Последняя дуэль сценарий

Токсичное рыцарство

Почему «Последнюю дуэль» Ридли Скотта можно считать «приквелом» акции #MeToo и сколько исторической правды в фильме — рассказывает Олег Воскобойников

«Последняя дуэль» — фильм о событиях 1386 года, которые изложил французский историк XIV века, автор «Хроник» Жан Фруассар. Жена рыцаря Жана де Карружа Маргарита публично заявила, что её изнасиловал оруженосец графа Пьера II Алансонского Жак Ле Гри. В ответ де Карруж инициирует судебное разбирательство, но доказать вину Ле Гри сложно. Последним возможным решением оказывается суд поединком. При этом если де Карруж его проиграет, то Маргариту сожгут живьём за лжесвидетельство против Ле Гри. Король даёт согласие на дуэль. За схваткой наблюдает весь двор. После долгой борьбы, получив тяжёлое ранение и будучи сам на грани смерти де Карруж побеждает, воткнув кинжал в рот соперника. Честь семьи восстановлена. Жизнь недавно родившей сына Маргариты спасена. А бездыханное тело насильника протащили по улицам Парижа и повесили в назидание на площади.

Схватка после Рождества

— Как именно рассказана эта история у Фруассара — он бесстрастно фиксирует происшедшее или красочно расписывает «забавы придворных», если главных персонажей вообще можно считать таковыми?

— Они в какой-то степени все придворные. Два главных героя — Жак Ле Гри (в фильме его играет Адам Драйвер) и Жан де Карруж (Мэтт Дэймон) — вассалы графа Пьера II Алансонского (Бен Аффлек), а тот — правнук короля Франции Филиппа III Смелого и внук короля Неаполя Карла II Анжуйского. Перед нами вполне себе настоящий феодальный двор, даже если знаем о нём мы относительно немного. Я не уверен, что там на пиру цитировали, как в фильме, «Искусство любви» Овидия, но такой ход событий, если угодно, вполне «медиевален».

Фруассар — очень известный историк своего времени. Во многом потому, что не просто фиксировал события, но и превращал их, как мы бы сейчас сказали, в «художественную литературу». Фруассар — бытописатель, великий собиратель событий и слухов о событиях, рассказчик, поэтому метод его работы — отдельная проблема.

Я прочитал соответствующий фрагмент «Хроник» Фруассара на старофранцузском — это, конечно, риторическое упражнение. Но риторическое не в банальном смысле — не для красного словца. Здесь, во-первых, что-то от реальных событий, что очень важно, а во-вторых, что-то, во что читатель той эпохи должен был поверить. Ведь любое стихотворение, письмо, эпос или роман того времени в чём-то точно не могли ошибаться. Так и в рассказе Фруассара, пусть и приукрашенном, есть что-то, в чём он соврать не мог. По-видимому, и Эрик Джагер, автор книги, по которой написан сценарий «Последней дуэли», вчитался во все детали этой истории. Но нужно понимать, что этих деталей не так уж много.

— По сути, есть только сюжетная канва?

— Да. В начале фильма говорится, что он основан на реальных событиях. Это действительно один из последних поединков. Но великая ошибка русских переводчиков — в том, что они назвали ленту «Последняя дуэль». Это, конечно, не дуэль Нового времени, известная и в начале ХХ века, а средневековый судебный поединок.

— Такие частные истории тоже попадали в хроники?

— Для хроники того времени это нормально. В хронику попадает что-то, запомнившееся современникам, что-то понятное, но парадоксальным образом из ряда вон выходящее, — иначе её читать не будут. Примерно как в наших СМИ. Если это монастырская хроника XI века, то вспомнят, как какой-нибудь граф решил отнять у обители ручеек и был за то Богом наказан.

— То есть в хронике должен быть острый сюжет?

— Должен быть «экшн». Исландские саги тоже выстроены вокруг конфликтов: из любой мухи сага делала слона, как то же делала сама жизнь бондов и викингов. Отчасти, при всей разнице в масштабах, это относится к «Хроникам» Фруассара. В рассказанной им истории были замешаны все, включая короля. Возможно, это послужило для историка и формальным поводом, потому что предметом его описания было именно Французское королевство.

— Король в фильме — это Карл VI Безумный?

— Да, одновременно Возлюбленный и Безумный (Charles VI le Bien-Aimé, le Fol), — за ним история сохранила два прозвища. «Безумный» — это поздний эпитет.

