retrieved June 27, 2022.
  6. ^ «Festival de Cannes: Solaris». festival-cannes.com. Retrieved April 14, 2009.
  7. ^ «Blade Runner tops scientist poll». BBC News. August 26, 2004. Archived from the original on May 22, 2012. Retrieved July 3, 2012.
  8. ^ «Top 10 sci-fi films». The Guardian. London. Archived from the original on June 20, 2012. Retrieved July 3, 2012.
  9. ^ a b Lopate, Phillip. «Solaris». The Criterion Collection. Retrieved December 14, 2007.
  10. ^ Solovyeva, O. N.; Oboturov A. B. (2002). «Genesis and a human in the work of Andrei Tarkovsky» (in Russian). Vologda State Pedagogical University. Retrieved May 7, 2010.
  11. ^ Lem, Stanislaw (1961). Solaris (ebook – 2011 English translation). Solaris Bill Johnston (translator). Premier Digital. ISBN 9781937624668. Retrieved July 28, 2013.
  12. ^ Lem, Stanislaw; Tarkovsky, Andrei (1972). «Solaris – 1972 (film script – English subtitle times => «00:31:52,985» + «00:44:05,350″ – [zipped SRT-file])». Solaris (1972 film). Retrieved July 28, 2013.
  13. ^ «МХТ им. А. П. Чехова: Ольга Барнет». mxat.ru. Retrieved January 12, 2021.
  14. ^ a b Tarkovsky, Andrei; edited by William Powell (1999). Collected Screenplays. London: Faber & Faber.
  15. ^ Marshall, Colin. «Andrei Tarkovsky Calls Kubrick’s 2001: A Space Odyssey a ‘Phony’ Film ‘With Only Pretensions to Truth’«. Open Culture. Retrieved December 21, 2018.
  16. ^ Lem, Stanisław (November 2002). Solaris. Harvest Books. ISBN 978-0-15-602760-1.
  17. ^ a b Artemyev, Eduard. Eduard Artemyev Interview (DVD). Criterion Collection.
  18. ^ Jones, Jonathan (February 12, 2005). «Out of this world». The Guardian. Retrieved August 18, 2014.
  19. ^ Cairns, David (July 16, 2011). «Mirror». Electric Sheep. Retrieved August 18, 2014.
  20. ^ Bondarchuk, Natalya. Natalya Bondarchuk Interview (DVD). Criterion Collection.
  21. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 5–6 (June 13, June 15 & July 11, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  22. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 44–45 (December 4, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  23. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 38–39 (July 12 & August 10, 1970). ISBN 81-7046-083-2.
  24. ^ Yuji, Kikutake. «Solaris locations in Akasaka and Iikura, Tokyo». Archived from the original on December 10, 2007. Retrieved January 15, 2008.
  25. ^ Misek, Richard (2007). «‘Last of the Kodak’: Andrei Tarkovsky’s Struggle With Colour». In Everett, Wendy (ed.). Questions of Colour in Cinema: From Paintbrush to Pixel. New Studies in European Cinema. Peter Lang. pp. 161–168. ISBN 978-3-03911-353-8.
  26. ^ Yusov, Vadim. Vadim Yusov Interview (DVD). Criterion Collection.
  27. ^ Romadin, Mikhail. Mikhail Romadin Interview (DVD). Criterion Collection.
  28. ^ Tarkovsky, Andrei; transl. by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 49–55 (January 12 & March 31, 1972). ISBN 81-7046-083-2.
  29. ^ Tarkovsky, Andrei; translated by Kitty Hunter-Blair (1991). Time Within Time: The Diaries 1970–1986. Calcutta: Seagull Books. pp. 67–70 (January 29, 1973). ISBN 81-7046-083-2.
  30. ^ Trondsen, Trond. «The Movie Posters: Solaris». Retrieved September 3, 2018.[better source needed]
  31. ^ Segida, Miroslava; Sergei Zemlianukhin (1996). Domashniaia sinemateka: Otechestvennoe kino 1918–1996 (in Russian). Dubl-D.
  32. ^ Eder, Richard (October 7, 1976). «Movie Review: Solaris (1972)». The New York Times.
  33. ^ Lem, Stanisław. «Solaris». Archived from the original on December 7, 2018. Retrieved January 14, 2008.
  34. ^ S.Beres’. Rozmowy ze Stanislawem Lemem, Krakow, WL, 1987, s.133–135.
  35. ^ Andrej Tarkovskij: Klassiker – Классик – Classic – Classico: Beiträge zum internationalen Tarkovskij-Symposium an der Universität Potsdam; Band 1, 2016, ISBN 3869563516, p. 60.
  36. ^ Illg, Jerzy; Leonard Neuger (1987). «Z Andriejem Tarkowskim rozmawiają Jerzy Illg, Leonard Neuger (The Illg_Neuger Tarkovsky Interview (1985))». Res Publica. Warsaw. 1: 137–160. Archived from the original on January 16, 2008. Retrieved January 16, 2008.
  37. ^ Tarkovsky, Andrei. Voyage in Time (DVD). Facets.
  38. ^ Galina, M. S. (1997). «Strangers among us. Identifying fears» (PDF). Social Sciences and Modernity (in Russian). ecsocman.edu.ru. p. 160. Retrieved May 7, 2010.[dead link]
  39. ^ «The 100 Best Films of World Cinema». Empire.
  40. ^ Rushdie, Salman. Step Across This Line: Collected Nonfiction 1992–2002. New York: Random House, 2002, p. 335.
  41. ^ «Solaris movie review & film summary (1976) | Roger Ebert».
  42. ^ «Solaris movie review & film summary (1972) | Roger Ebert».
  43. ^ Ebert, Roger (July 27, 2011). «Another Earth (PG-13)». Chicago Sun-Times. Retrieved February 11, 2012.
  44. ^ Lee Thomas-Mason (January 12, 2021). «From Stanley Kubrick to Martin Scorsese: Akira Kurosawa once named his top 100 favourite films of all time». Far Out. Far Out Magazine. Retrieved June 10, 2021.
  45. ^ «Akira Kurosawa’s Top 100 Movies!». Archived from the original on 27 March 2010.
  46. ^ Pleshakova, Anastasia (March 31, 2010). «Natalya Bondarchuk: «After an affair with Tarkovsky I baptized»«. Komsomolskaya Pravda. Retrieved July 25, 2014.
  47. ^ «Inception – THE OTHER VIEW», by Kevin Bowen, Screen Comment, January 16, 2020
  48. ^ Thorsten Bothz-Bornstein «The Movie as a Thinking Machine», In:Inception and Philosophy: Ideas to Die for, 2011, ISBN 0812697332, p.205
  49. ^ «Event Horizon», film review by Roger Ebert
  50. ^ «Event Horizon», film review by Jonathan Rosenbaum
  51. ^ «Cannes Classics 2016». Cannes Film Festival. April 20, 2016. Archived from the original on February 10, 2017. Retrieved April 21, 2016.
  52. ^ Solaris at Rotten Tomatoes
  53. ^ «Solaris (1972)». Metacritic.
  54. ^ «The 100 Greatest Foreign Language Films». British Broadcasting Corporation. October 29, 2018. Retrieved January 10, 2021.
  55. ^ «14 Posters: Andrei Tarkovsky’s Solaris (1972) — Dinca». August 4, 2010.
  56. ^ «Solaris Blu-ray».
  57. ^ «Solaris DVD – FAQ».
  58. ^ Gallagher, Ryan (February 13, 2011). «Criterion Announces New Solaris DVD & Blu-ray For May 2011, Selling Current Stock At 65% Off».

External links[edit]

  • Solaris at IMDb
  • Solaris at AllMovie
  • Solaris at the TCM Movie Database
  • Solaris at Rotten Tomatoes
  • Video – Solaris — Russian Trailer (1:20) on YouTube.
  • Video — Solaris — International Trailer (3:19) on YouTube
  • Video – Solaris (divided into two parts) – Mosfilm site [Eng subs/click «cc»].
  • Solaris: Inner Space an essay by Phillip Lopate at the Criterion Collection
  • Lem Vs. Tarkovsky: The Fight Over ‘Solaris’ from Culture.pl

45 лет назад, 13 мая 1972 года, на Каннском кинофестивале состоялась премьера научно-фантастической драмы «Солярис» Андрея Тарковского, снятой по мотивам одноименного романа Станислава Лема. Сюжет о странной планете, оказавшейся «зоной обостренной нравственности», режиссер адаптировал по-своему, использовав в процессе съемок нетривиальные художественные решения. Рассказываем о том, как создавалась культовая картина о Человеке и Океане, вошедшая в летопись не только советского, но и мирового кинематографа.

«И пока на земле я работал, приняв

Дар студеной воды и пахучего хлеба,

Надо мною стояло бездонное небо,

Звезды падали мне на рукав».

Арсений Тарковский


Главная идея

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год

Замысел фильма возник у Андрея Тарковского в 1968 году: в заявке на экранизацию он утверждал, что намерен снять киноленту для «широкого массового зрителя». Цензоры с произведением польского фантаста были знакомы постольку-поскольку (этакая сказка о космонавтах и говорящей планете) и дали «добро» на запуск «Соляриса» с бюджетом в один миллион рублей. Так, в 1971 году — спустя пять лет мучительной безработицы — начались съемки одного из самых масштабных проектов режиссера.

Первоначальный сценарий, написанный Тарковским в соавторстве с Фридрихом Горенштейном, не устроил ни «Мосфильм», ни писателя. У первых вопросы были непосредственно от цензурного комитета, и режиссер достаточно быстро внес все необходимые правки. Что касается Станислава Лема, то конфликты с ним по части трактовки произведения прошли через все съемки. По первоначальной версии сценария значительная часть истории разворачивалась на Земле, что противоречило главной идее Лема — отразить сложность космических контактов. Впрочем, финальным вариантом сценария он также остался не удовлетворен: во главу угла Тарковский поставил не космос, науку и «рацио», а нравственность, чувственность и спасительную ностальгию по родине. Вот как сам режиссер писал об этом:

«В определенном смысле, в отличие от Лема, нам хотелось не столько посмотреть на космос, сколько из космоса на Землю. То есть, преодолев какой-то новый рубеж, взглянуть опять на самое начало — в духовном и моральном, нравственном аспекте».

Именно в этом и состоит диаметральное различие между «Солярисом» и «Космической Одиссеей» Стэнли Кубрика, снятой несколькими годами ранее, в 1968 году. Кубрик сосредотачивается на технике будущего, воплощающей человеческий разум, в то время как Андрей Тарковский акцентирует внимание на человеке в условиях, созданных этой техникой.

Поиск актеров

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Слева направо: Донатас Банионис, Андрей Тарковский и Наталья Бондарчук

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Слева направо: Донатас Банионис, Андрей Тарковский и Наталья Бондарчук

Исполнителей ролей режиссер искал по принципу максимальной схожести актера и его персонажа, поэтому даже в начальном эпизоде научного симпозиума снялись настоящие иностранцы. Однако, если с поиском главных героев все складывалось удачно (в их числе оказались Донатас Банионис, сыгравший Криса Кельвина, Юри Ярвет (Снаут), Владислав Дворжецкий (Анри Бертон), а также постоянные актеры Тарковского Николай Гринько (Ник Кельвин) и Анатолий Солоницын (Сарториус)), то на роль Хари, занимающей центральное место в повествовании, режиссер долго не мог найти подходящую актрису. Среди претенденток были и муза Бергмана Биби Андерссон, и Анастасия Вертинская, и Алла Демидова, и, наконец, восемнадцатилетняя Наталья Бондарчук, которую Тарковский утвердил лишь со второго раза – после того, как увидел ее в картине Ларисы Шепитько «Ты и я».

К слову, именно из рук Бондарчук, когда та была еще подростком, Андрей получил роман Лема, за которым долгое время стоял «в очереди»…

Начало съемок

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год

Вот как вспоминает первый съемочный день «Соляриса» киновед Ольга Суркова:

«В павильоне «Мосфильма» выстроена декорация зала заседаний, в котором крупнейшие ученые мира должны обсуждать проблемы планеты Солярис. <…> Тарковский очень суеверен: перед съемками первого кадра будущего фильма традиционно разбивается бутылка шампанского. <…> Первый кадр у Тарковского после стольких лет – это что-то да значит! На площадке полно народу. Событие! Настоящее событие на студии! Я даже решаюсь сказать Андрею: «Поздравляю! Сегодня необычный день!» И получаю в ответ: «Да нет, вроде бы обычный, будничный». Но лукавая улыбка и резкое движение головой выдают огромное возбуждение».

Однако «Солярис» не из тех лент, которые целиком снимались в павильонах и на выстроенных декорациях. Среди мест съемок — футуристический пейзаж Токио, куда съемочная группа прилетала всего на несколько дней, чтобы снять тоннели скоростных дорог Сюто (сцена проезда Бертона по ночной автостраде — Сюто Андрей Тарковский увидел в буклетах об Олимпиаде 1964 года, проходившей в Японии). Также отдельные сцены сняты в Крыму и Звенигороде, где на берегу реки Руза удалось найти подходящее живописное место для дома главного героя.

Фильм одного дубля

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Оператор Вадим Юсов (спиной) и Андрей Тарковский

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Оператор Вадим Юсов (спиной) и Андрей Тарковский

Стремясь к максимальной достоверности в кадре, Андрей Тарковский ставил перед оператором Вадимом Юсовым и художником картины Михаилом Ромадиным трудновыполнимые задачи. Изначальная сложность состояла в том, что «Солярис» был фильмом одного дубля: из-за дефицитного количества плёнки Kodak к каждому эпизоду приходилось тщательно подготавливаться и снимать его нужно было с первой попытки. Однако съемочной группе удалось запечатлеть на пленке нужную «теплую» фактуру Земли, с которой как будто вступала в конфликт тусклая, более искусственная фактура «Соляриса».

Принципиальная установка режиссера – не отвлекать внимание зрителей специальными «фантастическими» атрибутами – подразумевала, что быт ученых на космической станции должен выглядеть привычным глазу, не экзотичным:

«В декорации комнаты Снаута создана атмосфера захламленности и запустения, которая должна отражать внутреннее состояние ее хозяина: на пульте управления, являющего собой чудеса техники, самые будничные приметы вполне современного быта — раскрытая и недоеденная консервная банка, початая бутылка армянского коньяка».

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Вадим Юсов и Андрей Тарковский

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Вадим Юсов и Андрей Тарковский

Отдельного внимания заслуживает и библиотека «Соляриса» – очаг земной жизни в космическом пространстве, в котором разворачивались все ключевые сцены. Именно здесь сосредоточено все наследие материальной цивилизации — от Венеры Милосской до копий картин Питера Брейгеля-старшего. К слову, именно под влиянием живописи Тарковский выстраивал визуальную атмосферу фильма. Так, например, кадр, в котором Крис Кельвин прощается с Землей под дождем, — оммаж художнику раннего итальянского Возрождения Витторе Карпаччо, а заключительный эпизод встречи с отцом — прямая отсылка к полотну Рембрандта «Возвращение блудного сына».

Те же требования «достоверности» Андрей Тарковский предъявлял и к внешнему облику персонажей. Вот как об этом вспоминает художница по костюмам Нелли Фомина:

«Когда мы обсуждали костюмы для «Соляриса», он сразу сказал, что мы не будем делать никаких фантазийных костюмов, потому что через несколько лет над ними будут смеяться. Мое решение «космических» образов было таким: на совершенно обычные костюмы были пришиты лишь некоторые детали от реальных костюмов космонавтов».

Одним из самых непростых моментов для операторской группы стала съемка самоубийства главной героини.

«Гример подкладывает под голову Хари огромный глаз, нарисованный на бумаге и обрамленный как бы настоящими ресницами, сделанными из волос, — зеркальное отражение одного глаза в другом, задуманное Тарковским, должно возникать при переходе Хари из одного мира в другой».

Помимо тяжелого грима, на Наталье Бондарчук — костюм «замороженной» героини, и пока операторы присматриваются к локации, актриса неподвижно лежит на полу. При создании этой сцены обостряются и без того напряженные отношения между Юсовым и Андреем Тарковским, постоянно спорящими по поводу визуальной составляющей кадра.

Декорации и спецэффекты

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Эпизод «Зеркальная комната», впоследствии вырезанный Тарковским из-за «излишней красивости»

Кадр со съемок фильма «Солярис», 1971 год. Эпизод «Зеркальная комната», впоследствии вырезанный Тарковским из-за «излишней красивости»

Многосложные декорации картины разрабатывались совместно с заводом ВИЛС (Всесоюзный институт легких сплавов) и занимали самый большой павильон студии. Среди них — библиотека, стартовая площадка космического корабля, полукольцо станции, фантастическая зеркальная комната, которую Тарковский все-таки вырезал из-за несоответствия общей стилистике фильма. Ракету для «Соляриса» позаимствовали с военного полигона, а её дизайн доработали в духе художников-супрематистов. «Взлет» ракеты обеспечивался подъемом на тросах вручную.

Масштаб декораций особенно впечатлил японского режиссера Акиру Куросаву, впервые приехавшего в СССР:

«Я помню, как тогда Тарковский извинился, сказав, что у него работа, и куда-то исчез, а через некоторое время прогремел взрыв, от которого задрожали стекла в столовой. Я был ошеломлен, и директор «Мосфильма», многозначительно улыбаясь, поспешил меня успокоить: «Это не третья мировая. Это всего лишь Тарковский запустил ракету. Впрочем, этот его фильм стоил мне великой войны». Так я узнал, что Тарковский снимает «Солярис». <…> Я увидел настоящую космическую станцию, в углу догорала ракета. <…> Декорация орбитальной станции была очень хорошо сделана, и стоила огромных денег, потому что была вся из дюралюминия. Она сверкала холодным серебристым светом, кое-где помигивали красные, синие и зеленые лампочки приборов, которыми была заполнена станция. С двух дюралюминиевых рельс на потолке коридора свисало небольшое колесо камеры, которая могла свободно перемещаться по станции…»

Чтобы «приблизиться» к станции над Океаном, понадобился инфраэкран: движение камеры должно было быть прецизионным, то есть не иметь даже малейшего колебания.

Океан — главный спецэффект «Соляриса» — был создан с помощью комбинированной съемки, но съемочной группе пришлось добиваться микроскопической фактурности предметов. По словам Юсова, Океан был «намешан» в тазу на столе: после долгого поиска нужных химических ингредиентов, которые бы обеспечили нужный цвет и «текстуру», остановились на смеси алюминиевых опилок с соляной кислотой.

Голос Океана

Океан в фильме «Солярис»

Океан в фильме «Солярис»

Звучит эта загадочная субстанция благодаря саунд-дизайну композитора Эдуарда Артемьева, одного из пионеров и признанного лидера советской электронной музыки, которого Андрей Тарковский специально пригласил для музыкального оформления киноленты. «Звуковую массу» картины поделили на природные шумы Земли и полифонию космического мира, которую составляли оркестровая музыка, хор, колокола и синтезаторная музыка.

В то же время главным лейтмотивом «Соляриса» стала фа-минорная хоральная прелюдия Иоганна Себастьяна Баха, обработанная Артемьевым. Задача каждого нестандартного звукового решения — усилить нужный смысловой оттенок эпизода.

«В зале озвучания смотрим материал прилета Кельвина на Солярис. Андрей решает, что когда Кельвин выходит из корабля, все очень тихо вокруг: мы точно слышим мир его ушами, а у него после полета заложило уши. Вначале все посмеялись, думая, что это шутка. Но Андрей продолжает развивать свою мысль, и на наших глазах рождается новая звуковая партитура, целая драматургия звука…»

Смотреть онлайн фильм «Солярис» Андрея Тарковского в «Союз. Кинотеатре»:

Идея экранизировать фантастический роман Станислава Лема возникла у режиссёра Андрея Тарковского ещё в 1968 году, после выхода голливудского фильма «Космическая одиссея» и советского двухсерийного телеспектакля «Солярис». Он отнёс заявку на «Мосфильм», её приняли, но приступить к работе режиссёр смог только спустя пять лет. Сценарий, одним из авторов которого был сам Тарковский, поочерёдно отклонили и худсовет, и Станислав Лем. С худсоветом режиссёр вопросы уладил быстро, а вот с писателем конфликт продолжился даже после выхода фильма в прокат. На встрече с Тарковским Лем резко высказался в том духе, что в романе есть всё, что нужно и нет никакой необходимости наполнять его отсебятиной…

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Главное, что не устраивало Станислава Лема — перенос акцента с холодной науки на чувства людей. Писатель старался передать сложность контакта учёных с непознанным, а Тарковский решил снять фильм о внутренних переживаниях… На самом деле режиссёра привлекала не только философия, но и возможность сделать зрелищный фильм для широкого зрителя. После отправки на полку драмы «Андрей Рублёв» у него возникла масса финансовых и рабочих проблем, которые он надеялся решить с помощью популярного фантастического жанра.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

«Мосфильм» поставил условие — пригласить авторитетного консультанта. Им стал знаменитый тогда астроном и астрофизик, автор нескольких работ по вопросам существования инопланетных цивилизаций Иосиф Шкловский. Ему отправили сценарий, а через несколько дней он прислал отзыв, мол, со стороны науки претензий нет. После этого на киностудии сценарий уже не правили.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Исполнителей главных ролей режиссёр подбирал под описание героев в романе. На главную роль пригласили Донатаса Баниониса — он уже читал «Солярис» и с радостью согласился на работу с Тарковским. Потом признавался, что сниматься у него было интересно, но непросто — режиссёр был несколько странным и очень вспыльчивым человеком. Кроме того, Банионис понимал, что снимается в эстетской философской картине, которую массовый зритель вряд ли оценит… На другие роли были утверждены Юри Ярвет, Владислав Дворжецкий и любимые режиссёром Николай Гринько и Анатолий Солоницын.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Дольше всего искали актрису на роль Хари. Среди претенденток были Анастасия Вертинская, Алла Демидова, Наталья Бондарчук и шведка Биби Андерссон, с которой, правда, так и не удалось договориться. После повторных проб роль получила двадцатилетняя Бондарчук — режиссёр увидел её в драме «Ты и я» и решил дать актрисе ещё один шанс…
На съёмочной площадке между ними разгорелся роман, хотя оба были несвободны. Девушка настолько потеряла голову, что даже пыталась свести счёты с жизнью, но режиссёр так и не ушёл от жены. Для Бондарчук история закончилась разводом с мужем, разрывом болезненных отношений с Тарковским и новым браком с актёром Николаем Бурляевым.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Съёмки фильма проходили в Москве, Крыму, Звенигороде и в Токио, причем, туда поехали только для того, чтобы снять многоэтажную скоростную автостраду — в 70-х сложно было придумать более футуристическое зрелище. Все космические интерьеры были выстроены в павильонах «Мосфильма» — с декорациями съёмочной группе помогал Всесоюзный институт лёгких сплавов. На студии выстроили библиотеку, стартовую площадку, космическую станцию и зеркальную комнату, которая в результате в фильм не вошла. Сцены в невесомости снимали с помощью специальных штанг и тросов, так же на тросах «взлетала» и ракета — её макет позаимствовали на военном полигоне.

Тарковский сразу отказался и от настоящих костюмов космонавтов, и от любых фантазийных вариантов. Вместе с художником они решили использовать лишь детали от настоящих скафандров, а в космические интерьеры добавили предметы из обычного быта. Костюмам уделялось огромное значение — для Тарковского всё должно было что-то символизировать. Так, например, вязаные вещи Хари и матери Криса символизировали домашний уют… Николай Гринько рассказывал, что когда режиссёру не понравился слишком новый вид его куртки — он обрезал рукава, кинул её в пыль, потоптался, прожёг в нескольких местах сигаретой и только после этого разрешил актёру в ней сниматься.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Долго экспериментировали с разумным Океаном. После многих химических опытов c ацетоном, красителями, алюминиевыми опилками и даже кислотой — была найдена нужная консистенция и фактура, а усилили загадочный эффект подсветкой. «Океан» размешали в тазу и сняли его замедленное движение, а потом комбинировали снятый материал с другими кадрами.

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

Музыку к фильму написал композитор Эдуард Артемьев — режиссёр знал, что тот экспериментирует с электроникой. Тарковский дал ему послушать хоральную прелюдию Баха и сказал, что хочет её в космическом звучании, плюс остальное музыкальное сопровождение из нескольких ярких звуков. Артемьев разделил работу на естественные звуки и космические, для которых создал полифонию из оркестровой музыки, синтезатора, хорового пения и колоколов. Звуки природы подбирали вместе с режиссёром, и это был самый долгий процесс — одних только шумов листвы Тарковский забраковал пару десятков…

«Солярис», к/с «Мосфильм», 1972, реж. А. Тарковский

После премьеры автор романа Станислав Лем дал интервью, в котором сказал, что у него к фильму принципиальные претензии. По его мнению, Тарковский снял камерный фильм на тему «преступление и наказание» про родственников главного героя, а вовсе не его «Солярис».
В советском прокате фильм получил высшую прокатную категорию и окупился на 90% — это был максимальный коммерческий успех для Тарковского. На фильм было продано 10 млн. билетов, но многие зрители уходили с сеансов… Как многие работы Тарковского, «Солярис» был благосклонно принят на западе — он участвовал в программе Каннского кинофестиваля и получил специальный гран-при от жюри.

Как снимался «Солярис» Тарковского: дневник «Искусства кино»

Андрей Тарковский на съемочной площадке фильма «Солярис»

Начинается всероссийский прокат «Соляриса»: с 19 декабря — только в кинотеатрах «КАРО», с 26 декабря — со всеми остановками. Дочь тогдашнего главного редактора журнала «Искусство кино» и молодая киноведка Ольга Суркова провела много времени рядом с Тарковским — в том числе и на съемочной площадке, когда снималась самая знаменитая картина самого знаменитого русского режиссера.

К сожалению, записи, которые я делала в процессе более чем 15-летнего общения с Андреем Тарковским, не носят систематического характера. На съемочной площадке мне приходилось бывать время от времени. И тем не менее мне удалось записать что-то из того, чему я была свидетелем, когда, вырываясь из своих жизненных обстоятельств, прибегала туда, где, по моему глубокому убеждению, творилось высокое искусство, — на площадку к Андрею Тарковскому.

Съемки «Соляриса» не были просто работой над какой-то очередной картиной — им предшествовал самый тяжелый период в жизни Андрея Тарковского после запрещения «Андрея Рублева». Пять лет безработицы! Можно себе представить, с каким внутренним трепетом все мы ожидали начала съемок!

Первый день съемок. 9 марта 1971 года

В павильоне «Мосфильма» выстроена декорация зала заседаний, в котором крупнейшие ученые мира должны обсуждать проблемы планеты Солярис. Сегодня должны снимать выступление Бертона, которого играет Владислав Дворжецкий.

Тарковский очень суеверен: перед съемками первого кадра будущего фильма традиционно разбивается бутылка шампанского. В первом кадре снимается настоящий американский журналист, завсегдатай московских салонов (позднее он был выслан из Москвы как «американский шпион», а кадры с ним, кажется, вырезали).

Дворжецкий что-то судорожно записывает, кажется, какие-то куски текста роли. Андрей это замечает, подозревает, что текст роли плохо выучен, выражает свое неудовольствие Маше Чугуновой, постоянному ассистенту Тарковского по актерам, а та защищает своего подопечного: «Андрей Арсеньевич, Дворжецкий прекрасно знает свою роль, но он очень волнуется, вот и переписывает».

Первый кадр у Тарковского после стольких лет — это что-то да значит! На площадке полно народу. Событие! Настоящее событие на студии! Я даже решаюсь сказать Андрею: «Поздравляю! Сегодня необычный день!» И получаю в ответ: «Да нет, вроде бы обычный, будничный». Но лукавая улыбка и резкое движение головой выдают огромное возбуждение.

Начинаются съемки. Изменена точка зрения камеры. В центре съемочной площадки Андрей объясняет исполнителям их задачи: что, кому, куда… Просит припудрить лысину оператору-американцу, чтобы она не сияла в кадре. По площадке несутся его указания: «Уберите у Влада (Бертона — Дворжецкого — О. С.) воду, я ее специально убрал, потому что весь его проход по залу строится на том, что он идет за водой. Будьте уж повнимательнее!»

Тарковский необычайно ценит достоверность деталей в кадре, тем более достоверность персонажей, — неслучайно он всегда настаивал на том, чтобы искать исполнителей по принципу максимально более полного совпадения актера и персонажа. Поэтому на эпизод международного симпозиума приглашены настоящие иностранцы — ради все той же типажной достоверности. Но на столе заседаний расставлены привычные бутылки с «Боржоми». И это не случайно, хотя действие картины происходит в далеком будущем. Однако принципиальная установка режиссера на этом фильме — не отвлекать внимание зрителей реквизитом и специальными атрибутами, обычно используемыми на съемках так называемой научной фантастики.

Съемки в здании СЭВ

Здесь должны досниматься несколько кадров к сцене «Зал заседаний», в которой обсуждаются проблемы планеты Солярис (тогда это было наиболее современное здание в Москве, «чудо новой советской архитектуры»).

На съемочной площадке я застаю оператора Вадима Юсова и художника картины Михаила Ромадина. Они руководят подготовкой к съемкам в так называемом Мраморном фойе клуба СЭВ. Появляются Маша Чугунова и Баграт Оганесян, который играет французского ученого Тархье. (Это один из немногих учеников Тарковского — впоследствии ставший режиссером, — которому Андрей пытался покровительствовать. Его фильм «Дикий виноград» сделан под явным влиянием «Иванова детства».) Прибегает Андрей Арсеньевич. Он всегда пунктуален и в этом смысле прямо противоположен своей второй супруге. И, как всегда, элегантен и даже щеголеват — в дубленке, на голове кокетливая клетчатая кепочка — и сразу, с ходу, врезается в происходящее: «Пиджак Баграту маловат — как же вы меряли?» И обращается к художнику по костюмам Нелли Фоминой: «Нелли, придется съездить на студию за другим пиджаком, а мы пока разведем мизансцену».

Разводить мизансцену приходится со всей тщательностью. Каждый кадр «Соляриса» снимается в одном дубле, так как «Мосфильм» выделил Тарковскому очень ограниченное количество пленки «Кодак». На приобретение дополнительных метров вожделенной пленки будут позднее использованы командировочные в Японию, где группа снимала проезды по туннелям и автострадам городов будущего.

Один из администраторов предлагает Баграту другой пиджак, но он тоже оказывается мал. Так что Нелли все-таки придется ехать в костюмерный цех студии. Зато часы с цепочкой, которые должны быть в комплекте костюма Баграта, одобрены Тарковским.

Теперь он обращается к Юсову: «Нужно, чтобы актер прошел, не ограниченный крупным планом. А то получится, как на телевидении». Юсов возражает: «Но здесь ходить негде!» К его мнению присоединяется Ромадин, которого к тому же не устраивает фактура стен. Андрей говорит сдержанно, но строго: «Когда я прошу, надо выполнять точно». Он садится в кресло, закинув ногу на ногу — его любимая поза, — делает пометки в сегодняшнем плане. Юсов смотрит в глазок камеры, намечая предстоящую съемку.

А за огромными окнами в «городе будущего» поздняя московская осень, «москвичи и гости столицы» в зимних шапках-ушанках и тюбетейках. Тарковского уверяют, что задний план не будет читаться в кадре. Тарковский соглашается: «Будет все загадочно, автомобили будут ехать…» (Но мне кажется, что этот кадр потом не вошел в фильм.)

Та сцена (герои смотрят запись заседания по телевизору)

16 июня 1971 года

«Я сегодня впервые доволен снятым кадром, потому что он в меру нелепый, — этим заявлением встречает меня Тарковский на площадке. — Но, вообще, декорация плохая: видно, что это липа! Надо снимать черно-белые картины! Следующая картина будет черно-белая и на маленьком экране».

Снимается сцена в комнате Снаута, которого играет прекрасный эстонский актер Юри Ярвет. Лариса привезла его из Ленинграда, где он снимался в главной роли в козинцевском «Короле Лире». Тарковский кажется почти трогательно влюбленным в Юри Ярвета, но с Донатасом Банионисом, исполнителем роли Криса, главного героя картины, его отношения в процессе съемок складываются не лучшим образом. «Хватит, Донатас, выступать, надо быть попроще», — упрекает Тарковский Баниониса, который буквально нарасхват у корреспондентов. Андрей считает, что слава Баниониса мешает тому расслабиться и органично войти в образ, став послушной глиной в руках режиссера, по-детски довериться ему.

Снимается сцена, в которой Крис заходит в комнату Снаута, где в гамаке лежит его «гость» — ребеночек, фантом, материализованный планетой Солярис. Тарковский обращается к Ярвету: «Ваша задача состоит в том, чтобы скрыть ребеночка от Криса, который не должен его увидеть. Поэтому вы стараетесь выпроводить Криса в коридор. Но объективно вся картина комнаты будет увидена камерой, взгляд которой точно идентифицирован с взглядом Криса».

Мальчик лежит в гамаке. Юсов смотрит в аппарат. Мальчик повернулся, и в кадре оказалось его ухо. Ухо! Андрей зацепился за эту идею. Он возвращается к ней несколько раз.

Так в тот день родился один из самых загадочных и емких в смысловом отношении кадров будущего фильма «Солярис». Сколько раз потом Тарковский повторял мне: «Тот, кто не понимает этот кадр, ничего не понимает в моем кинематографе».

18 июня. Второй приход Кельвина к Снауту

В декорации комнаты Снаута создана атмосфера захламленности и запустения, которая должна отражать внутреннее состояние ее хозяина: на пульте управления, являющего собой чудеса техники, самые будничные приметы вполне современного быта — раскрытая и недоеденная консервная банка, початая бутылка армянского коньяка. В научно-фантастическом по материалу фильме должна быть атмосфера обыденная, привычная и легко узнаваемая.

Взгляд останавливается на стакане молока, тоже затерявшемся в комнате Снаута на далекой орбитальной космической станции, — на стакане молока, столь излюбленном образе в фильмах Тарковского, который всякий раз отсылает нашу память к земным, материнским корням.

Пока идут как всегда затянувшиеся приготовления к съемкам, Банионис заснул на одной из кроватей декорации. Тарковский нервничает: «Маша, разбудите Баниониса. Он проснется с такой «будкой»!.. Он отечет, это факт».

Андрей разгуливает в декорации, хозяйским глазом окидывая свои владения. Обращается ко мне: «Вам нравится библиотека?» «Библиотека» — это центральная, гостиная комната станции «Солярис», где разворачиваются ключевые сцены фильма. В этой комнате собраны великие книги и репродукции — реликты исторической и художественной памяти землян, от Венеры Милосской до рублевской «Троицы» и брейгелевских картин. Декорация приводит меня в восторг, но Тарковский, оказывается, недоволен: «Нет, так снимать нельзя!»