— Дуэль де Карружа и Ле Гри действительно была последним юридически санкционированным поединком?

— Предпоследним. Последний произошёл через 160 лет, в середине XVI века, то есть с очень большим перерывом.

— Но всё это время поединки существовали в качестве нелегитимного способа решения проблем.

— Проблема в том, где легитимность для средневекового общества. Одно дело — воля верховной (или претендующей на верховенство) власти, другое — социальная реальность. В России в 1990-е годы тоже никто не легитимизировал «стрелки», «сходки» и коллективные «разборки», но когда создается вакуум власти, люди начинают сами решать конфликты между собой — в том числе, кровью. Когда я был маленьким, то в ситуации, если кто-то что-то не так сказал, приходилось отвечать кулаками. Таковы уж законы улицы. Для каждого типа оскорбления общество вырабатывает разные типы мести. Вендетта — жуткое дело, но всё Средневековье существует с ней. И не только оно. И точно так же Средневековье существует с ордалиями — разного рода способами выяснить мнение Бога о том, кто прав, кто виноват. Дуэль в данном случае — ордалия, то есть суд Божий, который назывался в том числе среднелатинским словом duellum, то есть боем двоих, организованным с целью выяснить истину, если обычное разбирательство бессильно.

— То есть ситуация, которую не могут разрешить люди, должна решиться сверху?

— Всё равно решают люди. Человек или коллектив не снимают с себя ответственность — напротив, это очень и очень ответственное дело. Разбирательство де Карружа и Ле Гри длилось полтора года. Король, вынужденный выступить арбитром в шумном деле, дал согласие на проведение поединка. Сначала его назначили на ноябрь. Но Карл VI находился в это время на севере Франции, и двор не мог за три дня прискакать из Нормандии в Париж. А монарх написал, что хочет присутствовать, и велел перенести поединок на первый понедельник после Рождества. Это было 29 декабря. Поэтому в фильме идёт снег. Дурная погода в Париже в картине явно что-то хочет сказать зрителю. Да и вообще Париж какой-то серо-чёрный, будто у режиссера счёты с французской столицей.

— Есть ли сведения, как в действительности бились на этом поединке?

— Если верить Фруассару, де Карруж убил Ле Гри мечом, а не кинжалом. Фруассар рассказывает, что сначала соперники сражались конно, но из этого «ничего не вышло». Они сп е шились. Ле Гри ранил де Карружа в бедро — все перепугались (в фильме это есть). Затем де Карруж собрался с духом и убил Ле Гри.

В картине, кстати, довольно нелогично получается, что де Карруж — профессиональный военный и Ле Гри — скорее, управленец, менеджер — проявили себя в бою на равных.

— После победы де Карружа действительно повысили в должности?

— Король дал ему за поединок тысячу франков и пожизненную пенсию в 200 франков. Но Карруж после этого не так долго прожил — всё-таки на момент поединка ему было уже 56 лет.

— Какие ещё свидетельства есть о поединке?

— Сохранился рассказ одного из работников суда, юрисконсульта Жана Ле Кока (Jean Le Coq), который приводит аргументы за и против того, что Ле Гри изнасиловал Маргариту де Карруж (в фильме её играет Джоди Комер), и говорит про этот поединок. Он пишет, что у Ле Гри были все шансы выиграть. Многие восприняли победу де Карружа как чудо, как перст божий. Ле Кок как человек судейский очень пунктуально перечисляет все аргументы за и против.

— Так и рождаются те самые разные версии событий, о которых речь в фильме?

— Наверное, замысел режиссера — показать ситуацию с разных точек зрения — основан на самой средневековой ситуацией, отчасти переданной книгой Джагера, отчасти понятной и сегодня. Действительно, у нас есть несколько точек зрения, и даже если они обозначены в источниках пунктиром, эта пунктирность позволяет выстроить художественный нарратив. В этом плане и взятый режиссером исторический сюжет, и триггер #MeToo, — правильная «спайка».

Кстати, в картине Ле Гри везде отрицает свой поступок — берёт грех на душу, но при этом кается. Это известно и по источникам — юрисконсульт пишет, что Ле Гри всё отрицал и везде каялся, в том числе, утром перед боем. Это вошло в фильм. И это очень по-средневековому: чем ты убедительнее и упорнее настаиваешь на своём, тем больше у тебя надежды, что правда на твоей стороне.