Начинаются съемки. Тарковский старается снять у Баниониса некоторую специфически актерскую преднамеренность в разговоре. Для этого он предлагает самую элементарную бытовую задачу: «Ты ешь, ешь сосиску, потом пей молоко, а потом начинай понемногу говорить. А то мы что-то слишком мудрим». Тарковский хохочет, демонстрируя, как они «мудрят», стараясь быть «глубокомысленными». «Но ты все-таки пьешь молоко, — продолжает Тарковский, — так что машинально оцениваешь, что же ты все-таки пьешь, чтобы у нас не было ощущения, что ты пьешь что попало… А дальше за нас работает физиология». Тарковский делает особое ударение на последнем слове…

Юсов, подтрунивая над страстью Тарковского к самым мелким деталям, обращается к нему с шутливым упреком в ответ на замечание, что одна из банок «читается» в кадре слишком прямолинейно: «Я специально готовил такую банку, а ты говоришь, что она «прямолинейная». Все хохочут.

Анатолий Солоницын © Мосфильм

19 июня

Должен был сниматься проход Снаута и Кельвина через коридоры станции в лабораторию. Но, оказывается, изменен весь порядок съемки эпизодов.

Крис крадется по коридору, оглядываясь: не преследует ли его снова Хари? Этот проход предуготован его попыткой избавиться от своего фантома — Крис посадил Хари в космическую ракету и выстрелил ею в пространство. При этом он обжегся, но шрамы и следы ожогов на лицах его коллег говорят о том, что каждый из обитателей станции ведет поединок со своим собственным фантомом, то есть со своей собственной, материализованной Солярисом, совестью.

Толе Солоницыну, исполняющему в этом фильме роль сухого ученого-технократа Сарториуса, выданы прекрасные импортные дымчатые очки в изысканной оправе. Но Тарковский и Юсов возражают. «Толя, ты в них выглядишь, как детектив, нужно что-нибудь попроще, — объясняет Андрей. — Я не хочу, чтобы была модная оправа, потому что модное быстро устаревает, становясь старомодным».

Тарковский вместе с Юсовым подготавливают съемку сцены в библиотеке. «Вадим, это должен быть красивый симметричный план!» Юсов, как всегда, сдержанно ироничен: «Красивый план — это как получится, а симметричный снять в кривой декорации мы не сможем». Дело в том, что декорация космической станции «Солярис» выстроена точно раковина, закрученная по спирали.

Толя Солоницын, наблюдая скрытые и явные пререкания режиссера и оператора, говорит мне о своих огорчениях и о том, что на «Андрее Рублеве» была удивительная спаянность съемочной группы и что на «Солярисе» уже, увы, нет ничего подобного. Я тоже ощущаю некоторую нервозность в атмосфере. Юсов еще не нашел общий принцип съемок, изобразительный образ фильма. В их общении с Тарковским часто сквозит некая внутренняя агрессия. И если Андрей говорит о Солоницыне: «Ой, какой он носатый из-за этой оптики», то Юсов немедленно возражает: «Но это же Сарториус, почему мы должны делать из него красавца?»

Андрей на площадке то здесь, то там, прикидывает с помощью визира точки съемки, ищет границы кадра, возможную мизансцену для Сарториуса, осваивает павильонное пространство. По-детски откровенно радуется, когда находит то, что ему нужно. Наконец съемки панорамы прохода Снаута и Криса подготовлены. Андрей просит Юсова дать ему посмотреть в глазок камеры. Он всегда любит смотреть в камеру сам, что многих операторов раздражает. На этот раз Тарковский удовлетворен: «Красиво, очень красиво!» Теперь он дает психологическое и смысловое обоснование ритма, в котором должна сниматься эта сцена: «Понимаешь, эта панорама к двери должна быть как выжидание, а не как испуг увидеть там непременно что-то страшное». В этот момент Тарковский наконец замечает неполадки в костюме Криса, и все скопившееся напряжение обрушивается на костюмеров: «Профессионализм заключается в том, чтобы все видеть и замечать вовремя».

22 июня

На стол водружается настоящий коньяк: в библиотеке сегодня должен произойти один из самых важных разговоров между Крисом, Снаутом, Сарториусом и Хари. Снимается сцена, в которой Хари, этот фантом, посланный Солярисом Крису, проявляет свою вполне человеческую, страдающую сущность, вступая в полноценный диалог с людьми.

Тарковский объясняет Банионису его задачу: «Ты удивлен, потому что она впервые становится неуправляемой, она проявляет свою волю и свое понимание вещей».

Наталья Бондарчук прикидывает первые фразы: «Я понимаю… Я не считаюсь…»

Сарториус яростно защищает свою позицию сухого ученого-технаря, не желающего разделить интеллигентско-гуманистическую, с его точки зрения, расслабляющую и обезоруживающую человека позицию Криса Кельвина. Он нападает на раскисших и, как ему кажется, излишне лирически настроенных коллег, демонстрируя им свою непреклонную решимость поставить все на свои места. «Да, ты не женщина и не человек, — говорит он Хари и, обращаясь к Крису и Снауту: — Поймите вы что-нибудь, если способны понимать…»

Тарковский продолжает объяснять Банионису его задачу: «Ты смотришь на Хари, которую в этот момент ты предаешь, потому что не даешь Сарториусу по морде». Параллельно он обращается к Солоницыну: «Мне не нравится, каким образом ты решаешься высказываться. Ты им просто хамишь, а хамство здесь не нужно, потому что ты сам тоже страдаешь. Ты ведь считаешь, что упускаешь Криса, который гибнет у тебя на глазах. Все боятся ошибиться, промахнуться, сделать какой-то роковой неверный шаг. Поэтому за каждым словом ощущается дикая скованность. Ты — перекуренный безумный человек, понимающий, какая на тебе ответственность. Вот Ярвет молодец! Он волнуется только тогда, когда текста не знает, — смеется Тарковский, — а в остальном ему до фени у кого сниматься».

Пока готовятся съемки следующего кадра, разговор заходит о Феллини. «Единственное, что я у него люблю, — это «8 1/2». Чрезвычайно трогательная картина». На одно из предложений, высказанных Банионисом, Тарковский отвечает: «Я хочу, чтобы в фильме все было совершенно реалистично, чтобы ни в коем случае не было никаких сновидческих композиций».

Тарковский нервничает, что слишком долго готовится смена точки съемок. «Все какие-то дохлые, вялые», — ворчит он.

Уже десятый час вечера, все устали какой-то общей, объединяющей усталостью. Каждый занят своим делом в ожидании команды «Мотор». Фотограф вклеивает в альбом уже готовые фотографии, Маша, как всегда, больше всех суетится на площадке — то подставляет Андрею стул, то проверяет текст у Баниониса. Он сосредоточен. Бондарчук тоже сосредоточена, но она явно устала. Рабочие, которым в данный момент делать нечего, в изнеможении опустились в кресла.

И вдруг понимаешь, что весь этот разброд на площадке объединяется неожиданно возникшей атмосферой уюта и дружеского, почти родственного тепла и соучастия в чем-то общем и важном. «Как цыганский табор», — резюмирует Андрей. Он стесняется таких моментов расслабленности и старается, скрывая внутреннюю радость, снять патетику иронией.

В этот момент на съемочную площадку пытаются вторгнуться «пришельцы». Второй режиссер Юра Кушнерев сообщает, что двое азербайджанских сценаристов просят разрешения присутствовать на съемках. Этого Тарковский обычно не любит, посторонние на площадке ему мешают. Кроме того, он боится лишних разговоров и преждевременных умозаключений, предваряющих для него всегда непростой выход картины на экран. Поэтому, как обычно, Андрей отвечает: «Если удобно, то, пожалуйста, откажите. Скажите, что сегодня у нас очень сложные съемки».

6 июля. Самоубийство Хари

Сегодня Андрей преисполнен беспокойства об актрисе Бондарчук, исполняющей роль Хари. У нее трудный, физически неприятный грим и костюм «замороженной» героини, которая пыталась отравиться жидким кислородом, а теперь на глазах у Криса должна снова мучительно регенерировать к жизни.

«Донатас!» — кричит Маша, разыскивая в декорации Баниониса. «Пожалуйста, без криков, а то как в лесу, — раздражается Тарковский. — И вообще, пожалели бы Наташу: когда снимали сцену в библиотеке, там было полно дублеров, старички по пять рублей получали. А сегодня у нас такая тяжелая сцена, и никого!»

Донатас недоумевает: «А как же я ее переверну? Она же должна ось иметь, как шашлык». Он в трусах и потертой тужурке на голое тело, потому что все случилось ночью, Крис только что вскочил с кровати.

«Воскресение Хари» снимается технически очень сложно: пока операторская группа прилаживается к съемкам кадра, актриса лежит на полу. Андрей кричит на осветителей: «Ну что же вы пиджаком лезете актрисе в лицо?!» Гример подкладывает под голову Хари огромный глаз, нарисованный на бумаге и обрамленный как бы настоящими ресницами, сделанными из волос, — зеркальное отражение одного глаза в другом, задуманное Тарковским, должно возникать при переходе Хари из одного мира в другой. «Братцы, ну немыслимо так долго все это делать. Либо нужен дублер, либо надо прекратить! — Теперь Андрей адресует упрек непосредственно съемочной группе: — Надо все делать быстрее раза в три!»

Впервые я слышу, как возникает серьезная перепалка между Тарковским и обидевшимся Юсовым.

Мне тоже кажется, что все происходит слишком уж медленно. Юсов кажется немного флегматичным, но, с другой стороны, он вынужден делать все кропотливо, наверняка — ведь всего один дубль! Андрей дергается, бегает по площадке, бесконечно снимает и надевает на себя кепку. С болезненным напряжением следит за Наташей, волнуется, жалеет ее: «Не ходите рядом с лицом актрисы, она ведь ложится сюда, неужели это еще нужно объяснять?!»

В это время на площадке появляется гример с банкой клюквенного варенья — решено, что это самое лучшее средство изобразить запекшуюся кровь в уголке рта Хари. Андрей хлопочет: «Положите, пожалуйста, только одну ягодку. — И, разглядывая результат, впервые за этот день, кажется, удовлетворенно констатирует: — Вот это хорошо!»

Наконец кадр снят. Бондарчук поднимают с пола, она с трудом приходит в себя. Тарковский продолжает выяснять отношения с Юсовым: «Ты что же думаешь, что чем дольше ты будешь готовиться к съемкам, тем лучше? Я-то думаю, что только хуже». «Надо снимать качественно!» — стараясь подавить раздражение, как бы бесстрастно парирует Юсов…

Пока готовится съемка следующего кадра «оживания», Андрей объясняет Наташе ее актерские задачи. Но вот образовалась свободная минутка, и Андрей рассказывает мне сценарий, который они то ли пишут, то ли собираются писать вместе с Фридрихом Горенштейном, с которым был написан и сценарий «Соляриса». «Там будет такая сцена: монах вернулся с того света, и его спрашивают, как же там! А он отвечает, что все там точно так же, как и здесь, только разница в том, что когда ступаешь, то следов твоих совершенно не видно, они тут же заполняются, точно по мху идешь. Вот это мне очень нравится, потому что здесь фиксируется процесс, понимаешь?»

Я пошла за тетрадью, надеясь на более подробный рассказ о новом сценарии, но Андрей за это время переключился на более материальные проблемы: удобно устроившись в гамаке, подвешенном в комнате Снаута, он обращается к своей жене: «Лариса! Мы можем приобрести такой гамак? Я буду в нем дома спать». При этом он, точно ребенок, убежден, что Лариса все может ему достать и устроить. «Лариса, я хочу такой!»

Костюмерша напевает Тарковскому колыбельную, и его лицо освещается счастливым блаженством. И вдруг он неожиданно резко обращается ко мне из гамака: «У меня отвратительное настроение!»

5 августа

Кельвин выходит из космического корабля. «Присолярисование» — по аналогии с приземлением. На верхней площадке павильона обгоревшая головка космического корабля, алюминиевый пол. Открывается дверь — внутри кабины кресло. Как трудно и страшно, наверное, нестись в такой закупоренной капсуле. И куда?

Когда корабль опускается, его окутывает огромное количество тяжелого дыма.

Теперь мы переходим в коридоры космической станции «Солярис». Андрей непрерывно бросает перед собой мячик — то ли шутя, то ли играя. Но оказывается, что не то и не другое. «Я все понял: вот как он должен катиться». В этот момент вдали в коридоре возникает Толя Солоницын в белом халате. Изображая маниакальную сосредоточенность Сарторитуса на опытах, Толя несется на нас, словно ничего не замечая. Андрей хохочет: «Толя, не юродствуй! Тоже мне, доктор Айболит с развевающимися полами!»

Андрей старается потрогать каждый винтик и шпунтик «космической станции» и радуется как ребенок, если что-то удается по-настоящему крутануть. Увы, таинственная техника будущего — чистая бутафория!

13 августа. Невесомость

Специальной машиной стул приподнят над землей. Над ним подвешена полураскрывшаяся книга. Все медленно кружится в воздухе, будто плывет. В следующем кадре Крис стоит перед Хари на коленях, один подсвечник с горящей свечой — на стуле, другой валяется рядом на полу. Только книга продолжает свое парение в воздухе. Хари наклоняется и целует Кельвина в склоненную ей в колени голову.

На съемку двух этих кадров ушел весь съемочный день. Андрей нервничает: «Снимаем по два кадра в день, студия уже в отчаянии».

Донатас Банионис © Мосфильм

23 августа. Натурные съемки в Звенигороде

Приехала в Звенигородский монастырь, где расположилась съемочная группа. Натура для «Соляриса» отыскивалась в тех местах, где Мария Ивановна, мать Тарковского, в его детстве снимала летнюю дачу для своих детей.

Но и здесь, как уже сложилось на этой картине, все не готово, все не вовремя. Достаточно сказать, что даже самому Тарковскому негде жить. Да и декорация дома Кельвина, которую строят едва ли не год, оказывается, все еще не закончена. Зато само место, выбранное для строительства декорации, кажется мне исключительно удачным — тихая красота, лес вокруг, заросший пруд, мостик, облицованный для съемок жестью. На солнце он странно искрится.

И все это рядом с Саввино-Сторожевским монастырем — уж монахи-то знали, где селиться. Кажется, сам Господь благословил эти места, до сих пор еще не изуродованные цивилизацией.

Мне страшно повезло: Андрей оказался на площадке совершенно один, очень разобиженный на то, что к его приезду художник картины Миша Ромадин был, мягко говоря, нетрезв. Тем более что объект для съемок еще не доведен до кондиции. То есть повезло, конечно, лично мне, так как Тарковский начал демонстрировать мне возможные точки съемки, воодушевляясь, я бы даже сказала, вдохновляясь все больше и больше. Он словно заражался окружающей его красотой, возможностями, таящимися в натуре, которые ему предстояло выразить на пленке.

«Смотрите, я вам покажу!» — слышу я обращенное ко мне щедрое предложение. Тарковский неутомим в своем желании оглядеть, «огладить» взглядом каждый уголок доставшегося ему сокровища. «Посмотрите на мост — ну что за чудо!» Подоспевший к этому моменту внешне более размеренный Юсов дает вполне прозаический комментарий: «Но мы для этого его и облицовывали».

Я делюсь с Андреем своим впечатлением: «Мне кажется, что вам следует все фильмы снимать только на натуре. Я вижу, как она вас преображает, воодушевляет. Вы точно прозреваете здесь другой мир». Но получаю от него неожиданный ответ: «Я мечтаю весь фильм снять в павильоне и только на крупных планах». Вот тебе и на! Впрочем, какой великий комик не мечтает стать трагиком!

Подошли еще несколько человек, и мы начинаем жарить шашлыки. Андрей неугомонен, то прыгнул на какой-то ветхий плот, причаленный к мосточку, то неожиданно высунулся из окна заброшенной избы и завыл страшным голосом: «Стра-ашно?» В такие моменты в нем просыпается что-то совсем детское и бесконечно обаятельное.

Работы, то есть съемок, пока нет, и мы просто болтаем о том о сем. Тарковский смеется: «Донатас ужасный зануда. Обожает поговорить «за искусство». А я с ним не разговаривал и двух минут — он этого никак не может пережить. Все приставал ко мне, чтобы я показал ему снятый материал, а я этого не хочу. Потом он все-таки посмотрел малюсенький кусочек и тогда отстал от меня, заявив: «Делайте как хотите!»

Актерам, привыкшим работать в классической, академической манере, с Тарковским нелегко. Он не любит рассуждать о «сверхзадаче» сцены, о логически вычерчиваемой судьбе персонажа. Он любит актеров-детей, послушных, возбудимых, которые легко впадают в нужное ему состояние, не настаивая на «умных» разговорах о главной идее снимаемого фильма. Таким актером он считает Толю Солоницына, которого любит как своего собственного ребенка, и разговаривает с ним неизменно нежно и чуть снисходительно. Таким актером он считает Николая Гринько, тоже его постоянного актера и любимца. На этой картине Тарковский восторгается Юри Ярветом, который только что прославился на всю страну в роли короля Лира, а в жизни оказался человеком очень естественным, органичным, глубоко чуждым всякого позерства, к которому, увы, так часто бывают склонны известные актеры.

28 августа

Первый кадр решают снимать в поле. Эпизод, в котором Крис должен был плыть на лодке, Андрею не нравится. «Почему ты должен плыть в лодке? Почему сосредоточенный человек, который прощается со своим домом всерьез, а может быть, навсегда, должен плыть в лодке? Это напоминает Дом отдыха». На это риторическое восклицание, обращенное к Банионису, никто не отвечает.

Кадр в поле снят. Съемки на сегодня окончены, и Тарковский с Юсовым отправляются работать в дом, который наконец сняли для Тарковских. Андрей стонет: «Кодак»! «Кодак» — это предел мечтаний! Я бы хотел видеть Феллини на моем месте, как бы он загнулся и с позором уехал из России…» И вдруг почему-то добавляет: «Преклоняюсь перед Бергманом как личностью». Такие логические скачки вполне характерны для Тарковского.