— У Ле Гри всё выглядит как дешёвое актёрство.

— Возможно. Причём, думаю, так бывало и в реальной жизни. И так бывает и сегодня. Где Правда, единственная и неповторимая, в 1386 году — мы никогда не узнаем.

Игровое Средневековье

— В наше время любой пеплум зритель смотрит с предубеждением — как стилизацию. Фильм о Средних веках — значит, обязательно будут рыцари, замки, турниры, голод, колдовство, костры, Грааль. Где-нибудь мелькнёт собор Парижской Богоматери. В «Царстве Небесном» 2005 года Ридли Скотт не избежал штампов о крестовых походах. «Последняя дуэль» — тоже отчасти «штампованная»?

— Мне показалось, что в этом фильме штампов не так уж много, как могло бы быть. Наверное, всё-таки бюджет картины в 100 миллионов долларов дал себя знать. Но я так и не узнал, кто был научным консультантом фильма (они как-то потерялись в титрах). Мои учителя Жан-Клод Шмитт и Жак Ле Гофф консультировали Жан-Жака Анно при создании «Имени розы» (1986), Жан-Клод Бонн — Люка Бессона в работе над «Жанной д’Арк» (1999). Поэтому я знаю от них, что консультирование — консультированием, но решают всё равно режиссер, продюсер и его команда.

В фильме Пьер Алансонский донельзя распущен. Мы не знаем деталей, но про свальный грех можно прочитать в так называемых «покаянных книгах» — средневековых руководствах по исповеди для клириков.

Граф принимает вассальную присягу от де Карружа и Ле Гри. Как и положено, каждый вкладывает обе руки в руки сюзерена и говорит приблизительно так: «Я теперь твой». Всё верно, но всё же ритуал вассалитета — это более долгая процедура и уж точно не конвейер, как в фильме. В очередь за вассалитетом, словно за гамбургером, не выстраивались, и серьёзный ритуал умели оформить подобающим образом. Но режиссёру нужен был специфический характер Алансона. В фильме многое завязано на феодальные ценности, на землю, на место, роль индивида в коллективе, на то, кто кому кем приходится, кто как кого должен называть и кем и как почитать, на славу и молву — всё это очень правильно.

В целом в «Последней дуэли» каких-то особо тупых штампов, кроме грязи посреди Парижа, я не увидел. Но даже грязь, суматоха, «хаос лиц», как выразился бы Иосиф Бродский [цитата из стихотворения «В Рождество все немного волхвы…»], — это штамп не только средневековый, а вообще один из кинематографических приёмов, идущих, как минимум, от немецкого экспрессионизма (на ум приходит знаменитая антиутопия «Метрополис» Фрица Ланга, 1927). Пыль, непогода, гул — это тоже часть киноязыка.

— То, что появляется у Алексея Германа в его «медиевальном» фильме «Трудно быть богом» (2013).

— Да, у Германа солнце если и появляется, то выглядит, как фонарь, а не как солнце ясное, — потому что задача фильма не в том, чтобы поднять зрителю настроение. Небо, покрытое грозовыми тучами, вообще драматичнее синевы. Так что Ридли Скотт — совсем не первый режиссёр, который так работает со Средневековьем.

— Находится в общем русле?

— Не в русле Германа, конечно, хотя, думаю, Скотт видел «Трудно быть богом». Но он, разумеется, знает Ингмара Бергмана. У того оба фильма о Средневековье — «Седьмая печать» (1957) и «Девичий источник» (1960) — черно-белые. Там не то чтобы совсем нет солнца — оно появляется тогда, когда нужно, чтобы высветить во тьме какие-то моменты радости. Так, в «Седьмой печати» эпидемия ещё бушует, но семья скомороха выжила и ест землянику на залитой солнцем лужайке. В «Девичьем источнике» всё очень тяжело и грустно [в фильме очень реалистично, грубо и зримо, насилуют и убивают девушку, а её отец мстит убийцам]. Бергман, как известно, вообще не слишком церемонился, выставляя человечеству счёт, который невозможно оплатить. Но «Девичий источник» всё-таки заканчивается тем, что на месте гибели девушки бьёт родник, её отец средневековым жестом — во искупление своих грехов — обещает построить церковь. И солнце выходит.