29 августа

С утра все актеры в гриме на съемочной площадке. Николай Гринько в роли отца Кельвина. Андрею не нравится куртка из выворотки, в которую облачен Гринько: «Что это? Как в голливудском фильме. Обрежьте, по крайней мере, плечи». Но костюмер Нелли Фомина выражает сомнения: «Что же вы тогда получите после картины? Ведь Лариса Павловна хочет купить эту куртку для вас». Но Андрей непреклонен: «Мне картина важнее. Кстати, сколько стоит в Японии «Кодак»?» «Что, купить хотите?» — спрашивает кто-то насмешливо. «А что? Конечно!» — отвечает Тарковский. Он и Юсов скоро едут в Японию для съемок проезда Бертона по автострадам будущего.

Но пока все сидят близ Саввино-Сторожевского монастыря и ждут начала захода солнца, потому что предстоят режимные съемки. «Солнце уходит! Подготовиться к режимным съемкам! Режим!» — кричит Андрей. И тут выясняется, что лихтваген уехал. Андрей в бешенстве. Завтра у группы выходной…

А я смотрю, как на заходе солнца горит всеми своими окнами «дом отца Кельвина», и почему-то кажется, что за этими окнами должна течь такая чудесная, мудрая, спокойная жизнь. И тоскливое щемящее чувство разочарования саднит душу, как в детстве, когда самая азартная и увлекательная игра оканчивалась разочарованием от конечного сознания, что кукла не настоящая, не живая, а дом — всего лишь игрушка…

Оператор Вадим Юсов и режиссер Андрей Тарковский на съемках «Соляриса»

30 августа

У группы выходной, а Тарковский и Юсов работают дома. И мне повезло — я получила разрешение сидеть рядом и наблюдать за их работой. Привожу здесь диалог, который мне удалось «подслушать». Речь идет о предстоящих съемках вокруг дома отца Кельвина.

Андрей Тарковский (с сомнением). Всегда плохо, когда человек входит в кадр сбоку.

Вадим Юсов (недовольно). Тогда они у тебя будут спускаться с холма «враскоряку».

Тарковский. Как коровы на льду. Это хорошо! А ты тяготеешь к суперменам? Кстати, когда машина Бертона подъезжает к дому, а они все, как дачники, где-то там по пригоркам лазают и видят машину, было бы хорошо, если бы мы вместе с ними к ней спускались, а?

Юсов. Это будет громоздко и нескладно.

Тарковский. Неэлегантно? А вот дальше, Вадим, мне не нравится их следующий проход на нас. Мне почему-то кажется, что в этой сцене было бы идеально снимать их со спины. Понимаешь? Очень красиво может быть — такой кадр со спины. Идут-бредут люди в тумане, о чем-то разговаривают, поворачиваются…

При этом Андрей ни одной секунды не находится в покое: то ходит, то поправляет свой халат изумрудного цвета, то вытаскивает расческу из кармана и проводит ею по волосам, то теребит нос, то кусает ноготь, то есть производит бесконечное множество мелких механических движений.

Юсов. Мне кажется, что для этого плана ты даешь мне мало места. Что такое встреча? Это толкотня, иначе не назовешь. Ее интересно снимать длинно.

Тарковский. Конечно! О, я даю тебе 55 метров!

Юсов. Ну в конце концов один кадр будет менее красив.

Тарковский. Это несущественно. А вообще, в атмосфере на этой поляне должно быть такая вольготность, разбросанность.

Юсов. Сейчас ты уже начал фантазировать, а мы чем занимаемся? Раскадровкой!

Тарковский. Туман на фоне пруда. Мы их встречаем на террасе, в лицо…

Андрей просит Юсова, чтобы в одном солнечном кадре по небу непременно пронеслось облачко, но Юсов утверждает, что это технически невозможно.

Он говорит, что Андрей мыслит вне конкретных условий, что ожидаемого им эффекта на пленке не будет, потому что то, что заметно глазу, на экране не видно. Или нужно создавать определенные условия, чтобы добиться сходного эффекта. Мне кажется, что Юсов тормозит, связывает фантазию Тарковского, не знающую границ «технически допустимого», хотя, наверное, на самом-то деле он возвращает его с «неба на землю», чтобы в пределах возможного сосредоточиться на максимальном сближении замышляемого и снимаемого.

Тарковский. В таком случае, если, как ты говоришь, это невозможно, то боюсь, что состояние Криса не прочтется. Кроме того, мне не хотелось бы ничего снимать на фоне дома, только на фоне пространства зелени, жалко ведь упускать живую натуру…

Юсов жалуется, что ему очень трудно снимать Бондарчук, потому что «у нее в разных ракурсах совершенно разное лицо».

Тарковский. Ух, а ты знаешь, Вадим, как можно красиво сделать натюрморт на террасе — солнце, дождь, чашки! Чтобы на этой детали переставал слышаться шум дождя и камера панорамировала на пейзаж. Представляешь? Все дымится после дождя, туман стелется, солнце то всходит, то заходит. Такой натюрморт ты можешь снять?

Юсов. Нет. Потому что нет такого дымящегося пейзажа. Пейзаж хорош, когда он хорош. А где такой?

Тарковский. Тогда можно сделать панораму на пруд. В принципе, это было бы интересно.

Юсов. Дождь?! Это большое дело — сделать в кадре дождь! Петрова нет (Петров — второй режиссер, очень высокого класса, который работал на «Андрее Рублеве»), а кто еще у нас это сможет осуществить?

Юсов намекает на слабый состав технической группы. Я спрашиваю его, закончат ли картину к концу года, то есть в срок, на что он отвечает: «Разучились работать. Это ведь большая ответственность, а тут все как-то тяжело и громоздко рождается… Очень много обстоятельств».

Спрашиваю, что говорили у Сизова, генерального директора «Мосфильма», о материале «Соляриса».

Юсов. Ничего, кроме хороших слов… Ну, короче говоря, заканчиваем перед пейзажем на голубой чашке… А чашка эта из Андрона Михалкова!

Видимо, имеется в виду «Дворянское гнездо», где Михалков-Кончаловский снимал массу натюрмортов из обиходных вещей русских дворян. Трудно нанести Андрею большее оскорбление.

Тарковский (обиженно). Кончаловскому такая не снилась. (Обращаясь ко мне.) Ты не представляешь, какие чашки мы купили в комиссионном за сто пятьдесят рублей, четыре штуки… (И снова Юсову.) Давай отца будем снимать на террасе, чтобы не было повторения. Хотя, быть может, здесь нужно именно повторение, которое передаст восприятие Кельвином такой тягучки, «резины». Быть может, такое однообразие здесь лучше?

Юсов. Тогда не будет ли слишком скоропалительной сцена у гаража с лошадью?

Тарковский. Нет, это ничего. Здесь должен быть слом ритма, пошла новая фактура. Правда, мне очень не нравится наш гараж, цвет такой вонючий. Может, в пасмурную погоду он будет смотреться лучше?

Юсов. Нет, хороший цвет.

Тарковский. А вот этот кадр, когда Анна говорит мальчику про лошадь: «Чего ты боишься? Она же красавица. Теперь это редкость». Здесь одно за другое цепляется и второй план все время есть. Красиво. Правда, красиво будет, Вадим?

Юсов. Боюсь, что все это будет громоздко.

Тарковский. Ну что ты! Будет изящно.

Юсов. Не уверен. Меня что-то жмет в этом деле.

Тарковский. Да нет, Вадим, идеально получается. И опять же возникает точка зрения отца. Или тебе в принципе не нравится вся эта мизансцена рядом с домиком? Это будет похлеще, чем в «Конформисте». Или ты хочешь снимать длинный план, на котором идет Бертон, плохо хромая?

Юсов (видимо, понимая, что Андрей уже на пределе, а взаимопонимание не возникает). Скажи точно, что ты хочешь этим планом достигнуть, какого эффекта, я тебе помогу. Если в сцене ссоры с Бертоном тебе важно выявить состояние героев сменой ритмов, то я сомневаюсь в симметричной мизансцене, которую ты хочешь построить.

Тарковский. Пойми, они на грани ссоры, и эта сцена должна быть динамичной.

Юсов. Плохая деталь. Мы камерой стараемся подыграть актеру. Это не дело.

Тарковский. Да, в конце концов, я хочу снять один динамичный кадр в противоположность всем остальным, вялым по ритму.

Юсов. Тогда можно испробовать другой вариант.

Тарковский. Я понял. Ты скажи просто, что непременно хочешь ездить с камерой по рельсам.

Юсов. Я могу хоть на руках снимать, тогда это будет еще более точно выражать состояние актера. Только мне этот прием кажется немного примитивным.

Тарковский. Это не примитивно. Это просто! Вот и все! Мы следуем за актером — вот и все! Я хочу сбить ритм.

На сегодня общий язык не был найден. В результате съемку решено отложить. Настроение ниже среднего, а тут еще появляется директор объединения, в котором снимается «Солярис», и рассказывает о бесконечных хозяйственных неудачах. У Андрея вырывается стон: «У меня есть одна большая мечта — снимать кино!»

15 ноября

Успела только на самый финал сегодняшних съемок. Действие происходит в комнате у Криса Кельвина. Крис сидит на кровати. Хари лежит и как будто дремлет. Крис незаметно для Хари тянется к пистолету — видно, пришла мысль о самоубийстве. Хари резко отбрасывает пистолет ногой.

После съемок смотрели, можно сказать, любовались новой декорацией — станцией «Солярис». Точно раковина, выгнутое пространство с доминирующим белым цветом, объемное, полное воздуха и возможностей для съемок — просто потрясающе!

Сегодня же происходит озвучание ролей Баниониса и Ярвета. Так случилось, что в одной картине снимаются два прибалтийских актера, из Литвы и Эстонии, которые говорят по-русски с большим акцентом. Особенно Ярвет. Его озвучивает Татосов, а Баниониса — Заманский.

Речь зашла о новом фильме Ларисы Шепитько «Ты и я» по сценарию Гены Шпаликова. Андрей насмешливо хмыкает и недоуменно поводит плечами, что должно означать полное его неодобрение.

И еще одна новость. Я всегда была уверена, что Андрей почти или вовсе не замечает мое присутствие на площадке. И вдруг сегодня, когда я появилась на съемках спустя более чем месяц, он уличающе ревниво бросил мне с укором: «А вас, кстати, не было».

Кто бы мог подумать!..

16 ноября

Польщенная последним замечанием Тарковского, брошенным мне вчера, я с утра прибежала на студию. Сегодня снимается кадр, в котором Крис пытается помочь Хари раскрыть молнию на платье, обнаруживая, что это невозможно в принципе — Солярис точно воспроизвел весь внешний рисунок костюма, но не учел его функционального предназначения. Андрей, насколько я помню, был бесконечно увлечен в романе Лема именно такого рода деталями.

Действие снова происходит в комнате Кельвина. Андрей объясняет актерам мизансцену, замечая Банионису: «Нет, в этом движении есть что-то ущербное». Донатас, отстаивая свою правоту: «Но он здесь бояться должен, иначе это фальшиво».

Опять спор с Юсовым относительно мизансцены: «Пойми, Вадим, я не могу их (Криса и Хари — О. С.) в этом кадре столкнуть лицом к лицу — ведь только что он бегал от нее как сумасшедший». Банионис устало вздыхает и садится, пока режиссер и оператор выясняют отношения. Он ворчит: «Мы договариваемся с Андреем Арсеньевичем об одном, а Вадим Иванович оказывается недоволен…»

Андрей не выдерживает: «Долго, мучительно долго решаем элементарный кадр!» В это время из-за декорации слышится посторонний разговор кого-то из технических работников группы. Андрей кричит: «Мать вашу… Я работаю с семи утра и до 12 ночи ежедневно! И так буду работать месяц! Имейте уважение!» Приближается срок сдачи картины, поэтому после съемок Андрей занимается еще и озвучанием, и монтажом.

«Арон, — обращается Андрей к реквизитору, — я вот сейчас совершенно случайно вспомнил, что ножницами, которыми у нас в кадре пользуется Кельвин, стриг себе ногти и Снаут». «Ну?» — непонимающе вопрошает Арон. «Да нет, ничего. Просто возьмите и замените их и в следующий раз на меня не обижайтесь».

17 ноября

Когда мы вошли в павильон, то застали там Бондарчук, Баниониса и Ярвета. Все забавлялись тем, как Ярвет старался произнести слово «непосредственнее». «Непосредственнее, непосредственнее», — повторял он на все лады.

Снимается кадр, в котором Крис стоит в своей комнате в пижаме перед экраном телевизора. На полочке перед ним репродукция «Троицы» Рублева.

У Криса пораненное, обожженное лицо. Андрей пытается высказать свои соображения Юсову, но тот резко обрывает его: «Андрей Арсеньевич, не вмешивайтесь в то, в чем вы не понимаете. Это вы придумали и хотите, чтобы в кадре была видна «Троица»? Значит, именно этого я и добиваюсь. У меня ведь есть только одна цель — выразить вас на экране».

Андрей тихо отступает и переходит к обсуждению того, что же могло произойти с пленкой, откуда мелькание.

В следующем кадре Снаут появляется ночью в комнате Кельвина. Дверь, выломанная Хари, когда она настигла Криса, просто занавешена пижамой. Снаут нетрезв, в грязной запущенной рубахе. Он сообщает Кельвину о том, что Океан Соляриса выуживает у них сведения во сне, поэтому он старается не спать.

«Троицу» снимают с полки и ставят рядом с экраном телевизора. «Так проще и точнее», — резюмирует Андрей.

Андрей спрашивает Ярвета, курит ли тот. «Нет, уже полгода не курю», — отвечает Ярвет. Маша задает более провокационный вопрос: «А пьете?» Все хохочут. «Пью много, — отвечает Ярвет. — Но через два месяца пить не буду». Все очень заинтересованы: «Почему?» «А потому что тогда вы меня спросите: «Почему это у вас, Юрий Евгеньевич, так много денег?» — А я куплю тогда себе серебряные ложки и.., как это по-русски? Качалку!» Все хохочут еще более радостно, а Ярвет говорит: «А вообще, это мой последний фильм. Клянусь!»

Шутки разряжают напряжение на площадке. Только Банионис, как всегда, серьезен. Он сидит один и напряженно о чем-то размышляет. Наконец в веселый гомон вкрапливается его знакомая фраза, плод новых размышлений: «Андрей Арсеньевич, а я вот думаю…» Но Тарковский перебивает его, не желая «умных» разговоров: «Ярвет — гениальный человек! Все, что делает Ярвет, гениально!»

Ярвета он действительно обожает.

На мой взгляд, в снимаемой сегодня сцене Банионис необыкновенно хорош, тонок и мягок в рисунке роли. Я редко бываю на съемках и, может быть, что-то упустила, но мне кажется, что сейчас я впервые вижу «бывшего» Баниониса, того Баниониса, которым все восхищались.

Андрей перед съемкой дает ему последнее напутствие: «Донатас, попробуй всю эту сцену провести более нетерпимо».

Тарковский делится с Юсовым своей идеей по озвучанию этого куска: «На изображении «Троицы» я хочу ввести музыку из «Рублева». — «Получится этакий французский вариант?» — иронизирует Юсов, видимо, намекая на самоцитирование в годаровских картинах. Но Андрей не обижается, соглашаясь: «Да, есть в этом некоторое такое пошлое гусарство».

18 ноября

Не иду, а лечу на студию, потому что несу Андрею показать мое интервью с ним по поводу «Соляриса», опубликованное в «Искусстве кино». Это первая публикация о нем за много лет после «Рублева». Но я сразу же попадаю в разгар съемок.

Тарковский репетирует с Бондарчук и Банионисом «постельную сцену», не часто встречающуюся в советских фильмах. Банионис просит, чтобы ради естественности эпизода «не подстраивали все очень красиво». «Это вам мешает?» — интересуется Андрей.

На кровать рядом с Банионисом плюхается Юсов, что вызывает сильное оживление у окружающих. Тарковский обращается к Наташе Бондарчук: «Ну, старуха, это самая главная твоя сцена. У тебя сейчас идет такая чересполосица: вначале состояние, потом слово. Вот если бы ты успевала наживать состояние во время произнесения слов! Это трудно, но не обкрадывай себя! И не играй, пожалуйста, всемирную трагедию. Ты просто хочешь дать возможность Крису сказать тебе правду, ты даешь ему шанс, а он лжет. У тебя сейчас состояние просьбы, мольбы, а должен быть страх за него, страх, что он сразу начнет врать и не воспользуется шансом».

Потом к Донатасу Банионису: «Когда ты мне показывал этот кусок до съемок, то он был у тебя сильнее наполнен пережитым и перечувствованным».

У Бондарчук что-то не клеится, и Тарковский начинает сердиться: «Наташа, ты просто пользуешься нашей слабостью, нашим терпением, ты словно выжидаешь на каждой фразе, когда на тебя нападет вдохновение. При всем моем уважении к твоему состоянию ты должна понять, что текст нервный и он должен просто пролетать. А ты сидишь с каменным лицом, напряженная, в поисках состояния. Это твое «окаменение» — вполне избитый актерский прием. А ты должна понять, что когда Кельвин начинает свой рассказ, то у тебя возникает к нему самое высокое чувство, которое вообще может возникать у женщины: сострадание. Тогда ты заплачешь, тебе станет жалко его и себя прежнюю. А ты, Донатас, когда на нее не смотрел, было лучше: повисало это состояние, простите за пошлость, «некоммуникабельности». Понимаете, то, что между вами происходит, — это своеобразная имитация отношений, то есть творчество в чистом виде. Такого между вами еще не было, но все-таки вы понимаете, что настоящего полноценного контакта между вами тоже не может быть. И, Наташа, пожалуйста, забудь эти «сверхзадачи» по Станиславскому, которым тебя учили в институте, всю эту чушь. Начинай прямо с физического состояния: тебя бьет «колотун», а ты улыбаешься! Ты ждешь: предательство или спасение? Если ты с самого начала найдешь нужный тон, тогда все пойдет».