У Ридли Скотта солнце тоже выходит в конце, появляются краски — в той сцене, где в траве гуляет маленький сын Маргариты, а рядом сидит, бессмысленно улыбаясь, его мать. Но до этого весь фильм обстановка, в основном, другая, как в изображении, так и в звукоряде.

— Примерно как лязг металла — основной звукоряд «Ланселота Озёрного» (1974) Робера Брессона.

— Это очень удачное сравнение. У Брессона фильм подчёркнуто лишен музыкального сопровождения. Там только марш появляется пару раз — и опять же под лязг лат. У Брессона это специфический сознательный приём: грохот металла и лишённая минимальной эмоциональной окраски речь — вот и весь звукоряд. Думаю, он понимал, что в латах никто постоянно не ходил. Но Брессону важно было развенчать голливудские мифы и показать Средневековье не в стилистике пеплума. У Ридли Скотта, как мне кажется, фильм снят более честно по отношению к Средневековью, — меньше гротеска. Нет претензий на артхаус, но нет и дешёвых приёмов. В основном, всё корректно в плане предметов быта, жестов, архитектуры. Я, например, не нашёл архитектуры, которой тогда ещё не могло быть.

— Со строящимся Собором Парижской Богоматери в ленте, кажется, неувязка. Он ведь тогда уже был возведен?

— Эта деталь в фильме меня напрягла. Фасад, который как раз строится в одном из кадров, к этому времени был давно закончен. Подновлять, конечно, могли всё, что угодно. Но у Скотта строящийся собор, как мне кажется, может быть вдохновлён картинами ранних фламандцев. Например, незаконченной работой Яна ван Эйка «Святая Варвара» (1437) из Королевского музея изящных искусств в Антверпене. Там Варвара сидит на фоне строящегося собора.

«Обманки» и правды

— Режиссёр всё же играет с нами в загадки-обманки, пускает по ложному следу. Жак Ле Гри и Маргарита обсуждают куртуазную литературу — «Роман о Розе» XIII века, «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха (самое начало XIII века). Ле Гри кажется утонченным, рафинированным. Но поведение персонажа «опрокидывает» всю эту утонченность. Он просто насильник. Он привык получать всё, что хочет.

— Мне всё-таки кажется, что Ле Гри — вполне куртуазный персонаж. Именно персонаж, потому что, какой он был на самом деле, мы не знаем. По словам Фруассара, Пьер Алансонский любил Жака Ле Гри. Так оно и в фильме. Когда Ле Гри погибает, Алансон плачет. Это хороший приём. Средневековый мужчина мог заплакать на глазах у всех. Мы знаем от Жуанвиля — историка и биографа Людовика IX, что во время крестового похода король, когда ему сообщили о гибели его брата, снял шлем и заплакал. Это первые настоящие слезы в средневековой литературе.

— Сюзерен мог плакать, если погиб преданный вассал?

— Да. Мы должны понимать, что для них то, что происходит, — это полная дичь. У тебя на глазах убивают твоего любимого вассала, причём убивает твой же вассал, известный склочным характером, — это дичь.

— Хотя поединок юридически санкционирован.

— Да, в целом поединок возможен, потому что прецеденты известны и потому, что иначе не разобраться, а Карруж с женой готовы идти до последнего предела. В чём, мне кажется, фильм (по кинематографическим, видимо, соображениям) отступает от реальности, — это возраст обоих героев: им обоим по 56 лет, а не условный «тридцатник», поданный с экрана.

— Для Средневековья это довольно пожилые люди.

— Ещё не пожилые, вполне боевой возраст для рыцаря, если фортуна сберегла тебя живым. Де Карруж погиб только спустя 10 лет, в 1396 году, в битве. Ему было уже сильно за шестьдесят, но он при этом продолжал воевать. А в картине показан бой молодых людей. Злодея, конечно, должен был сыграть Кайло Рен из «Звёздных войн» — профессиональный злодей кассового кинематографа Адам Драйвер. Сыграл он, по-моему, неплохо, разве что назвать его красивым и привлекательным (что важно для фабулы) довольно сложно. Но не мне судить.

— Скорее, он располагает к себе галантностью — но всё это до поры до времени.

— При этом он насилует героиню, не снимая перчаток. Это, кстати, отсылка к Фруассару, согласно которому, Ле Гри заткнул Маргарите рот перчаткой и велел молчать, спускаясь (вместе с ней) в людскую. Картина, как можно видеть, в чём-то идёт за источником, в чём-то навязчиво (трижды!) проводит свою — кинематографическую — «правду».