Но сцена не идет и стопорится, несмотря на все указания Тарковского. Тогда он предполагает: «Все разваливается, потому что мы хотим эту сцену сделать короче. Но это не дело! Сделать короче — сама по себе задача фальшивая! Наташа, делай, как раньше, и не оглядывайся на длину. Тебе нежности не хватает в этой сцене. Ты должна начинать очень нежно, стараясь, чтобы он понял, что ты все знаешь, ты располагаешь его к откровенности. А дальше все хорошо. Ты только начни: пусть тебя трясет и улыбка блуждает. Однако от него ты стараешься скрыть свое состояние, сдерживаешься, загоняешь его внутрь. Понежнее! Понежнее! У тебя море любви по отношению к нему, а он тебя не любит. Ты где-то за гранью, а ты нам истерики разводишь! Нет. Нет. Нет. Нервность свою нам демонстрируешь, и никакой собранности я не вижу. Почему ты стала такой мелкой и злобной?»

«Она не любит его, — высказываю я свое предположение Андрею. — Любви нет!»

Андрей расстраивается: «Посмотрел бы я, как Пырьев снимал бы картину дубль в дубль! Нет пленки! Это как в тюрьме сочинять роман в уме, не имея бумаги! То же самое — снимать без пленки!»

В это время гример пытается подправить грим Бондарчук. «Что вы делаете? — кричит Андрей. — Зачем? Ведь она измучена, ревела, у нее красный нос, и в этот момент Крис ее застал». Гример хочет исправить свою оплошность, подмазать нос красным, но Бондарчук отстраняется: «Не надо!» Все напряжение снимается подтрунивающим смехом Андрея: «Быть покрасивее — единственная задача этой актрисы!»

24 ноября

Новая декорация лаборатории Сарториуса. Кельвин, Сарториус и Хари выходят из лаборатории в коридор, пораженные только что обнаруженным фактом: кровь Хари регенерирует! В связи с этим Сарториус и Кельвин говорят о том, как же следует относиться к существам, посылаемым Солярисом на станцию, о проблеме вины.

В который раз я замечаю, что если Андрей к кому-то и обращается резким тоном, то потом десять раз извиняется за это.

Папа (Евгений Данилович Сурков, в то время главный редактор журнала «Искусство кино» — примечание редакции) сказал сегодня дома об Андрее: «Тарковский — это единственный по-настоящему свободный человек из всех, кого я видел в жизни. Однако тезис, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества, еще раз подтверждается, увы, в своем самом трагическом варианте: общество перемалывает». Вторую часть этого заявления я не очень поняла. Видимо, папа боится, что Андрея «сломают».

27 декабря

29 или 30 декабря сдача картины.

Сегодня удалось посмотреть часть проезда Бертона по автострадам Токио. Удивительно и жутко захватывающе. Андрей говорит звукооператору: «Нужно, чтобы электронная музыка звучала тут еще сильнее, чтобы всех стошнило!» Звукооператор сомневается: «Но ведь при таком звуке уже через 12двенадцать метров стошнит!» Андрей смеется: «Ничего! Человек живуч…»

Переходим в монтажную. «Как я устал, — жалуется он мне. — Как мне надоело это кино! Устал от этого фильма, надоел он мне предельно. Хочу съесть суп!» «Какой?» — спрашиваю я и предлагаю съесть у меня дома кислые щи, которые приготовлены моей мамой.

Андрей звонит Ларисе посоветоваться: «Ларочка, у вас есть щи? Курицу не хочу. — И, поговорив с женой, продолжает: — Устал предельно. Вы знаете, единственное, что прекрасно, это Наташа. Это удивительно. Она естественна как кошка. Я с ней и не работал». Тут я выражаю свое несогласие: «Ну, положим, если говорить о той сцене, которую я наблюдала, то это не так». Андрей: «Сцена в библиотеке?» «Нет, в постели. Сколько вы там бились!» Но Андрей пытается не сдаваться. «Да нет, у них там было что-то с текстом. А впрочем. — Да… Но все-таки мне кажется, что я с ней не работал. Признаться, я не ожидал. Думая, что мне придется вынимать из нее душу… — И вдруг переходит к предстоящему просмотру, который должен осуществляться с двух пленок; — Если вдруг будет несинхронно, немедленно прекращу просмотр. Не выношу несинхронность».

Я советую Андрею не обращать внимания на статью в «Комсомолке» (за давностью лет, к сожалению, не помню, о какой статье идет речь, но Андрей был всегда болезненно чуток к каждому сказанному или несказанному о нем слову), ведь самое важное, что картина уже живет. «Да нет, — успокаивает меня Андрей, — что вы? Это так глупо… просто глупо!»

Я вижу, что Андрей очень взнервлен, но все-таки эта взнервленность радостная. Хотя он безумно устал, развязка близка, финиш за поворотом, и это дает силы.

В зале озвучания смотрим материал прилета Кельвина на Солярис. Андрей решает, что когда Кельвин выходит из корабля, все очень тихо вокруг: мы точно слышим мир его ушами, а у него после полета заложило уши. Вначале все посмеялись, думая, что это шутка. Но Андрей продолжает развивать свою мысль, и на наших глазах рождается новая звуковая партитура, целая драматургия звука.

28 декабря. Последний день

Прихожу на перезапись последней части. Последний разговор Кельвина и Снаута и «возвращение блудного сына». Кельвин на коленях перед отцом — самое святое, вычлененное Солярисом из человеческой памяти и затерявшееся где-то в космическом Ничто, а может, впрочем, и Нечто. У меня перехватывает горло. Вот это о нас, о всей нашей жизни на земле, о трагическом самоощущении человека в мироздании.

После окончания работы Андрей кажется напряженным, но довольным:

«Только на перезаписи начинаю ощущать, что же вылупляется из картины, как она звучит, понимаешь?»

Я говорю Андрею о том, что подавлена, потрясена финалом. Андрей согласен.

«Да, красивый, очень красивый финал, — отвечает он и, смеясь, озорно добавляет: — Подарок Романову!» (Романов — в то время министр кинематографии).

Полностью глава была опубликована в апрельском номере журнала «Искусство кино» за 2002 год.

Читайте также:

  • Андрей Тарковский. Запечатленное время
  • Андрей Тарковский — о том, как он хотел снять «Зеркало»

— Специальный приз жюри «Серебряная пальмовая ветвь», приз Международного евангелистического центра, специальная премия экуменического жюри и диплом участия на XXV МКФ в Каннах (Франция) (1972);

— Премия Международной ассоциации кино-клубов на XVIII МКФ в Карловых Варах (Чехословакия) (1972);

— Диплом участия на II смотрe современного киноискусства социалистических стран в Карловых Варах (Чехословакия) (1972);

— Премия за лучшее исполнение женской роли Наталье Бондарчук на XI МКФ в Панаме (1973);

«Я хотел доказать своей картиной, что проблема нравственной стойкости, нравственной чистоты пронизывает все наше существование, проявляясь даже в таких областях, которые на первый взгляд не связаны с моралью, например, таких как проникновение в космос, изучение объективного мира и т.д.»

Тарковский говорил, что искусство существует только потому, что мир неблагополучен, что нужны преодоления.

Солярис становится для Криса испытанием его совести.

Проблема растревоженной совести присутствует во всех фильмах Тарковского.

По свидетельству заместителя председателя Госкино Бориса Павлёнка, Тарковский «…жил в собственном замкнутом мире, демонстрировал пренебрежение к публике и порой мог сказать: „А вы посмотрите на себя. Разве вы в состоянии понять мой фильм?“»

Наталья Бондарчук рассказывает, что во ВГИКе тогда прошёл слух, что Тарковский – гений. Никто его фильмов не видел, но все знали, что он гений.

Любопытно, что первоначально Тарковского не хотели принимать во ВГИК. Только благодаря настойчивости Михаила Ромма Андрея приняли.

Позже, Михаил Ромм сказал об Андрее Кончаловском, что тот может стать мастером, а про Андрея Тарковского – что он может стать гением.

Чем труднее живётся художнику, тем интереснее сам художник. А жил Тарковский всегда не легко. Андрей был обречён на страдание. Долгое время он жил без дома. У него было 11 тысяч рублей (советских) долгу и ни копейки в кармане.

Андрей был очень нервным, почти больным человеком. Он был буквально одержим искусством.

«Если я не сниму длинный, нудный фильм, я застрелюсь», – шутил Тарковский.

«Мои фильмы длинные, занудные я могу снимать только здесь, на Родине», – признавал Андрей.

Тарковский творил атмосферу фильма. По словам Натальи Бондарчук, надо понять атмосферу его пейзажа, и «тогда реальность становится иным временем, временем искусства».

«Безусловно, искусство Тарковского не для всех. Оно завораживает только тех людей, у кого есть то, чем завораживаться».

Андрей подходил не догматично к объяснению жизни человеческого духа. Он был человек верующий, хотя, возможно, вера его была космична.

Наверное, поэтому на Каннском кинофестивале, помимо Гран-при, фильм «Солярис» получил премию протестантской и католической церкви (экуменического направления) за божественное начало в фильме.

Композитор Эдуард Артемьев, написавший музыку к фильму, вспоминает:

«Тарковский как-то заявил: вообще-то мне музыка в фильме не нужна, мне нужны шумы природы. Его любимый композитор был Бах. Он говорил: Я мечтаю снять фильм без музыки. Музыка мне нужна лишь в тех моментах, когда нет средств, чтобы языком кино это вытянуть».

Оператор Вадим Юсов так говорил об Андрее Тарковском:

«Он был предан кинематографу. Для него в жизни другого ничего не существовало… Он пытался объяснить, что Земля это нечто больше, чем земля и вода, это всё живое, нечто чувственное».

Андрей Тарковский и Вадим Юсов стремились достигнуть естественности. Цветной плёнки «Кодак» выдали в обрез, пришлось снимать весь фильм без дублей. Поэтому некоторые кадры фильма чёрно-белые.

Репетировать с актёрами Тарковский категорически отказывался, и даже не давал им сценарий. Он хотел, чтобы всё было, как в жизни. Тарковскому было нужно состояние актёра. Он подходил к Наталье Бондарчук и говорил: «мне совершенно не важно, как ты играешь и что говоришь. Мне важно, что ты живёшь, что у тебя дрожат ресницы, что у тебя наворачиваются слёзы».

Наталья Бондарчук познакомилась с Андреем Тарковским, когда ей было 13 лет. Она уже прочитала «Солярис» Станислава Лема и дала почитать эту книгу Тарковскому.

После первых проб, Тарковский не утвердил Бондарчук. И только спустя полгода, когда перепробовал уже сотню актрис, он вдруг по-новому увидел Наталью и утвердил на роль.

«Для меня, так же как для многих его любимых актёров, Тарковский был центром мироздания», – признаётся Бондарчук.

Андрей Тарковский был влюбчивым человеком. Во время съёмок фильма «Солярис» у него случился роман с исполнительницей роли Хари Натальей Бондарчук.

Андрею Тарковскому было 39 лет, Наталье Бондарчук – 21 год.

«Посмотрите, как она прекрасна, это же ангел!», – говорил Тарковский членам съёмочной группы.

«Андрей вообще очень любил на меня смотреть, – вспоминает Наталья Бондарчук. – Я для него была подобием картины, он постоянно решал, куда ещё положить мазок, чтобы довести образ до совершенства. Изучал меня, чтобы понять, какой должна быть героиня «Соляриса».

«У меня такое чувство, будто я тебя родил. Нет, не как актрису, а как человека. Может, в какой-то другой жизни так оно и было», – признавался Андрей Наталье.

«Он почему-то допустил меня до себя, – вспоминает Бондарчук. – И я почувствовала, что это бесконечно близкий мне по духу человек».

«Ты моя женщина – сказал Тарковский, – а это значит … Это значит, что я тебя люблю. Не думай, что я ничего не вижу, не понимаю, как ты относишься ко мне. Настоящая любовь не бывает безответной».

Иногда такое происходит между актрисой и режиссёром: работая вместе, они начинают узнавать друг друга и возникают чувства. «Одинакового моря рыбы», так писала о подобном состоянии Марина Цветаева.

Если режиссёр не будет любить свою главную героиню, то у него не получится снять фильм про любовь, и не про любовь тоже не получится.

Лучше чем в «Солярисе», никто Наталью Бондарчук в кино так и не снял; даже Сергей Герасимов в фильме «Красное и чёрное», где Наталья играла мадам де Реналь.

Когда Хари прорывается сквозь металлическую дверь к своему возлюбленному, вряд ли кого-то это может не потрясти!

«Я ему полностью доверяла», – вспоминает исполнительница роли Хари Наталья Бондарчук. – «Я играла «Русалочку» Андерсена».

Хари не человек. Но когда она научилась любить, она становится человеком!

«Я уже человек, и я люблю тебя! – говорит Хари. – Я научилась любить».

Быть может, цель жизни состоит в том, чтобы научиться любить, любить несмотря ни на что!

Худсовет дал фильму «Солярис» 42 замечания. Особенно сильные придирки были к сцене воскрешения Хари.

Сцена эта снималась после объяснения Тарковского с Натальей Бондарчук, когда он признался, что не может на ней жениться. «Девочка моя, я люблю тебя, я готов прожить с тобой всю свою жизнь… Но я не могу второй раз предать сына».

Чтобы жениться на Бондарчук, Тарковский хотел развестись с Кизиловой. Но Лариса пригрозила, что он больше никогда не увидит сына.

Наталья Бондарчук, по её словам, была страстно влюблена в Андрея. Возможно, именно благодаря этому сцена прорыва через дверь и сцена воскрешения Хари особенно удались.

«Смотрит не воскресшая Хари, через неё смотрит Солярис, Космос, Бог…»

«Что есть Солярис? – задаёт вопрос Наталья Бондарчук, и сама отвечает: – Это жизнь после жизни. У каждого из нас будет такая встреча. Совесть, которую невозможно и нельзя погасить здесь, на земном плане, никакими молитвами замолить свой грех. Уйдём, каждый получит своего гостя – то, перед чем он собственно виноват».

«Смерти нет, я убеждена. Есть преображение, трансформация, но дух не уничтожим».

«Солярис» – фильм о бессмертии, о человеческой любви и человеческой совести.

Сегодня такой фильм был бы невозможен. Закономерно, что молодое поколение фильмы Тарковского понять не может. Ведь в них речь идёт о растревоженной совести. Молодые в совесть не верят, угрызения совести называют депрессией и надеются, что от мук совести их вылечит психоаналитик.

Одни считают, что совесть это голос Бога в человеческом сердце. Другие полагают, что совесть это химера. Третьи убеждены – совесть это результат нейро-лингвистического программирования человеческого сознания.

«Мы сегодня – самое бессовестное общество за всю историю России, – считает известный кинорежиссёр Сергей Соловьёв. – Общество, где даже капля совести – ненавистный рудимент, мешающий достижению успеха…»

К чему движется наше бессовестное общество?

«Мы сейчас – никакое не общество с развивающейся экономикой, а колоссальный вертеп. Потому что устроили себе жизнь без совести, и законы этой жизни построены на бессовестности, и сколько бы мы ни строили храмов, общество наше живёт без Бога. А значит, всё оно обречено на конвульсивную агонию, которая должна устрашить всё человечество», – считает Сергей Соловьёв.

Сегодня люди предпочитают не вспоминать о совести. Никто, или почти никто, не откажется от богатства ради чистой совести.

К какой совести можно призывать, когда повсюду пропагандируется корысть и нажива?!

Совесть – это чувство вины и стыда; когда чувствуешь чужую боль как свою.

«Стыд – вот чувство, которое спасёт человечество!» – восклицает Крис Кельвин.

Можно ли жить по совести в наше бессовестное время?

Теоретически можно. Но кто так живёт? Единицы – праведники, которых можно сосчитать на пальцах одной руки. Остальные живут по «волчьим законам»: обмани и «сожри» другого, чтобы выжить самому!

Как жить по совести в мире, где правят «волчьи законы»?

Либо жить по волчьим законам, либо по совести.

Большинство хотят быть бессовестно богатыми. Деньги людям дороже совести. Люди выбирают жить по лжи; правде они предпочитают деньги. Даже когда неправы, будут оправдываться и лгать до последнего.

Сегодня уже никто не скажет, что «самый правильный поступок – это моральный поступок». Раскаяние и покаяние вещь исключительно редкая. Никто не верит в неминуемую расплату, когда за всё содеянное придётся отвечать перед Высшей Справедливостью.

Но существует ли Высшая Справедливость? Справедливо ли устроено мироздание? Что есть добро и что есть зло? И если не всё равно, как поступать, то КТО и КАК оценивает наши поступки?

От решения этого вопроса вся жизнь человека зависит. Это ключевой вопрос человеческого существования!

«Солярис» – фильм об испытании совести человека, испытании любовью!

Профессор Гибарян не выдерживает испытания и кончает жизнь самоубийством.

Профессор Снаут, похоже, не верит в совесть, и пытается не думать о ней.

Профессор Сарториус напоминает Фауста, он ищет совесть в органике человека, и не найдя, отрицает её существование.

И только Крис Кельвин выдерживает испытание, которое посылает ему океан Соляриса в образе возлюбленной Хари.

Хари – незасыпающая совесть. Благодаря Хари Крис понимает, что любовь важнее науки, любовь превыше всего.

«Ты мне дороже, чем все научные истины, которые существовали в мире», – говорит Крис воскресшей Хари.

Любовь – это испытание на человечность.

Благодаря любви мы становимся людьми.

Без сочувствия и без любви мы не люди.

Только любовь делает человека Человеком!

«А может быть, мы вообще здесь для того, чтобы впервые ощутить людей как повод для любви?!» – понимает Крис Кельвин после всех испытаний.

«Любовь это чувство, которое можно переживать, но объяснить нельзя. Объяснить можно понятие. А любишь то, что можно потерять: себя, женщину, Родину».

Вселенная – это «женщина», это «Хари»!

Хари – вечная женственность. Она воплощение мечты мужчины об идеальной женщине.

Когда я увидел, как Хари раздирает двери, чтобы соединиться с любимым, я понял, на что способна женщина. Мужчина на такое не способен!

Исполнительница роли Хари Наталья Бондарчук вспоминает: «Прикажи он броситься в огонь – бросилась бы не раздумывая. Но в мир Тарковского я вписывалась как что-то идеальное, неземное, поэтому
долгое время ни о какой физической связи между нами не было и речи…

После того как мы сблизились, Андрей признался, что боится женщин».

«Я не могла представить Тарковского в качестве своего мужа. Представлял ли он меня в качестве жены – не знаю. Когда мы с ним разговаривали, это всегда было о чём-то очень важном, божественном».

«Ах, этот мир создан не для меня, он гораздо хуже, чем я», – сетовала Наталья.

«Нет, неправда, он лучше! – возражал Андрей. – Всё здесь устроено прекрасно и мудро, это мы нехороши, порой очень-очень нехороши. Но нам дано усовершенствовать себя и мир, только начинать надо
всегда с самого себя».

Со своим вторым мужем Николаем Бурляевым Наталья Бондарчук прожила семнадцать лет не расписываясь. «Нас объединила любовь к Тарковскому».

А может быть, она и разъединила Андрея Тарковского с Николаем Бурляевым?

В интервью журналистке Ирене Бресна Тарковский высказался так: «Женщина не имеет своего внутреннего мира и не должна его иметь. Её внутренний мир должен полностью раствориться во внутреннем мире мужчины».

Ирена Бресна пишет: «Тарковский требовал от женщины то, к чему сам был неспособен. Где-то я его поняла, он был неспособен любить, и я сказала ему это. Почему же вы не любите сами? И предоставляете женщине свободу действия? И тогда он признался, что ему очень трудно любить и что для него очень трудно пожертвовать собой, но женщина… Ведь женщина это – символ жизни, символ … Женщина для него просто миф, всё доброе и прекрасное, и она должна быть именно такой».

В 1974 году Тарковский записал в дневнике: «В чём органика женщины: в подчинении, в унижении во имя любви»!

Он был противником эмансипации, и считал, что соприкосновение женщины с социумом должно происходить только в целях устроения личного (любовного) счастья и семейного быта.

«Мои корни в том, что я не люблю сам себя, что я себе очень не нравлюсь», – признавался Тарковский.

«Я считаю женщину не только равной мужчине, но и лучше его, но только в том случае, если она остаётся женщиной во всём. Тогда она вызывает во мне большое уважение и любовь. Впрочем, в любви я чувствую себя скорее потрясённым, чем счастливым».

Трудно представить, но сцена оживания Хари скопирована Тарковским с истерических припадков его жены Ларисы. А в фильме «Жертвоприношение» жена главного героя психологическая копия Ларисы.

Свою вторую жену Ларису Кизилову Андрей Тарковский боялся и считал ведьмой. Её скандалы надолго выбивали Тарковского из колеи. Он даже написал сценарий «Ведьма», который в дальнейшем трансформировался в фильм «Жертвоприношение».

Падчерица Ольга так отзывается о своём отчиме Андрее Тарковском: «У него этих баб полно было. Он маме постоянно изменял. Менял трусики на чистые и уходил из дома. Мама устраивала скандалы, но всё было бесполезно. Он говорил: «Если режиссёр хочет, чтобы актриса поняла, что нужно делать в фильме, нужно с ней переспать».

Сам Андрей Тарковский так написал о себе в своём дневнике: «Я не святой и не ангел. Я эгоист, который больше всего на свете боится страданий тех, кого любит»!

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература

«Солярис» А. Тарковского (1972)

Писатель с самого начала невзлюбил режиссёрскую идею. По словам Н. Бондарчук, роман и фильм «разнятся в главном: Ст. Лем создал произведение о возможном контакте с космическим разумом, а Тарковский сделал фильм о Земле, о земном». Именно это раздражало Ст. Лема, он говорил: «Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле – прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот». Лем имел полное право защищать свой замысел от искажений. Но время показало, что Тарковский, проявивший мало почтения к авторским правам писателя, победил.

Фильм живёт и делает рекламу роману, который после экранизации активнее переводят на разные языки мира. До фильма Тарковского роман переводился, в основном, на языки стран Восточной Европы и республик СССР (русский, армянский, белорусский, украинский, латышский, литовский, венгерский, чешский, словацкий, румынский). Из переводов на западноевропейские языки известны французский (1966) и английский (1970), причём последний представляет собой сокращённое переложение на английский французского перевода. Сейчас, по данным официального сайта Ст. Лема, роман переведён на 31 язык; по данным журнала «Если» — на 34 языка. Тем не менее, А. Тарковский сожалел о том, что ему не удалось найти взаимопонимания с польским автором.

Знакомство А. Тарковского с романом Ст. Лема произошло в 1963 г., когда его полный русский перевод только что вышел в свет. Книгу, через Наталью Бондарчук, передала молодому режиссёру вгиковский педагог Ирина Жигалко. В 1967 г., по словам М. Чугуновой, Тарковский и драматург Александр Мишарин принесли в экспериментальную студию Г. Чухрая заявку на фильм «Исповедь» (будущее «Зеркало»), но запуститься им не удалось. И тогда, в октябре 1968 г., Тарковский и сценарист Фридрих Горенштейн подали заявку на экранизацию «Соляриса». Ни в дневниках Тарковского, ни в интервью и других опубликованных материалах нет свидетельств о том, что он видел экранизацию Б. Ниренбурга, вышедшую на телеэкраны за 10 дней до подачи им заявки. По словам М.А. Тарковской, М.Н. Ромадина и В.И. Юсова, он не упоминал о другой экранизации «Соляриса». Конечно, невозможно представить, что никто из занятых на картине людей не видел телеспектакль по сюжету, над которым шла работа, и что до Тарковского не доходили какие-то разговоры об этом. И действительно, редактор картины Л. Лазарев в своём отзыве на литературный сценарий «Соляриса» упоминает телеспектакль Б. Ниренбурга как пример неудачной трактовки романа. Но, очевидно, режиссёр уклонялся от обсуждений этой темы. Во всяком случае, по свидетельству оператора картины, В.И. Юсова, Тарковский в процессе работы вообще воздерживался от знакомства с чужими трактовками того же сюжета, чтобы они не повлияли на его творческую мысль, не помешали выстроить свою концепцию. Вплоть до того, что, работая над «Ивановым детством», он принципиально отказался смотреть материалы, отснятые его предшественником. В работе над «Солярисом» Тарковский столь же принципиально не смотрел космической кинофантастики, за исключением «Космической одиссеи. 2001 год» Стенли Кубрика, с которым вступал в полемику (эта информация получена автором статьи у В.И. Юсова в ходе интервью, беседа состоялась 3 мая 2010 г.).

По свидетельству Л. Лазарева, руководство кинематографа решилось запустить в производство фильм по роману Ст. Лема, надеясь, что научно-фантастический жанр отвлечёт режиссёра от духовных исканий и выведет к массовому кино. На эту же причину указывает и художник фильма, М.Н. Ромадин, добавляя, что «Солярис» вобрал в себя мотивы, свойственные творчеству Ф.М. Достоевского, чей роман «Подросток» мечтал тогда экранизировать режиссёр, но получил отказ: погружение «в душу» человека, исследование вопросов «совести и ответственности, столь характерные для традиции русской литературы». Так что Ст. Лем, упрекавший режиссёра в превращении своего сюжета в сюжет Достоевского, вполне точно ощутил направление режиссёрской мысли, но принять этого направления не смог. Как бы то ни было, массового кино не получилось: Тарковского в романе Ст. Лема привлекла «глубокая философская идея познаваемости мира, переданная в точной психологической концепции», — так он говорил, в глубине души вдохновлённый, скорее, его непознаваемостью.

Фильм Тарковского расходится с первоисточником на всех уровнях: сюжетном, смысловом и даже визуальном: хотя литература не считается визуальным искусством, в романе Лема зрелищный компонент активен — чего стоят описания Океана в разные часы, «синие» и «красные» дни! Самое явное сюжетное отличие заключается в том, что появились земные сцены, отец и мать Криса, и что Крис общался с пилотом Бертоном, который, по роману, с Крисом никогда не встречался и, по-видимому, умер ещё до его рождения. А в 1-м варианте литературного сценария была ещё и жена Криса Мария, её Тарковский убрал по настоянию Лема. Кстати, это была далеко не единственная уступка режиссёра писателю. В октябре 1969 г. Ст. Лем приезжал в Москву, чтобы обсудить будущий фильм с его создателями. По итогам обсуждения был принят целый ряд решений.

Смысловые несовпадения режиссёрской трактовки с первоисточником трактуются исследователями по-разному. Тем не менее, есть общие моменты. Основной из них — тема совести и памяти. Фильм «Солярис» создавался параллельно с замыслом «Зеркала», и, по мнению Д. Салынского, частично вобрал в себя его идеи: «И в том, и в другом речь идёт о внутреннем мире человека, тайниках памяти и воображения». Однако исследователь считает, что планета Солярис — не зеркало человеческой души, а познающий и созидающий субъект, метафора Бога, только не Бога всевидящего и всезнающего, а Бога, «мучающегося от того, что его создания оказались не столь совершенными, как они были задуманы». При такой трактовке Тарковский близко подходит к лемовской идее «ущербного Бога», создающего несовершенные творения. В доступном режиссёру переводе романа эти рассуждения были вырезаны цензурой, и в фильме они тоже не сформулированы, но их можно экстраполировать из контекста и романа, и фильма. Но даже такое понимание основной идеи фильма не отменяет его отличия от книги: в центре романа — проблема Контакта с внеземным разумом, в центре фильма — внутренний мир человека. Векторы движения — разные.

Как и в первой экранизации, в фильме Тарковского взаимоотношения Криса и Хари выходят на первый план, однако главной здесь становится история не любви, а очеловечения Хари. Ещё М. Туровская отмечала, что в центре фильма Тарковского не герой, а героиня, Хари, которая познаёт себя и Криса, окружающий мир. Она задаёт Крису вопросы о себе и о нём, с интересом смотрит «земной» видеофильм и разглядывает репродукцию Брейгеля. Вместе с Хари в фильм входит традиционный для творчества Тарковского мотив двойничества, зеркальности. В фильме, в отличие от романа, Хари научается обходиться без Криса, вступает в спор с Сарториусом и Снаутом, рассуждает — словом, отделяется от мысленной сферы породившего её «Адама», ведёт себя самостоятельно. В фильме ей отданы слова Снаута из романа о том, что в нечеловеческих условиях Крис ведёт себя, как человек. Причём слова эти произносятся ею со знаком плюс, а не минус, как в первоисточнике. Только унаследованный от земного прототипа суицидный синдром напоминает о том, что по своему происхождению Хари — лишь копия земного существа, точнее, материализованное представление о нём. Неслучайно сцена самоубийства Хари, выпивающей жидкий кислород, сюжетно в фильме, в отличие от романа, никак не мотивирована.

В визуальном плане фильм и роман отличаются кардинально: Океан в фильме не столько виден, сколько слышен. То, что мы видим, представляет собой некую химическую субстанцию, меняющую цвет: из светло-зелёного он становится жёлтым, затем пурпурно-красным и, наконец, тёмно-серым с сиреневым отливом. Никаких «симметриад» или «мимоидов», никакой чёрной глади в отблесках красного солнца. Основным знаком присутствия Океана является созданный композитором Э. Артемьевым звуковой образ, постоянным фоном сопровождающий действие. Нет в фильме и чередования «синего» и «красного» дней, о которых в романе сказано так много. Всё это режиссёр счёл излишним. Подспудно Тарковский, вероятно, ощущал противопоказанность спецэффектов его кинематографу, несовместимость их с философскими рассуждениями, что подтверждается данными современных исследований зрительского восприятия: спецэффекты «открыто провозглашают главенство визуального (в основном, технологического) образа; их стремление к главенству не склонно оставлять концептуальное кинопространство»; в таком кино восприятие зрителя «подчинено преимущественно визуальным <…> стимуляторам, не дающим даже на секунду перевести дух и сформулировать что-то вроде мысли». По воспоминаниям художника фильма, М.Н. Ромадина, когда они с Тарковским и В. Юсовым только приступили к работе над картиной, им удалось посмотреть «Космическую одиссею. 2001 год» Стенли Кубрика (в 1969 г. эта лента на Московском кинофестивале получила специальный приз). Посмотрев её, Тарковский, по словам Ромадина, захотел сделать нечто противоположное и предложил создать в своём фильме визуальную атмосферу, напоминающую работы Витторе Карпаччо, художника раннего итальянского Возрождения. В его картинах, по словам режиссёра, каждый персонаж погружён в себя, никто ни на кого не смотрит, все отчуждены.

Как отмечали исследователи, Тарковский предельно «заземлил» сюжет Лема, и не только за счёт введения земных сцен, но и за счёт художественного решения. Так, вместо функциональной библиотеки из романа Ст. Лема, в фильме возникает «кабинет психологической разгрузки», копия земного дома с множеством «земных» предметов и огромной люстрой. Вместо, опять же, функциональной каюты Криса в романе, здесь появляется земное растение в коробке из-под хирургических инструментов и репродукция «Троицы» Андрея Рублёва. Даже полоскам бумаги приписывается ностальгическое звучание — они напоминают шелест листвы на ветру. Ничего этого в романе нет, там полоски бумаги просто сигнализируют о работе вентиляции.

И, наконец, введение в визуальную, звуковую и смысловую канву фильма религиозных аллюзий (притча о блудном сыне, Pietà Микеланджело, фа-минорная Хоральная прелюдия И.С. Баха, в основе которой лежит протестантская молитва) — всего того, что Ст. Лем, убеждённый материалист и атеист, не мог принять — создаёт неповторимое и оригинальное произведение, независимое от первоисточника и равноценное ему. Неслучайно с тех пор, как фильм вышел на экраны, рассуждения о романе Лема не обходятся без упоминания фильма Тарковского.

Юлия Анохина  — «Солярис»: до и после Тарковского

Четыре «Соляриса»: почему фильм Тарковского — худшая экранизация Лема

Инар Искендирова ко дню рождения Станислава Лема посмотрела все экранизации «Соляриса» и пришла к выводу, что худшей вышла картина Андрея Тарковского. Об этом в своё время высказывался и сам фантаст, отказавшийся работать с режиссёром. В чём сходятся, а в чём различаются взгляды авторов? Кто и как из них использовал фантастическое допущение? Почему можно сказать, что фильм Тарковского портит роман? Об этом размышляет Инар в своей колонке.

Спойлер

Осторожно, спойлеры!

В статье полно спойлеров к первоисточнику и адаптациям.

Четыре «Соляриса»: почему фильм Тарковского — худшая экранизация Лема 1

Научно-фантастический роман польского писателя Станислава Лема «Солярис» был экранизирован трижды: черно-белая советская телепостановка 1968 года, знаменитый фильм Андрея Тарковского 1972 года и голливудская экранизация 2002 года. Я употребила слова «экранизирован» и «экранизация», но справедливости ради надо заметить, что экранизацией в полной мере можно назвать только фильм 1968 года, остальные две работы — это скорее адаптация по мотивам оригинального произведения.

Вопрос о различении экранизации и адаптации в киноискусстве очень дискуссионный. Трудно не согласиться с тем фактом, что при переходе истории из одного формата в другой невозможно добиться абсолютной точности и стопроцентного соответствия: это бесполезно и даже вредно для нового произведения. У каждого вида искусства есть свои особенности, свои сильные и слабые стороны: то, что в книге будет длинным описанием на пять страниц, в кино можно показать одним кадром, там, где в кино мы лишь догадываемся об истинных мыслях и переживаниях героев, в книге можно прочесть их от первого лица и так далее. Любая экранизация — это всегда адаптация оригинального материала, который при этом многое теряет, но зато в удачных случаях многое и приобретает. История обогащается новыми смыслами, усложняется, трансформируется — живет.

Я не претендую на теоретическое обобщение или даже какое-то важное заявление в этом вопросе, но если все же попытаться как-то разграничить между собой два существующих термина «экранизация» и «адаптация», то разницу между ними в грубом виде можно сформулировать так: экранизация ставит своей целью наиболее точное следование первоисточнику, в то время как адаптация использует оригинальный материал для того чтобы рассказать свою собственную, самостоятельную историю. Например, «Ромео и Джульетта» Франко Дзеффирелли 1968 года — это скорее экранизация, а вот «Ромео + Джульетта» База Лурманна 1996 года — это уже адаптация. И тем более нельзя назвать экранизацией «Вестсайдскую историю» Роберта Уайза и Джерома Роббинса 1961 года. Оригинальный материал у всех трех фильмов один, но творческая задача у их создателей была совершенно разной, что привело соответственно к разному результату.

Цель экранизации, разумеется, абсолютно утопична, но этот очаровательный героизм обреченного на неизбежное поражение режиссера не может не вызвать некоторое уважение. Это стремление преодолеть границу между разными видами искусства по безнадежности напоминает попытки объяснить слепому, что такое цвет, а глухому — что такое звук. Цель экранизации никогда не будет достигнута, но в процессе мы можем узнать много нового о возможностях и литературы, и кинематографа.

Из трех существующих фильмов, созданных по мотивам романа Лема, только телеспектакль 1968 года соответствует приведенному мною определению экранизации.