— А с чьих слов Фруассар описывал сцену насилия?

— Кто-то рассказал. Видимо, присочинив…

— В этой сцене наблюдается кульминация «трёх правд» героев — Маргариты, де Карружа и Ле Гри.

— Этих правд на самом деле четыре или даже пять. Четвёртая — Фруассарова, пятая правда — как было на самом деле, та, о которой в былые дни мечтал великий историк Леопольд фон Ранке, а теперь не мечтает никто. Фруассар рассказывает, как Маргарита завела Ле Гри в донжон. Она открыла дверь именно ему — не было никакого подвоха [в картине Ле Гри проникает в замок обманом, не рассчитывая, что Маргарита его пустит]. И героиня не была в замке одна. По словам Фруассара, де Карруж, уезжая, велел жене беречь себя и оставил её с домочадцами. Всё как обычно. Слава богу, фильм обошелся без «штампованного» пояса верности. По мнению современника, Маргарита знала Ле Гри, и она ему открыла. Хозяйка и гость вели светскую беседу. Она решила показать ему донжон. Если в фильме Маргарита как-то не слишком убедительно пытается убежать от Ле Гри в башню, где она живет, то, по Фруассару, она сама завела его в комнату — хотела показать свои женские безделушки. Фруассар описывает это как нечто возможное.

Дама против кавалеров

— Что было дальше?

— В комнате Ле Гри объяснился Маргарите в любви и потребовал выполнить его волю. Она отказалась, закричала. Тогда он заткнул ей рот перчаткой. В фильме это немного переиначено. Ле Гри делает своё дело, не снимая перчаток. Скотт показывает эту сцену с точки зрения Ле Гри и Маргариты, при этом каждый раз немного меняет положение камеры. Судя по всему, эта сцена — как ключевая в фильме — действительно снималась дважды. В «правде» Маргариты акцент камеры — на лице героини, на котором прочитывается мука, попранная супружеская честь, и никаких следов той амбивалентности, растерянности, спрятанных от самой себя помыслов, недомолвок, которые начинаются с их знакомства.

— Для однозначности трактовки?

— Режиссеру, мне кажется, не важна однозначность трактовки. Ему нужно показать, что вся эта история с #MeToo, взбаламутившая мир несколько лет назад и послужившая триггером для съёмки стомиллионного фильма про Средневековье, — на самом деле не черно-белая, а ещё со множеством оттенков. Я уверен в том, что если бы не было #MeToo, то и фильма бы не было. Мало ли кто в Средневековье кого изнасиловал и кто из-за этого пошёл на смерть. Сняли бы ленту на 10 миллионов долларов, но не на 100. Будь моя воля, я бы, конечно, снял фильм не про Карружей и Ле Гри, а про Абеляра с Элоизой. Но мне не дадут ста миллионов, и мной не заинтересуется ни Скотт, ни Павел Лунгин. А за десять миллионов я фильма не хочу — выйдет во всех смыслах дёшево.

Фильм Ридли Скотта сказал нам, что в истории с #MeToo всё непросто. И когда показывается одна из точек зрения, Ле Гри, — он и Маргарита оказываются на ярмарке и обмениваются куртуазными любезностями, — то это типичный куртуазный флирт, который вполне мог закончиться какими-то сексуальными или околосексуальными отношениями. Таких историй было сколько угодно — походов налево, походов направо.

— Насколько типично, что дама публично заявила об изнасиловании?

— Это нетипично, что, собственно, и заставило Фруассара рассказать эту историю. К тому же важно, что муж Маргарите поверил. По идее, когда Ле Гри велит ей ничего не рассказывать о произошедшем, поскольку ей же будет хуже, — это Фруассар. И это правда жизни — не только средневековой. Обвинить мужчину в изнасиловании — страшное оскорбление, уголовно наказуемое, следовательно, нуждающееся в серьёзном разбирательстве. Ридли Скотт в этом повторяет Фруассара и говорит на языке, хорошо понятном и сегодня, в том числе в мире большого кинематографа, не избежавшего #MeToo.

Почему Ле Гри предупреждает Маргариту? Потому, что мужья не доверяли женам или могли не доверять. Обычный брак возникал не по любви, а по понятиям и по землям, — история Карружей в этом типична. Любовь могла присутствовать в семье, как и сегодня, могла не присутствовать, могла возникнуть, а потом исчезнуть. Прагматичность средневекового брака мы считаем чем-то специфически средневековым, гарантом их бесчувственности и приниженного положения женщины, которая одна и знает, что такое «настоящее» чувство. Боюсь, в истории брака, семьи и любви, вчера и сегодня, всё сложнее. И фильм, мне кажется, на этой сложности неплохо играет, хотя и явно затянуто. В любом случае, свысока смотреть из прекрасного сегодня на «бесчувственный» средневековый институт семьи, мне кажется, немного самонадеянно.

Особенность исторической ситуации Карружей в том, что муж поверил жене и пошёл на действительно огромный риск, требуя сначала сатисфакции у своего непосредственного сеньора (Алансона), а не получив её, обратился в Парижский парламент — самый авторитетный суд по Франции, зная, что это не минует короля.

— Де Карруж всё время напрямую выходит на короля. Это нормально?

— Совершенно нормально, он же рыцарь, и не мальчишка. Кстати, в Парижский парламент мог обратиться кто угодно. Де Карруж обращается не абы с чем, а с тем, что стоящий ниже его по рангу оруженосец Ле Гри изнасиловал его жену. Представляете, какой шум в подобной ситуации поднялся бы сегодня? В официальном судопроизводстве обошлось бы без смертельного поединка, надеюсь, его заменили бы детектором лжи.

«Которую воспел Назон»

— В картине прочитываются несколько смысловых слоёв. В том числе, история о двойниках. Ле Гри вытесняет бывшего друга отовсюду: забирает его землю, звание капитана, покушается на семейную честь. Такое замещение одного персонажа другим напоминает, например, «Нос» Гоголя или «Тень» Шварца. С другой стороны, Ле Гри очень похож на человека Нового времени, карьериста с «высокой социальной мобильностью». Он глядит в Наполеоны и привык получать всё, что хочет.

— Вы, наверное, правы, в фильме они в каком-то смысле двойники, эти заклятые друзья, — очень романная история. Но с землёй и чином капитана, которые отнял у Карружа Ле Гри, если я правильно понимаю, — это выдуманная история. У Фруассара я этого не нашёл. Однако это логично с точки зрения фабулы картины — нужно было развить противостояние, сделать изнасилование последней каплей.

На самом деле Ле Гри — не менее «средневековый», чем де Карруж. Мне кажется, что его отчасти выдуманный карьерный путь — выдуман как раз по-средневековому. Ещё в 1100-м году Пьер Абеляр (рыцарь, который любил словесность) был отправлен отцом учиться на клирика. Мол, не оставит наследников, зато будет умником, — времена такие были, что умников любили. Так рыцарь Пьер стал философом Петром, писавшим на латыни. Ле Гри, как сообщает Фруассар, — тоже клирик и мог даже воспользоваться самоотводом от поединка, чтобы его дело разбирал духовный суд. Но внутри Ле Гри эти две социальные функции, два статуса, клирика и рыцаря, удваивают и усложняют его характер и роль, его поведение и мотивы.

— Как и литературные цитаты в его устах. В этом плане де Карруж намного проще.

— Да. Рыцарь в те времена мог не уметь считать, читать и писать. Карруж не может подписаться. Но была и масса рыцарей, которые знали пару языков и учёную латынь. То, что Ле Гри схватывает на лету строчку из «Искусства любви» Овидия и переводит её, — вполне реалистично. Овидий к тому времени был уже давно «морализован», как тогда говорили, то есть прочитан на христианский лад.

У них, как и у нас, были любимые произведения про любовь. Так или иначе, вся художественная литература — про любовь. Ле Гри спрашивает на ярмарке у Маргариты, что она читала. Она отвечает, что, мол разное, но «Роман о Розе» — тоска смертная (с чем не могу не согласиться). Средневерхненемецкий «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха обоим более по душе, и оба, процитировав ключевые строчки на языке оригинала с двусмысленной улыбкой на устах, расходятся. Общие литературные пристрастия — они объединяют.

— Дама попалась какая учёная!

— То, что о ней идет слух ещё до того, как де Карруж на ней женился, — что она хороша собой, и утонченная, и за ней дают неплохие земли, — абсолютно средневековая тема. Правда, отец предатель короны, это серьёзный минус.

Манипуляция уязвимостью

— По поводу предательства: фоном идёт Столетняя война. А там люди могли переходить из одного лагеря в другой.