Очевидно, что режиссеры Лидия Ишимбаева и Борис Ниренбург поставили перед собой задачу наиболее аккуратно перенести «Солярис» на экран, поэтому все внесенные ими изменения так незначительны и малозаметны. Зритель, не перечитывавший специально перед просмотром роман, может легко пропустить их и получить от просмотра фильма опыт, очень близкий к тому опыту, который дает знакомство с этим научно-фантастическим сюжетом через книгу. Сама постановка, правда, очень страдает от скромности бюджета и некоторой робости создателей в отношении визуальной составляющей: в фильме есть несколько интересных находок (например, оба появления Хари или разговор героев по видеофону), но большая часть кадров, увы, не отличается особой оригинальностью.

Зато актеры приятно оживили суховатые образы лемовских героев: Василий Лановой в роли Кельвина трогательно-эмоционален, Антонина Пилюс в роли Хари сочетает детскую непосредственность и силу духа, а Владимир Этуш в роли Снаута и Виктор Зозулин в роли Сарториуса добавили яркой индивидуальности своим персонажам, для которых Лем не стал придумывать даже имена, ограничившись только фамилиями. Некоторый налет мелодраматичности, присущий фильму Ишимбаевой и Ниренбурга, все же не уводит его далеко от оригинала, поэтому если бы эту постановку можно было обогатить большей визуальной красотой и изобретательностью, то она бы стала почти идеальной экранизацией: и сохранившей связь с первоисточником, и добавившей к истории что-то свое, индивидуальное (усиление любовной линии, в первую очередь). Почти идеальной же, потому что идеальной экранизации существовать не может в принципе.

А вот голливудский фильм 2002 года режиссера Стивена Содерберга с Джорджем Клуни в роли Кельвина наиболее далеко отошел от романа Лема в плане сюжета: и замена персонажей, и новые сюжетные повороты, и полностью переписанный финал. Но вопреки всем ожиданиям эти отступления не сделали «Солярис» Содерберга самостоятельным произведением, потому что от него так и веет зависимостью и вторичностью. Только это зависимость и вторичность не от первоисточника, а от самой знаменитой киноадаптации «Соляриса» Лема — одноименного фильма 1972 года советского режиссера Андрея Тарковского.

С этого момента я собираюсь высказываться очень и очень осторожно, потому что с этим фильмом я ступаю на тонкий весенний лед. Репутация Тарковского и конкретно его «Соляриса» настолько грандиозна, что любое невосторженное высказывание в их отношении будет воспринято либо с открытой враждебностью, либо с покровительственным снисхождением. Поэтому мне сразу нужно оговориться, что я искренне люблю и уважаю фильмы Тарковского. Я понимаю, почему и за что его называют одним из величайших режиссеров в истории кинематографа, и без колебаний могу подписаться под этим утверждением, пусть даже мое имя рядом с именами известных и уважаемых критиков и киноведов стоит немного — очередной восхищенный зритель среди миллионов других до и после меня.

Но как бы я ни любила Тарковского, Лема я люблю и (надеюсь) понимаю намного больше.

И «Солярис» Тарковского — это безусловно шедевр кинематографа, фильм, достойный всех своих наград, многолетнего признания и попадания во все учебники и списки рекомендаций. Однако одновременно с этим нельзя не признать, что это худшая экранизация/адаптация (как ни назови, смысл один) романа Лема, которую только можно себе вообразить.

В отличие от Содерберга, который при переносе романа на экран внес в сюжет довольно много изменений, Тарковский оставляет сюжет книги в основном не тронутым. И это, как ни странно, делает его адаптацию только хуже, потому что служит причиной появления мощнейшего эффекта «зловещей долины» для зрителей, которые хорошо знакомы с первоисточником. Все в этом фильме одновременно правильно и неправильно, и это неестественное сочетание заставляет поклонников Лема бессознательно испытывать неприязнь и даже почти отвращение к такой интерпретации романа. Внеся мало изменений в сюжет, Тарковский вывернул наизнанку главную идею романа, как в кривом зеркале, исказив весь смысл, который вкладывал в свое произведение Лем. Поэтому смотреть «Солярис» Тарковского — это все равно что видеть любимого человека, превратившегося в зомби: черты лица, вроде, те же, но за ними скрывается что-то совершенно чуждое и враждебное. И как бы нерациональны ни были эмоции, положительные ли, негативные ли, по отношению к подобному существу, контролировать их мало кому под силу.

Четыре «Соляриса»: почему фильм Тарковского — худшая экранизация Лема 2

Возникает вопрос, почему же сюжетные изменения, которые внес в свой фильм Содерберг, не настолько болезненны для романа, как перестановка акцентов Тарковским при формальном сохранении сюжетной структуры книги? Во-первых, и это очевидно, потому что адаптация Содерберга появилась уже после фильма Тарковского, и надругаться над идеей романа больше, чем это сделал советский режиссер, голливудский автор не смог бы при всем своем желании (нельзя, правда, сказать, что он совсем не пытался). Во-вторых, а вот это уже важно, все изменения, которые могут отличать адаптацию от первоисточника, делятся на формальные и смысловые. И хотя люди чаще всего обращают внимание и реагируют на первые, вторые — намного опаснее для оригинала.

Ромео и Джульетту можно перенести из Вероны на Манхэттен или вообще на другую планету, сделать их синекожими и хвостатыми или нарядить по моде XXI века — суть истории молодых обреченных любовников останется прежней, если режиссер сохраняет в более или менее неизменном виде основную идею и ценностные ориентиры трагедии Шекспира. Это изменения формальные, и лично я приветствую в таких случаях даже самые радикальные прочтения, потому что они обычно оказываются интереснее всего.

Понять опасность смысловых изменений людям, живущим на излете эпохи постмодерна, может быть совсем непросто.

У нас же свобода и бесконечность интерпретаций — какие могут быть искажения изначального авторского замысла, если сам автор умер и мы его уже давно похоронили? Каждый читатель в процессе чтения (пере)создает текст и рождает новые смыслы, так что ответ на школьный вопрос «Что хотел сказать своим произведением автор?» многим кажется совершенно неактуальным и излишним. Не думаю, что я готова вступить в серьезную дискуссию по этой теме, но, по моим ощущениям, даже постмодерн в своем понимании свободы и права на любую интерпретацию не доходил до полного исчезновения любых границ, пусть это и было его тайным идеалом. И хотя каждое произведение открыто потенциально бесконечному числу самых разнообразных интерпретаций, у большинства из них все же сохраняется некое смысловое ядро, которое составляет сердце и суть истории. Возможно, где-то в мире и существует читатель, который, ознакомившись с романом Гарриет Бичер Стоу «Хижина дяди Тома», придет к выводу, что рабство — это хорошо, а угнетение людей по признаку расы — это правильно и справедливо, но, по-видимому, таким читателем может оказаться только ну очень оригинально мыслящий человек.

Теперь представьте, что кто-нибудь решил экранизировать антимилитаристский роман Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен», сохранив время и место действия, а также имена героев и почти все сюжетные линии, но основной идеей фильма сделал мысль, что война — это благо для цивилизации, которое способствует нравственному развитию человека.

Или представьте, что смотрите телесериал, который позиционирует себя как адаптацию феминистского романа Маргарет Этвуд «Рассказ служанки», но весь смысл этого сериала сводится к тому, что у женщин существует только одно предназначение в жизни — рожать детей, а от участия во всех остальных сферах их нужно поскорее отстранить во имя процветания всего человечества.

Можно ли сказать, что создатели этих гипотетических адаптаций Ремарка и Этвуд имели право на такую интерпретацию изначального материала?

Разумеется, имели! Никто не должен ограничивать чужое творчество.

Считаете ли вы такие интерпретации как минимум странными, а как максимум этически сомнительными?

Каждый может ответить на этот вопрос самостоятельно, но чаще всего ответ на него зависит от степени знакомства отвечающего с первоисточником.

Адаптация Тарковского в глазах поклонников Лема выглядит именно как воспевание милитаризма в фильме под названием «На Западном фронте без перемен» или продвижение сексистских лозунгов в сериале под названием «Рассказ служанки».

Какие сериалы посмотреть? Июнь 2019 7

Сериал «Рассказ служанки»

Сам Лем специально приезжал в Москву, чтобы вместе с режиссером участвовать в работе над фильмом, однако плодотворного сотрудничества у двух великих творцов не получилось. «Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой…», — вспоминал потом об опыте взаимодействия с Тарковским Лем. Знаменитое эссе Ролана Барта «Смерть автора» появилось только в 1967 году, и нельзя с уверенностью сказать, что к моменту работы над «Солярисом» оно было известно Тарковскому. Но в чем не может быть никаких сомнений, так это в том, что для Тарковского даже вполне живой и безуспешно пытающийся достучаться до него Лем был символически мертв и не играл никакой роли в формировании идеи, положенной режиссером в основу его фильма.

Такая позиция Тарковского, разумеется, не могла прийтись по вкусу Лему. В отличие от братьев Стругацких, для которых недосказанность стала сознательным творческим методом, что и позволило им в дальнейшем успешно сработаться с тем же Тарковским, польский фантаст всегда очень однозначен и даже бескомпромиссен в своих высказываниях. Однозначность, однако, не означает в случае Лема простоту. В своих романах он, напрямую наследуя западной философской традиции, затрагивает исключительно сложные вопросы, как правило, связанные с эпистемологической проблематикой. И на эти вопросы Лем дает свои вполне конкретные ответы, с которыми можно соглашаться или спорить, но вот приписывать автору свои личные идеи, как это бывает в случае некоторых других писателей, эти ответы не дают никакой возможности. Такая жесткая конкретика, конечно, несколько ограничивает исследователей и интерпретаторов его творчества, отдавая им на откуп лишь те части текста, на которые не было направлено пристальное внимание автора. Поэтому писать о Леме одновременно труднее и проще, чем о тех же братьях Стругацких, дававших своим читателям и критикам намного большую свободу восприятия.

Единственный элемент «Соляриса», который автор оставил настолько же открытым для интерпретаций, насколько закрыта для них его собственная позиция, — это сам образ Океана. Как заметил Александр Генис, «в притче о разумном Океане есть лаконичность и многослойность, позволяющие вымыслу жить и вне породившего его текста». При желании в этом образе можно было увидеть и христианского Бога, как это сделал Тарковский, а вслед за ним и Содерберг, — в многочисленных томах, составляющих библиотеку соляристики, подробно описанную в романе Лема, наверняка, есть и такая гипотеза, если даже опустить финальные рассуждения героев об ущербном боге и боге-младенце, которые были вырезаны советской цензурой из первого издания романа на русском языке. Однако внеся вслед за этим допущением в трактовку «Соляриса» христианскую метафизику и этику, Тарковский пошел на грубое искажение атеистической и материалистической картины мира научно-фантастического романа Лема.

Похоже, что Тарковский не понимал научную фантастику, несмотря на весь свой явный интерес к этому жанру.

Очевидно, что предлагаемое ею мироощущение было глубоко чуждо его христианским взглядам. Во время работы над «Солярисом» он принципиально отказывался смотреть предшествовавший его фильму телеспекталь Ишимбаевой и Ниренбурга, а также не стал знакомиться с другими трактовками лемовского сюжета, чтобы чужой взгляд не помешал ему сформировать собственную концепцию. Кроме того, он избегал смотреть и космическую кинофантастику. Исключением из этого правила стал лишь культовый фильм Стэнли Кубрика 1968 года «Космическая одиссея 2001 года», который Тарковский посмотрел незадолго до начала работы над «Солярисом» и, по воспоминаниям современников, говорил о желании сделать в своем фильме нечто противоположное.

Один из рецензентов «Космической одиссеи 2001 года» абсолютно точно заметил, что это «кинокартина, о которой фанаты научной фантастики во всех уголках мира и всех возрастов молились (зачастую без надежды), чтобы индустрия однажды подарила им ее». Поэтому совершенно неудивительно, что, решив сделать нечто противоположное этому отчетливо научно-фантастическому по своему духу фильму, Тарковский в созданном им «Солярисе» отошел максимально далеко от того, что составляет суть и атмосферу настоящей научной фантастики, каковой является не только фильм Кубрика, но и роман Лема.

Четыре «Соляриса»: почему фильм Тарковского — худшая экранизация Лема 3

Вкратце мировоззренческое противостояние режиссера и писателя сам Лем сформулировал так: «Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле – прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот». Или, как достаточно точно выразилась в своей статье Юлия Анохина, «в центре романа — проблема Контакта с внеземным разумом, в центре фильма — внутренний мир человека. Векторы движения — разные». Можно добавить, что векторы движения не просто разные, а кардинально противоположные. Что приводит к неизбежному вопросу: зачем вообще браться за экранизацию романа, если ты не согласен с его идеей?

До работы над «Солярисом» Тарковский мечтал экранизировать «Подростка» Ф.М. Достоевского и готовил сценарий будущего «Зеркала», но руководители не желали давать зеленый свет проектам, которые вынашивал режиссер. Согласие на экранизацию «Соляриса» же было дано в надежде, что научно-фантастический роман «отвлечет режиссера от духовных исканий и выведет к массовому кино». Разумеется, из этого ничего не вышло. «Солярис» получился совсем не массовым и едва ли научно-фантастическим фильмом, предельно насыщенным духовными исканиями на манер романов Достоевского, к которым советское руководство так не хотело подпускать Тарковского.

Будучи ограниченным в доступе к материалу, который мог бы лучше согласовываться с его замыслом, режиссер вышел из творческой ловушки, в которую его загнало руководство, за счет чужого произведения, вменив роману Лема то, что туда не закладывал автор, но о чем очень хотел поговорить сам Тарковский. С художественной точки зрения к получившемуся результату нет никаких вопросов, но вот этическая сторона этого дела как раз дает право порассуждать на его примере о возможных границах интерпретации любого произведения искусства.

Ситуация с «Солярисом» и его экранизациями еще раз доказывает, насколько беззащитно произведение искусства, когда автор выпускает его в «большой мир». Так было всегда: достаточно вспомнить негодование Мигеля Сервантеса во второй части «Дон Кихота» по поводу «нелицензионных» продолжений, которые появились после выхода первой части его романа. И так всегда будет, поскольку это нормальный процесс (пере)создания искусства.

Четыре «Соляриса»: почему фильм Тарковского — худшая экранизация Лема 4

«Солярис» Тарковского

Проблемные места в том подходе, который Тарковский избрал в отношении своего переосмысления романа Лема, легко проиллюстрировать, сравнив процесс работы Тарковского над «Солярисом» и следующим его фильмом, созданным по мотивам научно-фантастического произведения, — «Сталкером». Братья Стругацкие, чья повесть «Пикник на обочине» была избрана для экранизации, охотно согласились сотрудничать с режиссером и переписывали сценарий до тех пор, пока наконец Тарковский, отбраковав множество вариантов, не согласился на тот текст, который в итоге лег в основу его фильма. О мотивах, которые в тот момент руководили братьями, Борис Стругацкий позднее говорил так: «Нам посчастливилось работать с гением, — сказали мы тогда друг другу. — Это значит, что нам следует приложить все свои силы и способности к тому, чтобы создать сценарий, который бы по возможности исчерпывающе нашего гения удовлетворил».

То есть братья Стругацкие согласились на все изменения, которые решил внести в их произведение Тарковский, в то время как Лем открыто раскритиковал подход режиссера, и возможно, будь это в его власти, запретил бы эту экранизацию своей авторской волей, которая признается Всемирной Конвенцией об авторском праве. К сожалению, СССР присоединился к Женевской Конвенции только в 1973 году, через год после выхода экранизации Тарковского, так что у Лема не было никаких инструментов, чтобы повлиять на процесс создания фильма. Впрочем, даже имея их в случае экранизации Содерберга, он не поспешил ими воспользоваться, фаталистично махнув на фильм рукой:

Содерберг сделал «Солярис» — я думал, что худшим был «Солярис» Тарковского… Я ничего не написал о том, что фильм мне нравится. Я не написал, что он мне не нравится. Это не то же самое. Знаете, добрый злодей это не то же самое, что злой добродей. Есть разница… Мне ведь не говорили, чтобы я соглашался, потому что заработаю денег, а только «вы не имеете понятия, какие технические возможности есть у Голливуда», и я поверил. Я не предполагал, что этот болван, извините, режиссер, выкроит из этого какую-то любовь, это меня раздражает. Любовь в космосе интересует меня в наименьшей степени. Ради Бога, это был только фон. Но я все-таки человек достаточно воспитанный. Поэтому не набросился на этого Содерберга, это не имеет смысла. У меня была стопка американских рецензий, и я видел, что все старались, потому что Содерберг известен, исполнитель главной роли очень известен, и поэтому на них не навешивали всех собак… Кроме этого, автору как-то не положено особо возмущаться, ну не положено.

Но дело даже не в согласии или несогласии автора первоисточника с режиссерским замыслом. Дело в том, что в результате совместной работы Тарковского и братьев Стругацких от «Пикника на обочине» в «Сталкере» не осталось уже практически ничего, кроме имен авторов исходной повести в титрах фильма в качестве сценаристов. Связь между «Пикником на обочине» и «Сталкером» настолько эфемерна, что человек, ознакомившийся с двумя произведениями, не зная о том, что фильм формально является экранизацией повести, может даже и не догадаться об этом. Уже одно измененное название сразу сигнализирует читателю/зрителю о том, что это два совершенно разных произведения, после чего любые несовпадения между повестью и фильмом хоть в идейном, хоть в формально-художественном плане воспринимаются намного спокойнее даже самыми отчаянными поклонниками книги.