— Туда–сюда, конечно. Осуждение в адрес отца Маргариты высказано с определённой точки зрения. Пьер Алансонский, например, десять лет провёл в Англии заложником: это благородное служение родине, никому не приходило в голову подозревать его в проанглийских симпатиях. Однако война есть война. Коллаборационизм — проблема не только ХХ века. И всё действительно очень сложно из-за того, что Маргарита — дочь предателя, которого, как кто-то восклицает в фильме, надо было на самом деле казнить. И за ней этот шлейф тянется.

— И этим можно манипулировать.

— Конечно. Маргарита — вторая жена Карружа, от первой в живых осталась только дочь, а ему нужен наследник, это совершенно средневековая завязка истории. Карруж идёт к отцу потенциальной невесты и прямо при Маргарите обсуждает с ним, сколько земель дадут в приданое, торгуется, приценивается, приглядывается. Это несколько гротескно — в действительности, думаю, девушку следовало вывести из комнаты. Но режиссеру важно показать унижение девушки, которой торгуют, обсуждая её потенциальную плодовитость… Не рыцари, а медведи!

Этот медвежатник можно было снять и потоньше, но ясно, что женскую аудиторию именно эта сцена резонно разжалобит. Фильм ведь о месте женщины в (средневековом) обществе, принадлежащем мужчинам. И я надеюсь, что он обогатит нашу рефлексию над этими весьма непростыми вопросами, стоящими не в каком-то киносредневековье, а сегодня.

— Фильм об эпохе Столетней войны, и на каждую женщину тех времен ассоциативно падает отблеск Жанны д’Арк. В начале появляется метафора костра, и сразу страшно за Маргариту — вдруг её тоже сожгут? И для режиссера героиня почти канонизирована.

— Да, Маргарита выведена почти святой. Красивая, белокурая, образованная (в отличие от мужа), нежная (в отличие от него же), но несчастная, не знающая ни настоящей дружбы, ни даже сексуального удовольствия, которого жаждет лишь для того, чтобы зачать, потому что так доктор велел. Она очень послушная: «My lord provides for me!». Но и очень принципиальная — готова и сама на костёр за честь семьи, и мужа под меч отправить. Жанна д’Арк тоже ведь была военачальницей.

Всё — и ничто

— Какая интересная роль у женщин в средневековом обществе: они одновременно и ничто (часть имущества), и всё: на них всё держится, они ведут хозяйство, пока мужчины воюют.

— Вы очень лаконично и верно обозначили роль женщины в средневековом обществе. Она одновременно и ничто, и всё. Если оскорбили жену и это стало известно — всё, мужа, считай, нет. Он превращается в пустое место, пока не отомстит. Она ему заявила об изнасиловании — и он не может дальше не действовать так, как он действует, потому что иначе он теряет честь.

Поэтому, собственно, женщин так берегли и стерегли, считая их падкими по определению. Но было всё равно много адюльтера и флирта, причём с обеих сторон. Просто если мужчина уехал — никто не обращает внимание, где он там делает детей. Женщина не путешествует, но мало ли что случается, пока муж в пути. Никому действительно не приходило в голову брать жен в военную экспедицию в какую-нибудь Шотландию, не говоря уже о Святой земле.

— Некоторые, правда, в крестовый поход отправлялись, как Алиенора Аквитанская.

— Ну это отдельные случаи, и всё-таки тогда, когда там уже существовали христианские государства. А так в рискованную экспедицию — конечно, нет.

Но вернемся к Маргарите. Женщина в тогдашней системе ценностей — хранитель чести семьи. Фильм прав в том, что общество всё-таки старалось себя беречь: при изнасиловании или флирте прятали концы в воду. Когда свекровь рассказывает Маргарите, что её тоже изнасиловали, но она промолчала, та отвечает, как, думаю, ответят многие именно сегодня, в 2021 году. Маргарита не промолчала.

Игра на нервах аудитории

— Ридли Скотт обвинил миллениалов в провале фильма (сборы в прокате составили пока лишь 29 млн долларов). По его мнению, аудитория не готова к сложному кино. Почему люди не пошли на фильм?

— Я не слыхал конкретно о реакции миллениалов и дискуссии вокруг кассы. Но по мне, фильм затянут. Этого не видно в трейлере, но сарафанное радио-то действует. В фильме играют хорошо, глупостей и анахронизмов особых нет. Некоторые недостатки русского перевода, вроде «дуэли», «эсквайра» и «милорда» — наша частная, русская проблема. Длина фильма не всегда залог неудачи. Да, «Трудно быть богом» за четыре часа выворачивает наизнанку любого здорового зрителя, даже подготовленного к артхаусу. С другой стороны, страшный и беспощадный «Список Шиндлера» Спилберга тоже очень длинный, очень дорогой, но весь мир на него пошёл — не только потому, что президент США заявил, что его следует смотреть из моральных соображений. Про «Последнюю дуэль» вряд ли скажут, что её надо смотреть из моральных соображений, хотя, как я попытался показать, именно сегодняшние этические вопросы лежат в его основе. Слишком навязчиво поданная правильная идея набивает оскомину, и если бы режиссер уместил свой message миру в полтора часа, эффект был бы более сильным.

— Маргариту действительно могли сжечь, если бы её показания были ложными?

— Об этом пишет Фруассар. Не думаю, что Маргариту привезли на поединок в кандалах, но чёрная телега была. Карруж, по Фруассару, не просто приветствовал жену, но и поцеловал. Она сказала: «Сражайся, потому что ты сражаешься за правое дело». Причём, видимо, так громко, что все слышали — и донесли до историка. Или он сам придумал то, что звучало красиво и правильно. Фруассар — средневековый режиссёр этой истории, причем опытный и мудрый.

— Да, драматургия у него замечательная.

— Описанная в фильме ситуация — вся из себя средневековая, но её связь с нашим временем и с движением за эмансипацию состоит в том, что правда действительно такая же «ускользающая», как, например, красота или любовь. Правду очень хочется узнать, но кому верить? Маргарита везде отрицала, что заигрывала с Ле Гри. Но местами она действительно ему улыбается, глядит на него вместе с подругами, не отрицает его привлекательности даже на суде, фактически наговаривая на себя же. Она абсолютно честна с собой и с другими, но она же не умеет назвать вещи своими именами.

Джоди Комер прекрасно сыграла весьма сложного персонажа, вовсе не просто невинную жертву насилия. То, что насилие было, и оно налицо, фильм не скрывает. То, что ему предшествует неоднозначная «история», он тоже не скрывает. Как отнесётся к этому простому факту наша молодёжь всех гендеров, покажет время. Войдёт ли фильм в историю — другой вопрос.

Увидеть Париж — и выжить

— Насколько адекватный в картине Париж?

— Действительно для поединка был выделен в Париже участок на левом берегу, в районе Saint-Martin-des-Champs (Святого Мартина в полях). Но поля всё-таки не были буераками, которые показаны в фильме. Мост, заваленный грязью, по которому скачут всадники, чтобы попасть на Сите, думаю, всё же был мощен и, по идее, должен был быть застроен, как Понте Веккьо во Флоренции. Берег Сены, конечно, ещё не был набережной, но всё же к ней примыкал Латинский квартал, которым вовсе не пахнет, а среди снующего люда бродит крупный и мелкий скот.

— В Латинском квартале уже были в то время учебные заведения?

— Они не выглядели, как сегодня (хотя университеты из центра Парижа потихоньку отправляют на выселки из соображений рентабельности), но школы располагались там.

В поисках лирики

— Какие средневековые истории, на ваш взгляд, стоит экранизировать?

— Как я уже упоминал, историю Петра Абеляра и Элоизы можно сделать красиво. Там очень колоритные персонажи.

— Например, семейство Элоизы.

— Да и силы политические — папы, антипапы, императоры, король, графы, монахи и миряне, ученики и ученицы, страстные проповедники и бесстрастные философы. Интерьеры и экстерьеры начала XII века вполне можно найти.

— Есть роман об Элоизе и Абеляре, основанный на их письмах.

— Да, «Пётр Абеляр» (1933) ирландки Хелен Уэдделл вполне неплох и популярен. По «Похищенным небесам» Марион Мид в 1988 году снят фильм. Есть и театральные постановки. Но это не значит, что тема закрыта. Я бы написал за Абеляра пару любовных песен на старофранцузском, а за Элоизу — пару не написанных ею писем папе. Если что, готов сыграть даже «нехорошего» Бернарда Клервоского, а консультировать готов и Элоизу.

Впрочем, мои магистранты, «медьевалята», считают, что я мог бы сыграть и Элоизу. Им виднее…
IQ