Сталкер» Тарковского 13

Не то с «Солярисом», который, будучи узнаваемым до мельчайших деталей, не может не сбивать с толку своей едва уловимой «неправильностью», которая достигается за счет перестановки акцентов и небольших дополнений. Даже прямые цитаты из романа в такой ситуации начинают звучать совершенно по-другому. «Ты пытаешься в нечеловеческой ситуации поступать как человек», — говорит в романе Снаут Кельвину с явным осуждением. Устами этого персонажа Лем поднимает постоянно продвигаемую в его романах идею: беда человечества состоит в том, что оно не способно выйти за границы своего человеческого (слишком человеческого) восприятия и понимания, что делает невозможным настоящий, полноценный контакт с Другим в любой его форме, будь то конкретный внеземной разум, будь то абстрактное космическое неведомое.

В том или ином виде эта идея возникает практически во всех романах фантаста, и если финал «Соляриса» в этом отношении еще можно назвать робко-оптимистичным, то в более позднем «Фиаско» писатель наконец ставит точку, полностью отказывая человеку в способности преодолеть ограниченность своего мышления. Однако когда те же слова в фильме произносит Хари, сразу становится понятно, что тот факт, что Кельвин в ситуации контакта с Другим решает держаться своих человеческих представлений, оценивается режиссером безусловно положительно, с чем никак не мог согласиться Лем.

То ли равнодушие, то ли непонимание режиссером используемого им материала приводит порой даже к очевидной психологической несогласованности образов персонажей его собственного фильма. Из-за внесенных изменений самоубийство Хари становится совершенно не мотивированным, а в двух соседних сценах Снаут может высказывать абсолютно противоположные взгляды, только потому что одна сцена взята непосредственно из романа, а вторую сочинил для своего фильма сам Тарковский. Но режиссер в погоне за своей идеей не обращает внимание на такие мелочи, которые выглядят как грубые швы, соединяющие между собой части тела этого кинематографического монстра Франкенштейна, не только для знакомого с первоисточником зрителя, но и для любого, кто ищет логику в киноповествовании. Впрочем, если бы экранизация Тарковского называлась «Возвращение Блудного сына из космоса», большая часть вопросов у тех, кто, начиная смотреть фильм по «Солярису», ожидал увидеть там собственно Солярис, сразу же пропала.

Любимые советские фантастические фильмы: выбор Николая Пегасова 8

«Солярис» Тарковского

В сущности, вся проблема экранизации Тарковского сводится к отсутствию уважения и любви к первоисточнику, которые могли бы оправдать любые, даже самые безумные изменения. Желание оспорить и опровергнуть идеи Лема тоже могло бы стать отличной отправной точкой для самостоятельного творчества режиссера. Но в фильме ощущается скорее не желание начать дискуссию, а демонстративное равнодушие, с которым Тарковский берет от текста Лема то, что ему необходимо, отбрасывая в сторону то, что он счел при этом несущественным. Завладев «телом» истории, режиссер проигнорировал ее душу.

И все это было бы совсем не страшно — мало ли сколько в мире существует странных переосмыслений классических текстов, так что даже если мне скажут, что где-то существует расистская «Хижина дяди Тома», то я только пожму плечами, почти не удивившись, — если бы не одно но: «существует мнение, будто авторы трех экранизаций поняли роман Лема лучше, чем сам автор, и что, на самом деле, роман написан о любви и о Боге, а не о Контакте и о встрече с неведомым». С тех пор как появилась экранизация Тарковского, она стала отбрасывать свою тень на роман Лема, искажая восприятие и понимание его идей не только при просмотре фильма, но даже при чтении самого текста.

Безоговорочно приняв интерпретацию Тарковского, кинокритики инвалидизировали писателя, который, мол, сам не ведал, что творил, до тех пор пока гениальный режиссер не раскрыл всем глаза на истинный смысл «Соляриса». Что-то подобное случилось с романом И.А. Гончарова «Обломов» после выхода статьи Н.А. Добролюбова «Что такое обломовщина?», но в том случае никто, по крайней мере, не заявлял о художественном превосходстве статьи над романом, как это делают в отношении фильма Тарковского и романа Лема некоторые критики. К тому же, со временем интерпретация Добролюбова перестала быть беспрекословной догмой, что дает право надеяться на то, что и «Солярису» Лема удастся отстоять свою независимость от «Соляриса» Тарковского.

* * *

Разумеется, насильственное вменение чуждых смыслов литературному произведению встречается в истории постоянно. Если четвертая эклога «Буколик» Вергилия, оказывается, предсказывает рождение Христа, то почему бы и «Солярису» Лема, оказывается, не быть написанным о любви и о Боге. Анохина безусловно права: «что бы ни говорили верные почитатели Станислава Лема, не приемлющие, вслед за польским писателем, фильма Тарковского, роман «Солярис» отныне обречен на существование «в паре» с классическим фильмом русского режиссера». Но признание этой обреченности на симбиотическое существование двух совершенно разных произведений искусства не значит, что мы будем молчать.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Avatar photo

Показать комментарии

Подготовка: сценарий и кастинг, Лем и Кубрик

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Идея экранизации «Соляриса», фантастического романа польского писателя Станислава Лема, возникла у Андрея Тарковского в 1968 году. С одной стороны,  это произведение интересовало режиссера своей философской глубиной, с другой — он видел в нем коммерческий потенциал и, в случае зрительского успеха, рассчитывал поправить свои финансовые дела. Последний вопрос был особенно актуален с учетом того, что после цензурных проблем с «Андреем Рублевым» работать Тарковскому не давали. В этом плане научно-фантастический жанр казался режиссеру более «проходным» у киноначальства. Так и оказалось — проект запустили в производство, сочтя экранизацию популярной фантастики идеологически безвредной. Другой любопытный момент — «Солярис» рассматривали как своего рода советский ответ «Космической одиссее» Стэнли Кубрика. Фильмы диаметрально различались в идейном отношении, но при этом соперничали в технических вопросах. 

Андрей Тарковский на съемках фильма «Солярис»Андрей Тарковский на съемках фильма «Солярис»

Первый вариант сценария «Соляриса» Тарковский подготовил в соавторстве с писателем Фридрихом Горенштейном (в дальнейшем сценаристом «Рабы любви» Никиты Михалкова) летом 1969 года. Эта версия предполагала, что две трети действия будет разворачиваться на Земле. Такой вариант не устроил ни «Мосфильм», ни Лема. Лем привлекался к дальнейшей работе, обернувшейся чередой конфликтов. В итоге писатель так и остался недоволен окончательной версией сценария, готовой к лету 1970 года. Тарковский изменил сюжетную линию первоисточника, сместил акценты с научной проблематики на нравственную, убрал ряд важных сцен, ввел новых героев — в общем, создал скорее фантазию на тему оригинального романа. Интересно, что сценарий даже проходил нечто вроде научной экспертизы. Впрочем, ученый-астрофизик Иосиф Шкловский, которому поручили процедуру, по всей видимости, отнесся к ней довольно поверхностно, не желая чинить препятствий кинематографистам. 

Андрей Тарковский, Наталья Бондарчук и Донатас Банионис на съемках фильма «Солярис»Андрей Тарковский, Наталья Бондарчук и Донатас Банионис на съемках фильма «Солярис»

Параллельно с работой над сценарием Тарковский искал актеров. Самым сложным для режиссера был выбор исполнительницы роли Хари, которой, в отличие от книги, отводилась едва ли не главная роль. В 1970 году Тарковский видел в качестве основной претендентки шведскую актрису и любимицу Ингмара Бергмана Биби Андерссон. Также рассматривались первая жена Тарковского Ирма Рауш и Алла Демидова. Однако ближе к съемкам режиссер решил, что более подходящей кандидатурой будет Наталья Бондарчук, несмотря на всего лишь двадцатилетний возраст и скромную актерскую практику. И Тарковский не ошибся. Позже он даже замечал, что Бондарчук удалось на площадке затмить более опытных коллег. В их числе оказались Донатас Банионис, Юри Ярвет, Владислав Дворжецкий и постоянные актеры Тарковского Николай Гринько и Анатолий Солоницын. Баниониса и Ярвета, выходцев из Прибалтики, потом пришлось переозвучивать из-за их сильного акцента. Владимир Заманский озвучил Баниониса, а Владимир Татосов — Ярвета. 

Тарковский отбирал актеров таким образом, чтобы они максимально совпадали со своими персонажами. По той же причине в эпизодах и массовке у режиссера также играли типажно близкие люди. Например, в эпизоде международного симпозиума снимались настоящие иностранцы. 

Локации и декорации: от Звенигорода до Токио

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Съемки «Соляриса» начались в марте 1971 года и с перерывами продолжались до декабря. География съемок достаточно обширна. Павильонные сцены снимали на «Мосфильме». Натурные — в Москве, в Крыму и в Звенигороде — у Саввино-Сторожевского монастыря и на берегу реки Рузы. Там, например, удалось найти удачное место для дома главного героя — своего рода котлован с прудом и деревьями, в котором можно было снимать на 360°, не боясь «впустить» в кадр современный мир. Кроме того, в сентябре-октябре группа в ограниченном составе посещала с экспедицией Токио. Здесь нашли эффектную многоуровневую автостраду с необходимым футуристическим типом архитектуры — там были тоннели, развязки, эстакады, а пролегала она как под городом, так и над ним. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Поклонники жанра научной фантастики часто ставят в упрек Тарковскому то, что пространство и дизайн в «Солярисе» кажутся недостаточно футуристичными. Но именно такой и была задача режиссера — он хотел показать будущее с точки зрения людей, в нем живущих, то есть воспринимающих будущую материальную культуру как обыденность, данность, а не как экзотику (в этом и был один из споров Тарковского с «Космической одиссеей», где будущее показано именно экзотикой). Поэтому костюмы, мебель, детали интерьеров, вроде пультов и датчиков, делались как нечто, условно говоря, «бывшее в употреблении». Между собой авторы даже называли станцию «разбитым старым автобусом».

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Конечно, такое решение не означало упрощения задач для художника Михаила Ромадина. Скорее наоборот. Из всех проектов «Мосфильма» того времени «Солярис» в этом плане считался самым сложным. Декорации картины разрабатывались «Мосфильмом» совместно с заводом ВИЛС («Всероссийский институт легких сплавов»), делавшим в свое время такие вещи, как луноходы. Занимали декорации самый большой павильон студии и составляли целый комплекс. Он включал, например, стартовую площадку космического корабля, библиотеку, зеркальную комнату. Самым крупным объектом было полукольцо станции, заканчивавшееся тупиком библиотеки. По замыслу авторов, объект должен был представлять собой «человеческий муравейник», а значит, в оформлении должно было читаться все наследие материальной цивилизации Земли, «реликты исторической и художественной памяти землян». Один из примеров — копии полотен Питера Брейгеля-старшего, выполненные специально для фильма особым живописным цехом. 

На съемках фильма «Солярис»На съемках фильма «Солярис»

Целый ряд эпизодов со специально построенными для них декорациями, как известно, не вошел в итоговый вариант фильма. Самый известный пример — сцена с зеркальной комнатой. Ее технически спроектировали так, чтобы зеркала не давали отражений съемочной группы — для этого на комнату через узкую щель «смотрел» лишь один объектив. Однако эпизод получился слишком «внешне эффектным», из-за чего выбивался из общей стилистики фильма и в итоге был вырезан Тарковским.  Впрочем, в 2012 году стала доступна версия фильма с исключенными сценами, в том числе и с зеркальным эпизодом. 

Визуальное решение: Kodak, один дубль и Возрождение

Вадим Юсов и Андрей Тарковский на съемкх фильма «Солярис»Вадим Юсов и Андрей Тарковский на съемкх фильма «Солярис»

На «Солярисе» Тарковский уже в четвертый раз (после «Катка и скрипки», «Иванова детства» и «Андрея Рублева») работал с оператором Вадимом Юсовым. По свидетельствам участников съемочной группы, в отличие от предыдущих проектов, в этот раз отношения внутри тандема были напряженные — режиссер и оператор постоянно спорили. В итоге никто не удивился, узнав, что это сотрудничество стало последним. 

Вадим Юсов и Андрей Тарковский на съемкх фильма «Солярис»Вадим Юсов и Андрей Тарковский на съемках фильма «Солярис»

Фильм снимали на дефицитный Kodak, что, с одной стороны, положительно отразилось на визуальной стороне картины, но с другой — усложнило съемки. Кадры старались снимать только после тщательной подготовки с одного дубля, поскольку количество пленки было строго ограничено. Иногда из-за длительной подготовки в день снимали всего два кадра. Кстати, черно-белые фрагменты появились в фильме именно по причине нехватки цветного «Кодака». Тарковский лишь старался, чтобы монохромный формат выглядел оправданно. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

В основе визуального решения картины лежит противопоставление Земли и космической станции. По словам Юсова, снимая земные эпизоды, авторы пытались разглядеть и запечатлеть на пленке фактуры, связанные с природой: водоросли, деревья, воду, траву и так далее. Станция же и другая планета связаны с искусственными и более грубыми фактурами. По тому же принципу в кадре постоянно сталкиваются теплые и холодные оттенки, цвета земли и неба. Доминирующим при этом является желтый цвет — цвет Соляриса. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

На изобразительное решение картины, как, в общем, и на весь визуальный стиль Тарковского, во многом оказала влияние живопись эпохи Ренессанса. Это выражается в выборе цветовой палитры, в мизансценировании и в общей атмосфере. Показателен такой момент. На кадр, в котором Крис Кельвин под дождем прощается с Землей, повлияла одна из работ мастера Раннего Возрождения Витторе Карпаччо — Тарковский перенес на своего героя отстраненность персонажей увиденного полотна. Также в «Солярисе» можно найти множество отсылок к знаменитым картинам. Как уже говорилось, в оформлении интерьеров авторы использовали реплики работ Брейгеля и Андрея Рублева, а хрестоматийный финальный кадр встречи Криса с отцом воспроизводит полотно Рембрандта «Возвращение блудного сына».

Спецэффекты: невесомость, инфраэкран и комбинированные съемки 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Как и полагается научно-фантастическому фильму, «Солярис» изобилует спецэффектами. Начнем со знаменитого эффекта невесомости в кадре. Чтобы его добиться, были разработаны специальные манипуляторы — две штанги, на которых могли свободно сидеть актеры. Манипуляторы не были видны в кадре, за счет чего и создавалась видимость полета. Устройство, кстати, часто ломалось, из-за чего съемки периодически выбивались из графика. Объекты, летающие в кадре, вроде книг, поднимались в воздух благодаря невидимой жилке. 

На съемках фильма «Солярис»На съемках фильма «Солярис»

В продолжение темы полетов — ракета. После ряда неудачных дизайнов ее позаимствовали с военного полигона, где обнаружился подходящий макет. Его доработали в духе работ художников-супрематистов. Взлет ракеты визуально сопровождался пламенем и дымом, но в действительности обеспечивался подъемом вручную на тросах. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Особую сложность вызвал кадр с приближением к станции, висящей над Океаном. Для него в ход пошел инфраэкран (по сути, советский предшественник хромакея). При наезде камеры ее движение должно было быть прецизионным, то есть не иметь даже малейших колебаний. Чтобы этого добиться, на «Мосфильм» из Ленинграда понадобилось везти 12-метровую станину токарного станка с прецизионной платформой, на которую устанавливали камеру. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Что касается главного спецэффекта фильма — Океана — то в его создании принимал участие оператор комбинированных съемок Василий Севостьянов. Чтобы добиться необходимого образа, химики пробовали всевозможные составы, включавшие ацетон, алюминиевую пудру, красители, а также различные способы подсвечивания. С учетом комбинированных съемок необходимо было добиться микроскопической фактурности предметов. Кроме того, чтобы при проекции движение Океана замедлялось, использовалась ускоренная съемка. Снимали Океан в тазу на столе, а потом комбинировали материал с другими кадрами.

«Звуковая масса» Эдуарда Артемьева: «музыка жизни», синтезаторы и Бах 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

Если для тандема Тарковский-Юсов «Солярис» стал последней работой, то сотрудничеству режиссера с композитором Эдуардом Артемьевым картина положила начало (потом он напишет музыку к «Зеркалу» и «Сталкеру»). Артемьев был к тому моменту известен экспериментами с набиравшей популярность электронной музыкой, и потому подходил для решения специфических задач «Соляриса». Тарковский не хотел традиционную киномузыку. Он хотел, чтобы музыкальное оформление ленты решалось нестандартными минимальными средствами — небольшим набором звуков, промежуточным между шумами и музыкой, который бы одновременно подчеркивал смысл эпизодов и являлся бы темой. Иногда звуку отводилась и вовсе определяющая роль. Например, присутствие Океана мы осознаем именно благодаря шумовому решению. 

Кадр из фильма «Солярис»Кадр из фильма «Солярис»

После долгих поисков авторы нашли  подход — акустическое оформление или «звуковую массу» фильма разделили на две части: конкретные природные шумы Земли («музыка жизни») и звук космического мира, создаваемый смешением оркестровой музыки, хора или колоколов, а также синтезаторной музыки. С шумами в фильме проделали особенно тонкую работу. Например, одних шумов листвы было несколько десятков, а, скажем, в эпизоде проезда через тоннель использовались звуки движущихся танков — так авторы добивались необходимой атмосферы тяжести и глубины.

Хотя традиционную музыку Тарковский использовать не хотел, в определенный момент он решил, что саунд-дизайн Артемьева будет окружать один лейтмотив. В этом качестве Тарковский выбрал произведение своего любимого композитора — Иоганна Себастьяна Баха. Знаменитый мотив фильма «Слушая Баха (Земля)» — это фа-минорная хоральная прелюдия, переработанная Артемьевым. Пожалуй, одна из самых одухотворенных музыкальных тем в истории нашего кино.

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Кто написал сценарий сериала сваты
  • Кто написал сценарий серебряные коньки
  • Кто написал сценарий семнадцать мгновений весны
  • Кто написал сценарий сверхъестественное
  • Кто написал сценарий реальные пацаны

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии